Перевод статьи Бобби Дери
Приветствую — и тысяча благодарностей за прелестную покойницкую реликвию! Она прибыла, благодаря тщательной упаковке, в том состоянии, в котором, вероятно, была при отправлении — верхняя часть из двух больших и соединяемых секций, третьей большой секции и обширной коллекции более мелких фрагментов. Я интересно проведу время, пытаясь соединить последние — своего рода de luxe пазл — и хотел бы помощи умелого эксперта по реконструкции, такого как Барлоу… который прошлым летом полностью собрал и отреставрировал ценную китайскую вазу, разбитую мною. Она определенно послужит прелестным и подходящим украшением моего омерзительного логова, и я безусловно ценю, что ты подумал обо мне и прислал ее. Я полагаю, раскопать ее тебе помог Говард, Маленький Гуль, — и я должен поздравить его с чутким нюхом на хорошие экземпляры!
Только что закончил украшать рождественскую ёлку.
С наилучшими пожеланиями
Эй’ч-Пи-Эл
— Г. Ф. Лавкрафт Уиллису Коноверу, 24 декабря 1936
Хотя он не переступал порог ни одной церкви Провиденса для полуночной мессы в канун Рождества, и, скорее всего, предпочел бы почитать страшные истории о привидениях, устроившись у обогревателя, нет никаких сомнений, что Г. Ф. Лавкрафт любил Рождество. В этом ритуале не было религиозного элемента, и, скорее всего, он восходил к рождественским праздникам в детские годы, которые он вспоминал и о которых рассказывал во взрослом возрасте, когда его мама и бабушка с дедушкой были живы, когда все домочадцы (включая прислугу) собирались и пели песни и черный котенок мурчал, охотясь на каштаны в очаге.
Подобные празднования прекратились со смертью деда Лавкрафта. Семейный быт развалился, и рождественские праздники Лавкрафтов в его подростковые годы, скорее всего, стали более скромными, более уединенными, возможно, на них присутствовала только его мать, или они собирались вместе с его тетками, чтобы поужинать и обменяться подарками. По мере того как истощались ресурсы и Лавкрафт взрослел, даже эти собрания, должно быть, становились более редкими и менее формальными. Мы знаем, что семья не всегда наряжала рождественскую елку, но после того как умерла его старшая тетка Лиллиан Кларк, финансовые обстоятельства заставили Лавкрафта и его выжившую тетку Энни Гэмвелл переехать вместе на Колледж Стрит, 66, хотя бы несколько раз на Рождество у них была елка.
Так было и на последнее Рождество Лавкрафта в 1936 году.
Наше Рождество здесь было приличествующе праздничным — включая ёлку, как и в 34-ом, и 35-ом.
— Г. Ф. Лавкрафт Ричарду Элаю Морсу, 28 января 1937
Как и в прошлые годы Лавкрафт разослал пачку рождественских поздравлений друзьям, и россыпь открыток и подарков, должно быть, пришла по почте от разбросанных по всей стране корреспондентов. На этой поздней стадии жизни переписка Лавкрафта была обширной, с регулярными письмами десятку человек и, возможно, менее частыми посланиями и открытками еще нескольким десяткам. Лавкрафт писал быстро и пересказывал одни и те же новости, так что он часто копировал тот же самый рассказ о событиях практически слово в слово. Так что у нас есть около десятка версий его Рождества 1936 года, многие почти идентичны. Следующий отрывок можно взять в качестве примера:
Наш Йоль[1] в целом был благопристойно праздничен — включая ужин из индейки в доме Спотти с нашей хозяйкой, прогуливающейся между столами и наконец запрыгнувшей на подоконник, чтобы вздремнуть. В гостиной моей тети перед камином мы поставили ёлку — её зеленые ветви густо украшены имитацией лучшего испанского мха округа Волуша[2] из мишуры, а её очертания подчеркнуты изящной системой подсветки. Вокруг ее основания были выставлены подарки на Сатурналии — которые (на моей стороне) включали пуфик достаточной высоты, чтобы я мог дотянуться до верхних полок своего