Россия по праву причисляет к обширному списку своих героев многих иностранцев, служивших ей верой и правдой. Но не одни герои, само собой разумеется, ехали в Россию из европейских стран. Болезненная тяга российской элиты, да и самих монарших особ, к европейским стандартам давала шикарную возможность всем желающим организовывать здесь сеть шпионов и, говоря современным языком, агентов влияния. И это помимо банальных аферистов и беспринципных карьеристов. Сия печальная правда никогда не была тайной за семью печатями, но те же самые грабли от души протоптала и современная российская власть в период с 1991 минимум по 2020 год.
Работавший в годы службы в советской (ПГУ КГБ МСССР), а затем и российской внешней разведке под дипломатическим прикрытием наш глубокоуважаемый автор Борис Николаевич Григорьев оценивает одну такую историю с профессиональной точки зрения, а не просто пересказывает статью из дореволюционного издания, как думают некоторые невнимательные читатели. Просто писать о событиях более чем двухсотлетней давности проще и безопасней - для себя и для страны.
Шпион Робеспьера в Черноморском флоте
Б.Н.Григорьев
По материалам статьи М.Я.Королькова (1873-не ранее 1917), сотрудника госархива Министерства иностранных дел России, опубликованной в журнале «Голос минувшего» том 10, за октябрь 1916 года.
Великая французская революция заставила дворян и вообще сторонников монархизма разного пола, возраста и звания в массовом порядке покинуть Францию. Значительная колония из них образовалась в России, в которой и императрица, и дворяне встретили беглецов с истинным русским радушием. Наиболее знатная прослойка эмигрантов постаралась пристроиться к государственным должностям, а прочие дворяне, с более жидкой голубой кровью или вообще при её отсутствии, наводнили помещичьи поместья в качестве гувернёров и учителей французского языка. Помните такого гувернёра в пушкинском «Дубровском»: «Пуркуа ву туше?». Мол, зачем вы свет-то тушите?
Как во всякой эмиграции, среди французских аристократов оказались люди с сомнительной репутацией – например, граф Огюст Монтагю, поступивший на русскую службу в 1793 году. Граф, бывший лейтенант королевского флота, убеждённый роялист, после падения династии превратился в ярого сторонника якобинцев, вошёл в доверие к их вождю Робеспьеру и стал играть активную роль в деятельности Конвента, высшего органа государственной власти (1792-1795).
Против якобинцев ополчились почти все европейские державы, угрожая Франции нашествием. Нейтральными на первых порах оказались Швеция, Турция, Россия и некоторые мелкие государства. Конвент резонно не верил в нейтралитет этих монархических государств и их дружелюбные заявления и организовал в них обширную сеть шпионов. Во главе этой шпионской службы стал проживавший в Вене аббат Сабатье-де-Кастр (1742-1817), писатель-памфлетист, «засветившийся» полемикой с Вольтером. С.-де-Кастр завербовал молдавского господаря князя Александра Мурузи (1750-1816), который вместе с турецкими шпионами организовал работу в России, и о её результатах исправно докладывал в Конвент.
Оттоманская Порта старалась убедить де-Кастра в том, что Россия враждебно относится к правительству революционной Франции (что соответствовало истине), и аббат посчитал полезным завести в России своего шпиона. Выбор его пал на графа Монтагю, который по всем внешним признакам отменно подходил на эту роль – если не считать, конечно, его пристрастие к якобинству, но кто об этом мог знать в России?
Сабатье-де-Кастр обратился к русскому послу в Вене А.К.Разумовскому (1752-1836) с просьбой принять на русскую службу бывшего французского военного моряка. Посол сообщил об этом ходатайстве Екатерине, и её фаворит Платон Александрович Зубов (1767-1822) письмом от 8 апреля 1793 года уведомил командующего Черноморской эскадрой Ф.Ф.Ушакова (1745-1817) о состоявшемся величайшем повелении зачислить Огюста Монтагю капитан-лейтенантом вверенного ему флота.
По прибытии в Россию Монтагю поселился в г. Шклове, вёл замкнутый образ жизни, никого не принимал и лишь иногда посещал бывшего фаворита Екатерины графа С.Г.Зорича (1745-1799), превратившего Шклов в русский Версаль. Нужно отметить, что Монтагю, подружившись с графом Гаврилой Семёновичем, сумел быстро включиться в работу, установить связь с Конвентом, наладить переписку с князем Мурзи и организовать сбор сведений о русском правительстве с помощью француза Жирара, внедрившегося в канцелярию графа Безбородко. Кроме Жирара у него было ещё несколько помощников среди проживавших в Петербурге французов. Фактически Монтагю выполнял роль резидента разведывательной сети.
