14 июля. Закончил довольно быстро работу над очерком «Подняться над бездной». Отправил Зуеву, посмотрим, что из этого выйдет. Кажется, сегодня день взятия Бастилии. С утра был в Энбекшинском райкоме комсомола. Несколькими днями или неделями раньше я готовил здесь очерк о работе комсомольских вожаков. Забавно было рассмотреть, чем они заняты, и велика ли от их деятельности польза. Первого секретаря на месте не оказалось, второго – тоже, но тут к моим услугам явился третий секретарь, молодая, но в первый момент показавшаяся мне никакой девушка по имени Валерия. В её облике присутствовала строгость самомнения, движения были медлительными, солидными. Но главное, что показалось особенно невзрачным – грудь, колесом выдающаяся впереди округлость.
Интересного, глубокого разговора в первый день не получилось. Она не знала, что в её работе может быть интересным, всё вроде бы привычно, по протоколу и скучно, как отметил я для себя. Расставшись, я попросил её о продолжении наших встреч и бесед, чтобы в процессе работы самому уже заметить нечто существенное. Сегодня мы с этой самой Валерией ездили по первичным организациям. Ездили на моём «Запорожце». Она сидела рядом впереди, и наше общение было пока ещё деловым, но во мне уже творилось чёрт знает что. Я наблюдал за ней со стороны, незаметно любовался фигурой. На комсомольском секретаре в тот день было очень красивое, живописное платье. Когда Валерия переходила лужи по пути в первичку - это было на стройке – я смотрел на неё, как на модель.
А на объекте снова ничего интересного. Возвратились в райком ни с чем. Я по крайней мере. А для себя делаю выводы: неужели она мне так уж нравится? Интерес к ней растет не по дням, а по часам. В этот же день получил пакет с возвратом рассказа «Страх». Где—то я прочёл такое: творить – это значит убивать смерть. Мне эта формула нравится.
21 июля. Сегодня чудесный, редкостный день. Я влюбился… И кто бы мог подумать, этот предмет – героиня моего очерка, который ещё не написан – Валерия Зверева, третий секретарь… Восемнадцатого мы были в театре на спектакле Целиноградского театра драмы «В этой девушке что-то есть». Тогда она показалась фантастически привлекательной, я окончательно потерял голову. 24-го идём на спектакль по пьесе Алексея Дударева «Порог». Получил на днях письмо-приглашение от Ярцева. В гости к нему на сей раз не поеду, пошлю только фолиант «Свет Ясной Поляны» в подарок и поздравление с новой пассией. Зовут Марина.
25 июля. Любовь заполонила всё моё умственное и жизненное пространство, правда, на спектакле пришлось побывать одному, на душе было не очень сладко от невысказанного, от сомнений; я во всём ей уже признался(конечно же, остолоп!), совершив глупость. Не делай я этого, всё могло быть гораздо интересней. Сегодня снова был в райкоме, передал письмо и видел её мимолётно. Наверно, показался ей идиотом. Оставил свои рассказы и письмо.
Письмо
"Пишу Вам с ощущением риска. Впервые в жизни улыбнулось счастье, но так иллюзорно и очень издалека, что, кажется, малейшим неосторожным движением души можно всё развеять. Или это уже произошло?.. Прошу Вас, Валерия, хотя бы из великодушия не убивайте меня сразу. Очень хочется видеть Вас и сколько-нибудь участвовать в Вашей жизни. Это чувство меняет моё отношение ко всему с непостижимой силой. Я чувствую в себе талант человечности, жажду мыслей и славных дел. Желаю Вам всяческих благ. Лев."
30 июля 86 г.
"Здравствуйте, Лера!
Без Вас всё было бы гораздо тусклее и мельче. Конечно, я ни на что не претендую, особенно если вижу, что я для Вас – пустое место. Я просто верю: ни что не кончено для того, кто жив. Помнится, у Короленко есть превосходный этюд, где он пишет, что когда-то давно темным осенним вечером плыл по угрюмой сибирской реке. И вдруг за поворотом среди скал мелькнул огонёк. Показалось, он совсем близко, и подумалось: «Слава Богу, ночлег». Но выяснилось, что огонь этот страшно далеко… «Свойство этих ночных огней – приближаться, побеждая тьму и сверкать, и обещать, и манить своей близостью. Кажется, вот-вот, ещё два-три удара веслом – и путь кончен… А между тем далеко. Мне часто вспоминается теперь и эта тёмная река, затенённая скалистыми берегами, и этот живой огонёк. Много огней и раньше, и после манили не одного меня своей близостью. Но жизнь течёт всё в тех же угрюмых берегах, а огни ещё далеко. И опять приходится налегать на весла. Но всё-таки… всё-таки впереди – огни!» Если оглянуться, кругом море огней, но мне дороже именно этот, согревающий душу. А это значит, что я не забуду Вас, Валерия. Горевать не стоит, думаю, что жизнь так или иначе была осенена любовью, её высоким и чистым свечением. Лев."