книжного шкафа, и (на стороне моей тети) шкафчик со всякой всячиной, похожий на мои собственные шкафы для бумаг, но с более подобающей леди организацией и видом. Из внешних подарков — кроме как от нашей дремлющей домашней пантеры — вероятно, самым выделяющимся оказался тот, что весьма неожиданно пришел от юного Коновера, редактора нового фан журнала (который, кстати, скоро поглотит Fantasy Лидла Шули[4]) в Кембридже, штат Мэриленд… вниз по восточному побережью. И вот! когда я убрал бесчисленные слои гофрированной бумаги и стружки, я обнаружил перед собой ничто иное как пожелтевшие и раскрошившиеся фрагменты старинного человеческого черепа! Воистину, подходящий подарок от маленького гуля древнему старцу из некропольского клана! Слепо взирающий монумент смертности происходит из индейского кургана — очевидно, еще более плодородного, чем в Кассии и Нью Сам-мирне — по соседству с домом отправителя; место, известное многими археологическими вылазками предприимчивого редактора и его друзей. Он в таком состоянии, что сборка его будет весьма затруднительным занятием — так что я возможно сдам его для обслуживания опытному реставратору ваз и каменных календарей в его следующий визит! Глядя на этот разбитый плод оссуария, неуемное воображение стремится воссоздать образ того, кому он когда-то принадлежал. Был ли это украшенный перьями вождь, который в свое время частенько триумфально улюлюкал, подсчитывая чубатые скальпы, срезанные с краснокожих или колониальных врагов? Или некий искусный шаман, с маской и барабаном вызывавший из Великой Бездны темных Созданий, которых лучше было бы не звать? Этого мы никогда не сможем узнать — разве что, быть может, какое-то заклинание, произнесенное из Некрономикона, сможет притянуть странные эманации из безжизненной и столетней глины и поднять среди паутины моего древнего кабинета мерцающий туман, обладающий способностью к речи. В таком случае, открытие может быть такого рода, что ни один человек, услышав его, не сможет более жить иначе, чем те несчастные существа, “что смеются, но больше не улыбаются”[5]!
— Г. Ф. Лавкрафт Р. Х. Барлоу, 27 декабря 1936
“Спотти” — это Спотти Перкинз, кошка, принадлежащая пансиону на другой стороне двора от того места, где жили Лавкрафт и его тетя и где они иногда ели. Спотти была признана матерью нескольких других котов в окрестностях, включая тех, что Лавкрафт назвал Сэм и Джон Перкинз и “Граф Минто”. Подробнее о пансионе и его обитателях можно прочитать в великолепной книге Кена Фейга мл. Lovecraftian People and Places.
Уиллису Коноверу мл. (1920 — 1996) было всего шестнадцать лет, и он был одним из тех не по годам развитых фанатов научной фантастики, который написал Лавкрафту и начал регулярную переписку с писателем, когда тот ответил. Обнаружение останков коренных американцев в районе Кембриджа, штат Мэриленд, не особенно удивительно: эта область была отмечена археологами за свои оссуарии, и современные газетные заметки часто сообщали о разграблении захоронений и памятников коренных американцев, например:
Бесцеремонное и неуважительное отношение к останкам коренных народов со стороны обычных людей стоит рассматривать как оборотную сторону бесцеремонного и неуважительного отношения к останкам со стороны ученых и музеев, которые часто не проявляли уважения к небелым народам и культурам, когда доходило до выкапывания, извлечения и демонстрации останков. Лавкрафт уже видел останки коренных американцев раньше — в музеях Нью-Йорка, Бостона и Вашингтона, и в недавно раскопанном могильнике в Св. Августине. И все же Лавкрафт никогда не вскрывал курганов — те, что он упоминает в Кассии и Нью-Смирне, штат Флорида, рядом с местом, где жил Р. Х. Барлоу в ДеЛанде, были по всей видимости кухонными кучами[6] — и даже никогда не высказывал таких намерений.
