События третьей и четвёртой книг Н.М.Соротокиной разворачиваются во время Семилетней войны, в которую так или иначе оказываются втянутыми главные герои – бывшие гардемарины.
«Александр Белов получил назначение в кирасирский полк ещё в апреле и сразу направился в армию». Немного истории: императрица Елизавета Петровна объявила войну прусскому королю Фридриху II 1 сентября 1756 года, но свой поход русские войска начали в мае 1757-го – таким образом, Белов попадает в армию в самом начале военных действий.
Сразу же мы узнаём, что он фактически бежит из дома, и не только потому, что избавляется «от службы в казарме, которая не давала ему ни удовлетворения, ни повышения в чине», а в армии, «оставшись капитан-поручиком гвардии, он сразу стал ротмистром, что приравнивалось к армейскому полковнику». Главная причина – «крайне сложные отношения с женой Анастасией Павловной, когда-то гордой красавицей, а теперь больной, измученной жизнью женщиной». Нам расскажут, как мучаются два любящих друг друга человека. Александр жену «во-первых, любил, во-вторых, тоже любил, а в-третьих, жалел», она же, постоянно упрекая мужа («не нежен, равнодушен к её беде,.. не тонок и эгоистичен», а к тому же«безразличен к чести Головкиных — Ягужинских — Бестужевых»), ревнует «мужа не только к хорошеньким женщинам где-нибудь в театре, на балу или на улице, но и к служанкам, к прачкам, к его службе,.. к фонарным столбам и кораблям на рейде». «Ночь остужала страсти, но утром начиналось всё сначала».
Отвезя Анастасию в монастырь к матери Леонидии, Белов уезжает в Ригу. Его взаимоотношения с женой отходят как будто на второй план, но помнит он её всё время («Крохотный портрет её в медальоне сразу позволял вспомнить дорогие черты. Но он и без всякого медальона всегда видел перед собой прелестное лицо её, и этот носик гордый, и нежную с изгибом ямочку в уголке глаз, очень знакомую ямочку когда целуешь, ресницы щекочут губы…») И тем не менее, оказавшись в Петербурге («два месяца торчал»), он «так и не удосужился съездить в Воскресенский монастырь». Он сам не понимает причины, но, думается, читателю понятно всё. Её письма вызывают тяжелые размышления. «Письма от жены приходили редко, и в каждом она писала о смерти. Хорошее утешение мужу на поле брани. "Светик мой, грудь болит, тоска, приезжай, а то не свидимся больше". И это в каждом письме».
Поразительны его рассуждения: «Что же тогда любовь, если и по сию пору он не встречал женщины, которая могла бы сравниться с Анастасией Ягужинской». Но… «их супружескую жизнь можно обозначить каким угодно словом, но только не счастьем». И страшноватый вывод: «А может, большая любовь вообще крест? Но и к кресту привыкаешь, вот в чём бесовская подлость жизни! Эта боль сродни физическому недугу, скажем, такому, как язва в кишках или непроходящие струпья. Жить с этим неудобно, но от таких болячек не умирают». Не случайно, приехав к жене после десятимесячной разлуки, он представляет себе, «как войдёт она сейчас и с порога начнёт упрекать: он её не любит, он плохой муж, равнодушный человек, он забыл, что человечество изобрело почту…» К счастью, ошибается. И настанет она, та самая гармония в отношениях, которой не было раньше (наверное, о причинах можно будет говорить, разобравшись с характером Анастасии). Так или иначе, здесь завершение вполне благополучное.
Но есть же и другая сторона событий – участие в войне.
Мои уважаемые комментаторы уже написали о том, что в финальной части романа Белов вместе с Лядащевым предстаёт своего рода супергероем. Это, несомненно, так. Только приходит он к этому не сразу. Сначала будут тоже «крайне сложные отношения».
