Сегодняшний выпуск рубрики "Напереводили" несколько необычен. Вместо того, чтобы более-менее подробно разобрать пару сомнительных мест из разных книг, я так впечатлился некой книгой, что решил поговорить о ней одной.
Как уже догадались постоянные читатели, это роман Сири Хустведт "Что я любил" в переводе Ольги Новицкой.
Роман выдвигался на премию "Ясная Поляна" в категории "Иностранная литература", а Ольга Новицкая - на премию "Мастер" (дважды). Меня же перевод привлёк тем, что он одновременно очень хорош и очень плох (по крайней мере, для переводов высшего уровня). Как такое может быть? Давайте разбираться.
Считается, что определить хороший перевод можно по трём критериям:
- Фактическая точность, или сохранение всех смыслов.
- Правильный и красивый русский язык.
- Максимально полное воспроизведение авторского стиля.
Я уже как-то упоминал, что в первую очередь обращаю внимание на пункт 2 и в оригинал смотрю, только если что-то в переводе меня неприятно цепляет. А тут, впервые за долгое время, полез посмотреть, что именно так виртуозно переведено:
— Здесь невозможно жить, — сказала она. — Здесь пахнет карболкой, больницей и заплесневелым штруделем. Это запах смерти.
Надо сказать, оригинал заставил меня ещё сильнее зауважать перевод:
"I smell death up here," she said, "and antiseptic and hospitals and stale Sacher torte. I have to move."
Смотрите: вместо безликого "антисептика" - яркая "карболка", памятная, наверное, всем, кто застал больницы 70-80-х.
Впрочем, гораздо интереснее другая замена. Безусловно, stale Sacher torte - совсем не штрудель. Но представьте себе в русском тексте зачерствевший/заветрившийся/подсохший торт "Захер" - это же как минимум неблагозвучно, не говоря уже о крайне негибкой в смысле склонений грамматической конструкции (здесь пахнет "Захером"?). И переводчица, сознавая, что "Захер" - классический австрийский торт, а речь идёт о районе, заселенном преимущественно потомками бежавших из Германии евреев, находит другую сладкую выпечку того же происхождения - венский яблочный штрудель. Для которого, правда, более свойственно мокнуть, а не сохнуть, и, соответственно, плесневеть, а не черстветь.
Ещё один прекрасный пример работы переводчицы:
Класс раскололся на несколько хорошо организованных группировок, которые либо враждовали в открытую, либо прибегали к более изощренным козням, вполне достойным мадридского двора.
The grade had splintered into hierarchical factions that either fought each other openly or employed more subtle cruelties reminiscent of the French court.
Да, French court не имеет в английском такой же явной коннотации, как "тайны мадридского двора" в русском, но смысл передан исключительно точно.
(Тут, вероятно, стоит на секунду отвлечься и пояснить, что был в своё время "исторический" роман Георга Борна "Изабелла, или Тайны Мадридского двора" (1870). На родине писателя, в Германии, он отнесён к категории "бульварщины" и давно забыт, но в России в конце XIX века пользовался настолько большой популярностью, что пьеса Эжена Скриба "Les contes de la reine de Navarre" (досл. "Сказки королевы Наваррской") тоже получила название "Тайны мадридского двора". А к началу XX века выражение настолько вошло в обиход, что в одноимённом рассказе Михаила Булгакова (1923) уже используется как присказка.)
Всегда восхищался людьми, способными перевести аллитерации. Недавно в одном "моём" переводе героиня восхищалась аллитерациями в "Божественной комедии" Данте: мол, тут на "р", тут на "с"... И цитировала по 5-6 строчек.
Ну, думаю, придётся мне сейчас выкручиваться, придумывать, что там может быть вместо аллитераций. Или переводить Данте самому - тоже дело не из лёгких.
И что вы думаете? Открываю перевод Лозинского - и вот они, аллитерации: хошь на "р", хошь на "с". Какой прекрасный человек Михаил Леонидович...