Сам Лавкрафт позднее затронул эту нездоровую тягу к демонстрации во “Вне времени” и мимоходом отметил неприкрытую рыночную торговлю останками индейцев, в которой был замешан музей, без уважения к местным культурам или желаниям и верованиям потомков тех, чьи тела они эксгумировали и вывезли. Много лет спустя, излагая свою сторону произошедшего, Коновер вспоминал:
Несомненно этот череп и бедренные кости пролежали в железистой земле Сэнди Хилла несколько веков. Если бы я был старше и больше задумывался об их происхождении, я бы не стал вынимать их. В пятнадцать, однако, я думал о них скорее как о реквизите.
Тогда недолговечные обломки добавляли ржаво-бежевый к цветам журналов на моей книжной полке.
За несколько дней до Рождества, надписывая распечатки открытки, которую я придумал, мой взгляд упал на книжную полку.
Повинуясь импульсу я взял череп, положил его в картонную коробку и отправил ГФЛ.
— Уиллис Коновер мл.
Лавкрафт получил memento mori[7] с достоинством и написал Коноверу, чтобы поблагодарить за подарок:
Твое [письмо] от 26 дек. прибыло, когда я все еще восхищался со всем пылом нового приобретения жуткой добычей Говарда, Маленького Гуля. Не беспокойся о трещинах — я уверен, с применением нужных способностей немного Duco cement[8] сотворят чудеса. Разумеется, Вождь Гром-Под-Землей не отправится ни в какую мусорку, ничуть не бывало! Что же до одной из ног Вождя — спасибо за предложение прислать ее, хотя и сама черепушка составляет щедрую долю. Если есть другие логичные претенденты, ты можешь снабдить их в первую очередь. В противном случае я несомненно буду очень благодарен за такое напоминание о смертности, когда бы тебе ни было удобно его отправить. Я буду внимательно следить за черепной коробкой Вождя и дам тебе знать о любых любопытных волнениях, вызванных недовольством подобным пренебрежением, от того, что его части не хранятся вместе. На данный момент он выглядит особенно — быть может обманчиво — мирным. Тем временем позволь еще раз поблагодарить тебя за определенно самый необычный йольский подарок последних лет!
— Г. Ф. Лавкрафт Уиллису Коноверу, 10 января 1937
“Вождь Гром-Под-Землей”, так судя по всему Лавкрафт решил назвать череп, как следует и из других писем, например:
Я еще не пытался собрать череп Большого Вождя Гром-Под-Землей — конечно, я думаю, мне лучше подождать твоего следующего судьбоносного посещения и позволить тебе попытать удачу. Тем временем даритель предлагает прислать мне в дополнение одну из ног большого вождя — другая обещана местному другу. Очевидно изрядная часть старины оказалась на поверхности после всех этих веков отдыха! Увы, бедный Йорик! Ну — черепушка благородного вождя всегда будет пользоваться здесь почитанием и уважением!
— Г. Ф. Лавкрафт Р. Х. Барлоу, 3 января 1937
Хотя этот базовый рассказ скопирован почти дословно или с короткими сокращениями во многие письма к различным корреспондентам, Лавкрафту было присуще подправлять их и делать содержание более индивидуальным для каждого адресата. Так, например, он написал Роберту Блоху, создателю De Vermis Mysteriis:
[...] Этого мы никогда не сможем узнать — разве что, быть может, какое-то заклинание, произнесенное со страниц De Vermis Mysteriis Людвига Принна, сможет притянуть странные эманации из безжизненной и столетней глины и поднять среди паутины моего древнего кабинета мерцающий туман, обладающий способностью к речи. В таком случае, открытие может быть такого рода, что ни один человек, услышав его, не сможет более жить иначе, чем те несчастные существа, “что смеются, но больше не улыбаются”!
— Г. Ф. Лавкрафт Роберту Блоху, 7 января 1937
И Кларку Эштону Смиту, который придумал Книгу Эйбона:
[...] Этого мы никогда не сможем узнать — разве что, быть может, какое-то заклинание, произнесенное из Книги Эйбона, сможет притянуть странные эманации из безжизненной и столетней глины и поднять среди паутины моего древнего кабинета мерцающий туман, обладающий способностью к речи. В таком случае, открытие может быть такого рода, что ни один человек, услышав его, не сможет более жить иначе, чем те несчастные существа, “что смеются, но больше не улыбаются”!