Был у на связи у Жирара и один русский агент, которого Монтагю в своих отчётах Конвенту называет Mokotaire и который по данным Королькова остался неразоблачённым. И Конвент высоко ценил этого русского, предложив ему французское гражданство, убежище во Франции и должность с окладом 12.000 ливров. Корольков предполагал, что этим агентом был офицер Черноморского флота, поскольку он состоял в переписке с константинопольским агентом Конвента Флоренвилем и регулярно доносил ему о состоянии Черноморского флота. (Заметим мимоходом о широком взгляде Конвента, включающем в себя интерес о состояние флота чужой державы, в то время как самой Республике грозил крах, Б.Г.) Это же лицо переписывалось с неким Мозолье, который предложил Робеспьеру сжечь русский флот изобретённым им способом.
Мозолье предлагал поджечь русские корабли с помощью пропитанных серой и просмолённых канатов, которые предварительно нужно было опустить в воду. Монтагю в письме к Конвенту забраковал «изобретение» Мозолье, сославшись на то, что канаты горят неравномерно, а не смоченные водой отрезки его начинают дымить и демаскировать диверсию. Резидент явно использовал на этот счёт мнение «Мокотэра».
Монтагю жаловался на скупость аббата Сабатье, ограничивавшего резидента в расходах. Аббат предлагал ему воспользоваться финансами господаря А.Мурузи, который, однако, ограничивался одними обещаниями. Между тем Сабатье запланировал переместить Жирара из канцелярии Безбородко на Черноморский флот, но от плана этого отказался и оставил Жирара шпионить рядом с Безбородко, вторым членом Коллегии иностранных дел и прикосновенным ко множеству других государственных дел и тайн. Монтагю вполне доверился Жирару и не скрывал от него своих действий.
Дело испортило отсутствие у резидента денег. Не получивший от резидента заслуженного материального вознаграждения, Жирар решил разоблачить шпионскую деятельность Монтагю и доложить обо всём русскому правительству. Монтагю поручил Жирару отправиться к Мурузи и передать ему письмо, в котором он подробно описывал действия русского правительства. Резидент сообщал, что Балтийский флот вряд ли решится выйти из проливов и соединится с Черноморским флотом для совместных действий против Франции. Жирар немедленно донёс об этом генерал-прокурору Правительствующего Сената графу А.Н.Самойлову (1744-1814), а само письмо, приложив к записке, передал Безбородко.
9 июня 1794 года уже переехавший в Могилёв и ничего не подозревавший Монтагю был арестован по предписанию генерал-губернатора Белорусских наместничеств П.Б.Пассека (1736-1804) и переправлен в Петербург. Там его допросили в тайной канцелярии Сената, получили от него полное признание своей вины и прошение о помиловании и обещание загладить свои поступки. Самойлов доложил о результатах предварительного следствия Екатерине.
По законам, считал генерал-прокурор, Монтагю грозила смертная казнь, но, с учётом милосердия императрицы, предлагал сослать его в Сибирь – подальше на север, в какой-нибудь Туруханск или Берёзов. При этом он справедливо полагал, что дело не в наказании виновного, а «сколько для того, дабы других могло отвращать от подобных преступлений». А вообще возможно следовало бы поступить «по форме»: поскольку Монатгю является офицером флота, то его следовало бы судить здесь в Петербурге судом Адмиралтейской Коллегии.
Вину Жирара Самойлов считал менее тяжкой: всё-таки он способствовал разоблачению шпиона. Вместе с тем, оставлять его в России было бы нецелесообразно – такой человек и из Сибири найдёт способы причинять России зло, а потому лучше всего его следовало выпроводить из страны. Этой процедурой, считал Самойлов, должен был заняться Безбородко, начальник Жирара. Не было нужды сомневаться в том, что Безбородко будет затягивать эту процедуру, и скоро Жирар был тихонько выпровожен за пределы России.
10 августа 1794 года Адмиралтейств-Коллегия под председательством адмирала И.Л.Кутузова-Голенищева (1729-1802) приступила к рассмотрению дела Монтагю. Обвиняемому были поставлены вопросы о том, когда, как и почему он стал шпионом. Сначала француз пытался отклонить обвинение, но потом сознался и рассказал о том, что, попав под влияние аббата Сабатье-де-Кастра, согласился выехать в Яссы, чтобы служить под прикрытием князя Муртази Оттоманской Порте (служить, вероятно, так же, как он послужил России, Б.Г.) В Яссах сверхосторожный Муртази отказался дать Монтагю место при себе, и тогда Монтагю решил поступить на службу в Черноморский флот. Поводом для такого решения послужило знакомство с оказавшимся в Яссах русским адмиралом К.Г.Нассау-Зиген (1743-1808)[1]. Нассау-Зиген составил французу протекцию у посла Разумовского в Вене, дав ему самую лестную характеристику.
Прибыв в Россию Монтагю, по его словам, решил якобы шпионажем не заниматься, а посвятить себя исключительно службе в русском флоте. Когда же ему указали на преступную переписку с Мурузи, он начал выдумывать всякие обстоятельства, опровергающие это очевидное доказательство его шпионской деятельности. Письмо к Мурузи якобы имело целью получение денег от князя и убытие из России, где ему не очень нравилось. Он заявил, что его поступками руководила не жадность к деньгам, а благодарность к новым друзьям, т.е. к аббату Сабатье и просил дать ему возможность искупить свою вину, например на борту брандера для поджога корабля противника России.
Генеральный военный суд приговорил Монтагю к смертной казни, но поскольку смертная казнь в России была отменена указом 1754 года императрицей Елизаветой Петровной, её заменяли наказанием кнутом, вырезанием ноздрей и клеймением. Но и это наказание не было применено по отношению к шпиону, т..к. Монтагюбыл дворянином и от телесных наказаний был освобождён. Тогда суд принял решение лишить Монтагю звания дворянина и передать дело на рассмотрение Правительствующего Сената. Сенат, рассмотрев дело Монтагю, передал его на личное усмотрение Екатерины.
Императрица, приняв во внимание, что шпионская деятельность Монтагю не успела нанести государству большого вреда, предложила лишить его чинов и дворянства и «ошельмовать его публично, переломя над головою его на эшафоте через палача шпагу… и потом сослать в Сибирь на вечную каторжную работу». Решение императрицы было объявлено россиянам 18 декабря 1794 года. Ни аббат Сабатье, ни Конвент Франции попыток к его освобождению не предприняли.
Постскриптум. В январе 1795 года русский посланник в Венеции А.С.Мордвинов (1733-?) сообщил в Петербург, что ему через хранителя архива Конвента некоего Боанарда удалось получить подтверждения шпионской деятельности Монтагю. Вообще же в Петербурге действовала целая сеть шпионов Конвента - например, коммерсант Пиетро Аладо, который поддерживал связь с Конвентом через Копенгаген и уведомил Конвент о разоблачении Монтагю.
В сибирских каторжных работах Монтагю пробыл до 1802 года, когда особая комиссия по приказу Александра I занялась пересмотром уголовных дел предшествовавших царствований. Комиссия признала необходимым оставить дело Монтагю в прежнем состоянии, однако император изменил это решение своей резолюцией: «Избавить от каторжной работы с оставлением на житьё в Сибири…с присмотром за его поведением».
Дальнейшая участь Огюста Монтагю неизвестна, заключает свою статью М.Я.Корольков.
Наш комментарий
Удивляет, как быстро революционная Франция наладила свою разведывательную сеть и раскинула её на всю Европу, в том числе и ещё на не состоящую с ней в войне Россию. Думается, частью своих неудач в войне с революцией монархическая Европа обязана деятельностью этой службы.
О.Монтагю стал жертвой типичной для многих разведслужб ошибки – пренебрежение работой со своими источниками. Агент – тонкий инструмент, и для поддержания его боеготовности требуется постоянное внимание и забота о его повседневных нуждах, а это без личных встреч резидента с ним невозможно. Измена Жирара, на наш взгляд, свидетельствует именно об этом. Личные встречи с агентом увеличивают риск расшифровки, но зато помогают контролировать его настроения и своевременно корректировать его поведение.
[1] Это был авантюрист высшей пробы, успевший послужить полковником во французском флоте и в кавалерии и генерал-майором – в испанского флоте, принять участие в кругосветном путешествии Л.А. де Бугенвиля (1766-1769), в 1779 году - повоевать с англичанами в Северной Америке, в 1780-82 г.г. -попытаться взять штурмом Гибралтар, подружиться с принцем и литератором Пьером де Бомарше и польским королём С. Понятовским, поступить на службу России и в качестве адмирала гребного флота принять участие в войне с турками (матросы дали ему кличку «Пирог и грибы», потому что произносил свои команды на русском языке «вперёд» и «греби» как «пирог» и «грибы») Потом на стороне России воевал со шведами, выиграв 1-е Роченсальмское и проиграв 2-е Роченсальмское сражение.