2 августа 86 г.
"Здравствуйте, Лера!
Если раньше я писал письма, имевшие для меня принципиальное значение, то сейчас хочется просто писать Вам – ни о чём, и очень о многом. Милая Лера, как мне хочется увидеть Вас хотя бы издалека. Не сердитесь и поймите одно: даже гонимый Вами, я не в силах разлюбить. Лев."
1 сентября. Видел Валерию после длительного перерыва. В парке «Победа» в этот день состоялись школьные гуляния. У входа на сцену в летнем кинотеатре она ожидала минуты своего выступления. Кругом бродили, резвились и осаждали аттракционы школьники младших классов. Кинулся, хотел было раздобыть цветы, но ничего не нашел. Сегодня я как следует разглядел её: она стройна, роста чуть выше среднего, лицо прекрасно каким-то дивным сочетанием черт. Поговорили совсем недолго. Всем своим видом она давала понять, что ей нет до меня никакого дела.
- Как это называется, карнавал?
- Да нет, просто праздник, мероприятие…
Кое-как уговорил её сесть в машину. И вот едем.
- Какие у Вас сегодня планы?
- В райком… Да, хотела спросить у Вас, почему статья с таким содержанием и такой заголовок?
Это она о моей корреспонденции «Маги, только на бумаге». Пришлось объяснять ей про Дубасова. Такая кличка у нашего редактора… Умолкла, не слишком удовлетворенная и попросила остановить, не доезжая райкома.
6 сентября. Вчера работал в ночь, и настроение до звонка Валерии было неважным. Но вот в начале одиннадцатого поднялся в ПДО к Василию Филипповичу и взял трубку. Лера откликнулась и спокойно, выдержанно слушала мой взволнованный монолог.
- Верите ли Вы, что это по крайней мере не игра?
- Да…
- Ну спасибо, это по-царски.
- Я говорю то, что думаю.
С неожиданно счастливым ощущением прожил этот вечер. Досмотрели фильм «ТАСС уполномочен заявить», потом обслужили Ан-24 47710, и я ещё долго сидел, переписывая очерк с «Чимкентшины». Было ощущение полноты и роскоши жизни.
10 сентября. Бодро, вальяжно проследовал по коридору райкома сразу в её кабинет. У неё коллеги по работе – Нелли и Юля. Передаю ей цветы и говорю Юле, организуй, мол, вазу; та кинулась выполнять, а Нелли сразу удалилась к себе. Я присел на стул, разглядывая свой предмет даже с некоторой бесцеремонностью. На ней ажурная коричневая кофточка, а сама до того стройна и оригинальна, что у меня в глазах темнело. Как будто неплохо настроена сегодня, охотно отвечает, реагирует на шутки, улыбается. На полке книжного шкафа стоит детская пластмассовая гармошка. Я спрашиваю:
- Это у вас символ культуры?
- Это у нас реквизит на все возрасты – от детского сада до студентов, - отвечает она с улыбкой.
На этот раз расстались довольно мило.
15 сентября 86 г. Утром как всегда большой спортивный праздник. А часам к 12 поехал в райком. Вхожу. Она у себя, напротив какой-то казачок, видимо, комсорг первички. Устроился я в углу на стульях и стал разглядывать, стараясь запомнить выражение её губ, улыбку. Всякий раз восхищаюсь: как она хороша! Ей лет 26 или 28. Глаза серые, строгие, губы полные, даже чуточку выпяченные, но выражение просто волшебное.
- Какое у Вас море проблем: от голубей до наркотиков, - заметил я после того, как казачок вышел.
- Да, - сердечно улыбнулась Валерия.
27 сентября. Вечером звонил ей, голос в трубке был кротким и ласковым.
- А знаете, Лера, давайте перейдем на «ты».
- Давайте попробуем.
Спросил, чем она занимается. Оказывается, пишет на завтра выступление. Надумал после объединения «Чимкентшина» показать ей статью. Валерия сдержанно взяла листы и говорит:
- Что, прямо сейчас?
-Нет.
- Ну тогда я дома прочту.
- А я позвоню вечером.
Вечером трубку сняла её мамаша.
- А Лера уже спит. Она, знаете, устала сегодня…
Ночью шёл сильный дождь. Начальник смены поднял нас, чтобы проверить стоянки. Кошкин поднялся и зашагал в ночь по мокрому перрону. Утром было холодно; приехал домой и засобирался в райком. Одел свитер, кожанку. Валерия принимала кого-то из комсомольцев. Она взглянула на меня, разумеется, без восторга, достала из сумки пакет.
- Я не знаю, что Вы хотите услышать от меня.
- Хочу Вас исподволь заинтересовать творчеством…
Она скептически ухмыльнулась. Остаток дня прошёл в делах и в унынии. Валерию, конечно, можно понять. Ну не лежит у неё ко мне сердце. Я слишком многого желаю от жизни. И вот стихи той поры.
Помню взгляд – пытливый и лучистый,
Строгих мыслей след в движенье каждом.
Я ведь знал, что чуда не случится;
Просто верил, просто очень жаждал,
Нет, не встреч закатными часами
(До любви ли, до объятий пылких!)
Лишь мечту мечтал обнять, как пламя,
Но и та вдруг… ломом по затылку.
________________
20 января 1987 г. Сижу дома, скучаю. Одиночество начинает уже порой томить. Меня тянет куда-то в город, бродить по улицам, всматриваться в лица. Надо принять философию стоиков и крепиться, крепиться. Унывать не стоит. Моя участь не сладка, но за все свои прегрешения я готов платить и – видит Бог! – уже плачу самой дорогой ценой…
2 февраля. Вчера работал ночью, и всё было как обычно: три или четыре самолёта, телевизор, ужин и сон. Но только улеглись, прибежал Хейло и говорит: «Надо менять колесо на Ту-154. И точно, на правой тележке переднее колесо протёрто насквозь. Пришли в техническую, я лёг и стал уже засыпать, как вдруг приснилось, что какая-то неясная опасность всем нам грозит: не то пожар, не то цунами. Вскочил, кричу: «Мужики!» и только кинувшись к выходу, опомнился. А после долго не мог уснуть, все размышлял о том, о сём.
3 марта 1987 г. …Сегодня случилось ужасное горе: нет больше Алёшки. Нет сил описывать, как это произошло. Тяжело, мучительно тяжело было жить в эти дни; пустота и безысходность царят теперь в моём сердце. Сейчас еду в Алма-Ату поездом. В вагоне ужасная духота. Буду нести свой крест до конца, но кажется, я прошёл уже все круги ада. В прежней полосе времени оставаться не могу, надо всё менять…
17 сентября. Вторая половина дня. Я только что проснулся, ибо работал нынешнюю ночь в аэропорту. Очевидно, теперь уже последние дни работаю и живу в Чимкенте. Вчера снова звонил в Воронеж, в аэропорт, и теперь уже есть определенность: еду в Россию. Спокойно и неторопливо, но с упорством буду налаживать жизнь там.
20 сентября. Утром в дождь поехал на вокзал за билетом до Москвы, купил на 30-е число. Эти обстоятельства сейчас для меня точно маховик, набирающий обороты, призванный изменить в дальнейшем всю мою жизнь. Последние месяцы здесь, на юге, ознаменованы одним милым знакомством, так сказать, под занавес. Как-то среди лета, сидя во дворе, слышу стук в калитку. Открываю, а за воротами стоит невысокая, улыбчивая бабёнка и такая простенькая, без затей. Она полагала, что я сдаю своё жилище в аренду. С некоторым сожалением я её разочаровал, но в одну минуту мы вдруг поняли, что нас влечёт друг к другу, и никак нельзя теперь вдруг расстаться…
Я быстренько оделся, и мы поехали искать для неё жильё. У неё было дивное имя – Люба, а главное – простота, обаятельность; так легко мне не было ни с кем уже очень давно. С этого вечера мы начали встречаться. Отношения развивались молниеносно. И вскоре начались наши «Египетские ночи»… Я встречал её у ворот застенчиво-молчаливую, приятную этой своей доверчивостью. Мы поднимались на второй этаж и кушали арбузы, дыни – это была наша основная пища в течение месяца. Затем смотрели телевизор, лежа в постели. Эти «Египетские ночи» продолжались почти что месяц до самого моего отъезда. Мы переписывались, наверно, с год. Словом, это был подарок судьбы…
1 октября 87 г. Ощущаю свежий ветер перемен, ибо еду в Россию, это ли не событие! Еду голой степью, пейзаж унылый – серая, выжженная солнцем земля Казахстана. В Москве нет ещё и шести часов, а тут, недалеко от Аральского моря, сгущаются сумерки. В открытое окно врывается прохладный ветерок с запахом дыма от тепловоза. Этот запах напоминает что-то из детства. На душе славно.
2 октября. Утро вплоть до самого полудня солнечное, хотя на станциях, где я выходил прогуляться по перрону, довольно холодно, и это рождает мысли о неуюте, неуютные мысли. Рядом на нижней полке сидит одна прекрасная незнакомка. Сейчас в Куйбышеве она сойдёт с поезда и всё, но я отчего-то испытываю к ней нежность.
https://proza.ru/2012/02/08/557