— Г. Ф. Лавкрафт Кларку Эштону Смиту, 5 февраля 1937
И Ричарду Ф. Сирайту, который придумал Элтдаунские черепки:
[...] Этого мы никогда не сможем узнать — разве что, быть может, какое-то заклинание, произнесенное со страниц Некрономикона или с самого ужасающего из Элтдаунских черепков сможет притянуть странные эманации из безжизненной и столетней глины и поднять среди паутины моего древнего кабинета мерцающий туман, обладающий способностью к речи. В таком случае, открытие может быть такого рода, что ни один человек, услышав его, не сможет более жить иначе, чем те несчастные существа, “что смеются, но больше не улыбаются”!
— Г. Ф. Лавкрафт Ричарду Ф. Сирайту, 14 февраля 1937
И Августу Дерлету, с которым Лавкрафт недавно обсуждал телепатические эксперименты Дж. Б. Райна, в 1935 году основавшего Парапсихологическую лабораторию в университете Дьюка для научного изучения психических явлений:
[...] Этого мы никогда не сможем узнать — разве что, быть может, какое-то заклинание, произнесенное со страниц Некрономикона сможет притянуть странные эманации из безжизненной и столетней глины и поднять среди паутины моего древнего кабинета мерцающий туман, обладающий способностью к речи… или передавать идеи способом нашего друга профессора Райна. В таком случае, открытие может быть такого рода, что ни один человек, услышав его, не сможет более жить иначе, чем те несчастные существа, “что смеются, но больше не улыбаются”!
— Г. Ф. Лавкрафт Августу Дерлету, 17 января 1937
Та зима в Провиденсе в целом была мягкой, и путешествие в пансионат на горячий ужин не было утомительным ни для Лавкрафта, ни для его престарелой тети. Никто из них не знал, что это будет последний их рождественский ужин вместе — но хотя его письма были в целом жизнерадостны, Лавкрафт знал, что с ним не все в порядке.
С Йоля мои летописи в основном состоят из тихой хроники немощей. Несмотря на общую мягкость зимы, я простужался два или три раза в начале декабря — и в результате у меня уже в который раз опухли ступни и лодыжки, из-за чего мне иногда приходится носить старую пару разрезанных и растянутых ботинок. Опухоль не спадет полностью, пока восьмидесяти градусная[9] погода не позволит мне недельку или две побыть на природе и активно отдохнуть. Вдобавок ко всему прицепилась всеохватывающая и обессиливающая хворь (возможно какая-то форма кишечного гриппа), которая принудила меня к диете и вымотала мои силы до минимума. Моя программа, как ты прекрасно представляешь, очень пострадала — но я пока еще не слег. Конечно, в теплые дни я плетусь на свежий воздух, чтобы размяться. Если бы зима была холоднее и не давала бы мне проветриваться, мне было бы гораздо хуже.
— Г. Ф. Лавкрафт Джеймсу Ф. Мортону, последнее письмо
Повышенная чувствительность к холоду, вызывающая опухание конечностей (отек) и в одном случае вызвавшая обморок, была состоянием, с которым Лавкрафт мирился годами; возможно болезнь Рейно[10]. Проблемы с пищеварением, однако, были не кишечным гриппом, а раком. Через несколько месяцев, или даже недель, после написания этих слов, Лавкрафт умер.
Нет никаких записей о том, что стало с черепом, одним из последних рождественских подарков Лавкрафта. Р. Х. Барлоу мог взять его с собой, когда вскоре после смерти Лавкрафта прибыл помочь Энни Гэмвелл привести дела ее племянника в порядок. Или быть может осколки кости были сметены в коробку и переданы дальней кузине, когда сама Энни умерла в 1941 году. Скорее всего, их просто выбросили, и, как и большую часть мусора того времени, закинули в печь — ту самую мусорку, от которой Лавкрафт надеялся его спасти.
Как и о многих маленьких тайнах жизни Лавкрафта, о посмертной жизни его имущества мы не знаем.