Приезжает он в армию в «день праздника, как окрестили смотр русских войск жители Риги». Он видит торжественный марш по городу, «как прошли фурьеры с вымпелами, как вели лошадей командующего. Лошади были заводные, великолепные, яркие, шитые разноцветным шелком вольтрапы придавали им сказочный, восточный характер», сам встаёт в строй: «Кто-то из солдат украсил его шлем, по примеру прочих, дубовой ветвью. Музыка, знамена, бой барабанов, улыбки — великое мужское содружество, армия! Александр был счастлив… С этой минуты армия для него — дом родной».
Однако отрезвление придёт достаточно скоро. «Писал Сашка из армии чрезвычайно редко и скупо, вся информация о его военной жизни обычно умещалась в одно слово: "осточертело!"» - укажет автор. А уже в конце лета Никита получит от друга переданное с оказией «грустное письмо», которое заставит не князя Оленева, конечно, а нас, современных читателей, вспомнить толстовское «вы увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем её выражении — в крови, в страданиях, в смерти...» Никита заметит о Белове: «Он видит жизнь такой, какая она есть». Он пишет о странном поведении командующего, о бедственном положении – «Вид лазарета ужасен. Нас косят раны и болезни…» А позднее будет рассказывать друзьям о самом сильном впечатлении: «На горизонте лес, пологий косогор, широкий, места много… и везде, сколько хватает глаз, мёртвые тела… прусские. Здесь была линия обороны. Тысячи, тысячи мёртвых тел в самых разных позах. И все голые… Потому что наши мародёры обработали».
А затем Белов попадает опять в Петербург. Очень много сказано историками и о странном поведении российского командования во время Семилетней войны, и о странном прекращении войны, фактически перечеркнувшем всё достигнутое… Я не буду сейчас разбираться во всей подоплёке событий, однако Александр, направленный командующим Апраксиным к Бестужеву («Алексей Петрович в своё время указал мне на тебя, как на человека верного и способного исполнить деликатное поручение»), оказывается втянутым во все придворные интриги.
Он почётный гость на балу у Бестужева как представитель «несокрушимого русского воинства», но никто не слышит его слов об истинном положении дел, лишь сам Бестужев пеняет: «Ты что орёшь на весь парк, — "отступаем"? Не отступаем, а переходим на зимние квартиры».
Сам он прекрасно понимает, как выгодно его присутствие для Бестужева («Мундир, выцветший под солнцем прусским… вот так! И ещё у меня на тебя виды, слышь, Белов?»), но не может не видеть своё положение пешки в чужой игре. Обласканный вроде бы кружком Екатерины, он ясно осознаёт, что «никогда не сможет стать полноправным членом этого кружка», потому что нужен лишь «для дела, а потому пребывает на другой, низшей ступени».
И ещё более ясное понимание придёт, когда, вернувшись из Петербурга, Белов проникает к опальному Апраксину, находящемуся под домашним арестом, как раз в момент прихода с обыском, - и оказывается арестованым по обвинению в дезертирстве («Самовольно в Петербург отбыл? Самовольно прибыл. Вы бросили армию, подполковник Белов»), несмотря на робкую попытку Апраксина вступиться («Это я послал Белова в Петербург с депешей в Конференцию»).
Сидя на гауптвахте, он узнаёт об очередном предательстве Бестужева («Главным потрясением было письмо Бестужева с сообщением, что-де он, канцлер, подполковника Белова никуда не посылал, заданий ему не давал, депеш не писал, а что если оный Белов будет что-либо в этом смысле сочинять, то наперёд знайте — всё это ложь!»)
Однако, поскольку возможные показания Белова могут быть опасны для многих, его, неожиданно освободив, отправляют в армию – «приказ гласил, что подполковнику Белову рекомендуется безотлагательно прибыть в некий гренадерский полк, базирующийся сейчас в Польше».
А вот затем, вступив в начале 1758 года вместе с полком в Кёнигсберг, и оказывается Александр Белов в гуще шпионских интриг, начавшихся ещё десять лет назад…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Путеводитель по всему циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