Так и здесь:
— Братец Билл. Большой Билл. Старина Б. Б. Билл — не добил…
"My big bro," he said. "Big Bill, old B.B., the Big Boom Bill…"
Но знаете, при всём восхищении удачными переводческими находками меня потихоньку начал грызть червячок сомнения. Согласитесь, что I have to move - это вовсе не Здесь невозможно жить. А
На новом месте, среди низкорослых домиков, вдали от шумной толпы, я неожиданно почувствовал себя свободным. Свободным от обязательств, которые никогда прежде не воспринимал как путы.
сильно отличается по конструкции, синтаксису и даже действующему субъекту от
The new neighborhood with its empty streets, low buildings, and young tenants freed me from bonds I had never thought of as constraints.
На мой взгляд, переводчица слишком вольно отнеслась к исходному тексту. Ещё и это вдали от шумной толпы - совершенно ненужная, лишняя ассоциация с романом Томаса Харди и его экранизациями. Местами получился не перевод, а пересказ - правда, очень качественный и близкий к оригиналу.
Хотя, признаюсь, окончательно меня выбило из колеи другое. Но давайте сперва немного предыстории. Чуть больше 10 лет назад я побывал в ломбардском городке Варалло и остался под глубочайшим впечатлением от увиденного.
Варалло - это не только городок, но и монастырь на горе, где ещё в XV веке решили воссоздать иерусалимский крестный путь - маршрут Иисуса Христа на Голгофу. К работе привлекли все силы тогдашней Ломбардии, включая будущего кардинала и святого, архиепископа Милана Карла Борромео и выдающегося художника Гауденцио Феррари. Но, как говорится, что-то пошло не так, и в результате появились 45 часовен, в которых статуями и фресками представлена вся земная жизнь Иисуса. Статуи исполнены с применением тканей, натуральных и искусственных волос, раскрашены: в те времена это было делом обычным, да и сейчас кое-где в музеях можно увидеть.
К сожалению, не все сцены одинаково хорошо сделаны и одинаково хорошо сохранились. Но в большинстве своём они очень выразительны и эффектны: взгляните хоть на этого волхва или людей на суде Пилата, на то, как "Исцеление расслабленного" композиционно наследует Рафаэлю, а "Се - человек" - Веронезе.
Эти вот персонажи - просто мои любимые.
Часовня "Избиения младенцев" посвящена событию, описанному в Евангелии от Матфея:
Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов.
Она сохранилась гораздо хуже тех, что я уже показал, и не так цельна композиционно, но впечатление производит едва ли не самое сильное.
А вот что можно прочесть в книге:
Где-то за год до того, как умерла моя мать, я отправился путешествовать по Северной Италии. В Пьемонте я поехал в Варалло, чтобы увидеть Сакро Монте и храмы над городом. Там, в капелле Невинно убиенных младенцев, стояли фигуры рыдающих матерей и умерщвленных детей в настоящей одежде, с настоящими волосами. Меня тогда чуть не стошнило.
Дальше речь идёт о том, что садистские "инсталляции" одного из героев выглядят безжизненно и никакого впечатления не производят. Т.е. Варалло этим инсталляциям противопоставляется.
Вынесем за скобки Невинно убиенных младенцев: переводчице явно не захотелось искать. Но почему чуть не стошнило? Допустим, сделаем скидку на некоторую аляповатость отдельных персонажей (хотя в современном искусстве, о котором вообще говоря повествует книга, аляповатость временами возведена в абсолют, и автор об этом пишет). Но не оценить динамику и реалистичность главный герой, искусствовед по профессии, просто не мог...
И действительно:
In the Chapel of the Massacre of the Innocents I saw the figures of weeping mothers and murdered babies with real hair and clothes, and their effect on me was WRENCHING.
Слово WRENCHING не особенно частотное, но в словаре его найти можно: оно значит тяжелый, болезненный, драматический, душераздирающий. Учитывая регистр, предположу, что "эффект был поистине душераздирающим".
Откуда же переводчик берёт "стошнило"? А всё очень просто: среди других значений слова WRENCHING есть "заворачивание (гаечным ключом), отвинчивание". То есть переводчица решила, что здесь имеется в виду "выворачивание", причем в жаргонно-физиологическом аспекте, а не, например, метафорическое "меня скрутило".
Посмотрим другие моменты:
Билл наклонился, высматривая что-то внизу, на Бауэри, и я заметил у него в волосах седину. Он как-то рывком постарел.
Bill looked down at the Bowery. I saw gray in his hair. He's aging fast now, I thought.
Здесь попытка пересказать смысл приводит к его подмене: на самом деле Билл не быстро постарел (процесс не завершён, и уж никак не рывком), он стал быстро стареть, быстро сдаёт (т. е. процесс ещё продолжается).
На первом она казалась горой бледно-розовой плоти, втиснутой в тугие нейлоновые трусики и футболку, настоящая аллегория обжорства и невоздержанности. Ее гигантским формам тесно было в рамках багета.
In the first painting, she was obese, a mountain of pale flesh in tight nylon shorts and a T-shirt—an image of gluttony and abandon so huge that her body appeared to have been squeezed into the frame.
Здесь всё то же желание "сказать своими словами" приводит к результату не только неточному, но и откровенно комичному: вместо вариаций на тему "её тело казалось втиснутым в раму" вводится страдательный залог и крайне неудачная игра слов, поскольку багет - это не только материал для обрамления, но и разновидность французского батона, идеально подходящая для обжорства. "Её гигантским формам тесно было в рамках батона"?
Та же тенденция прослеживается и в дальнейшем, хотя к модифицированному синтаксису и ненужным аллюзиям:
Когда-то в четырехэтажной кирпичной развалюхе между Хестер и Канал-стрит размещалась оптово-закупочная контора средней руки, но в тот день, когда я явился с визитом к мистеру Уильяму Векслеру, живописцу, о временах скромного обаяния буржуазии уже давно ничто не напоминало.
The run-down, four-story brick building between Hester and Canal had never been more than the humble quarters of a wholesale business, but those days of modest respectability were long over by the time I arrived to visit William Wechsler.
теперь временами добавляется канцелярит: оптово-закупочная контора средней руки, сухие бревна (dead logs), бронзовки гигантских размеров (enormous June bugs), специальный педагог (tutor), разноцветные хлопья с кусочками суфле (colored cereal with marshmallows).
Особенно странно выглядит такой пассаж:
Каждый сделанный шаг посылал болевой удар от бедра до самой шеи. Голову я поднять не мог, поэтому практически не видел, что творится вокруг.
Every step I took sent a jab of pain from my thigh to my neck, and because I couldn't lift my head, I saw very little of what was around me.
Посылал болевой удар?
Ну, и мне лично немного обидно за одну второстепенную героиню:
В январе следующего года Марк познакомил меня с Тини Голд. В ней было не больше полутора метров роста, и весила она значительно меньше, чем нужно; прозрачная кожа под глазами и возле губ отливала серым, в носу поблескивало золотое кольцо, и если бы не синий клок в волосах, Тини могла бы называться платиновой блондинкой.
The following January, Mark introduced me to Teenie Gold. About five feet tall and seriously underweight, Teenie had white skin that was tinged with gray beneath her eyes and on her lips. A shock of blue colored her otherwise platinum hair, and a gold ring glittered in her nose.
Согласитесь, когда у персонажа столь примечательная внешность и соответствующее этой внешности имя, не стоит ли его перевести? Хотя на фоне всего остального это уже мелочи.
Так хороший это перевод или плохой? Что там у нас с критериями?
- Фактическая точность, или сохранение всех смыслов: ну, средненько, даже скорее не очень, к тому же были привнесены лишние смыслы. Но мы бы об этом никогда не узнали, если бы не полезли восторгаться интересными оборотами.
- Правильный и красивый русский язык: в целом да, хотя есть вкрапления канцелярита и досадные ляпы по недосмотру.
- Максимально полное воспроизведение авторского стиля: как ни странно, да, несмотря на то, что формально выполнен пересказ, а не перевод.
А в итоге - настолько хорошо, что можно выдвигать на премии. Вот такие казусы подбрасывает нам жизнь. С другой стороны, "Винни-Пух" у Заходера замечательный, но ведь вообще ни разу не перевод...
#напереводили #имхи_и_омги