Когда мы рассматриваем и обсуждаем жизнь Лавкрафта комплексно — даже с фокусом на одном событии, как обмен подарками на Рождество — в ней нет морали, нет темного и сверхъестественного ужаса. Лавкрафт умер от рака в 1937 году, не потому что получил в подарок ворованный череп коренного американца от доброжелательного, хотя и немного мрачного, молодого фаната (который, несмотря на случаи осквернения в молодости, прожил долгую и успешную жизнь), и не потому что он был атеистом и его нога не ступала на порог церкви в годовщину рождения Христа. Лавкрафт был одарен этим нездоровым знаком внимания не потому, что был особенно расистски настроен против коренных американцев, которых он редко встречал и часто воспринимал скорее как исторических, чем современных фигур.
Лавкрафт провел большую часть жизни оглядываясь назад на то, что для него было очевидно лучшими временами. Детство в окружении семьи, во благах, дарованных богатством и достатком. Видел, как круг его семьи сужается один за другим, пока не остались лишь он и его тетя. Видел, как деньги и комфорт год за годом постепенно уменьшаются. Чувствовал, как тают его силы и появляются боли в животе, и не знал, что именно с ним не так. Очень просто, несмотря на его многочисленные недостатки и предубеждения, считать Лавкрафта жалкой фигурой.
И все же теми простыми радостями, которые у него были, Лавкрафт наслаждался. Разделить праздник и ужин с близким человеком, превратить этого в событие, обменяться подарками, оставить несколько воспоминаний. Это во всех смыслах было его последнее Рождество, его последний праздник, последний маленький ритуал из традиций, которые связывали его с теми Рождественскими праздниками прошлых лет. Несколько месяцев, которые ему остались, пройдут в нарастающей боли и немощи без облегчений. Не из-за какого-то конкретного зла, что в жизни сделал Лавкрафт, не потому что он был расистом или атеистом, но потому что он был человеком, а быть человеком — значит умереть. Единственная универсальная истина человеческого существования.
Но прежде чем умереть, Лавкрафт жил. Его последнее Рождество было празднованием этой жизни, с тетей, которую он любил, с друзьями, с которыми он хотел поделиться, описывая все в письмах и открытках. Благодаря их признательности Лавкрафту мы и сегодня знаем о его Рождественских праздниках, тогда как так много праздников столь многих людей были навсегда потеряны во времени и памяти.
** Перевод заметки:
Индейская погребальная яма открыта рядом с Кембриджем
Кембридж, 5 августа — Доктор Т. С. Стьюарт из Национального музея, Смитсоновского института, раскопал индейское захоронение недалеко отсюда и увез с собой в Вашингтон кости, найденные в яме.
Он сказал, что это могила нескольких индейцев и что тела могли быть погребены до 300 лет назад. Погребальный курган находится на ферме Роберта Винсента.
Несколько черепов и больших костей уже были извлечены охотниками за сувенирами прежде, чем прибыл доктор Стюарт. Предпринимаются попытки найти кости, чтобы отправить их в Смитсоновский институт.
Доктор Стюарт сказал, что тела были похоронены согласно туземным обычаям того времени. Тела были сначала похоронены отдельно, а позже выкопаны и похоронены в общей могиле.
Примечания переводчика:
[1] Йоль — германский языческий праздник середины зимы в честь дня зимнего солнцестояния.
[2] Волуша — округ в штате Флорида
[3] Сатурналии — римский праздник в честь Сатурна, приходящийся на 17-23 декабря.
[4] Лидл Шули — видимо так Лавкрафт называл Джулиуса Швартца, американского редактора комиксов и организатора фантастических мероприятий.
[5] Отсылка на стихотворение Эдгара Аллана По The Haunted Palace (Непокойный замок в переводе В. Я. Брюсова).
[6] Кухонные кучи — холмы бытовых отходов, состоящие из костей, раковин съедобных моллюсков, черепков посуды и прочего.
[7] Memento mori — от латинского “помни о смерти”
[8] Duco cement — марка клея
[9] 80 градусов по Фаренгейту — 26,6 градуса по Цельсию
[10] Болезнь Рейно — спазм сосудов кистей в ответ на воздействие холода или эмоционального напряжения, вызывающий обратимый дискомфорт и изменение цвета кожи в одном или более пальцах. Иногда страдают и другие дистальные органы.
Читайте также:
