Вопрос №17
Стихи Серебряного века для каждого звучат по-своему, и это правильно.
А для вас как звучит песня смерти из финала стихотворения «Dolorosa»: как песня триумфа или печали, как плач или гимн?
Борис Поплавский
«Dolorosa»
На балконе плакала заря
В ярко-красном платье маскарадном
И над нею наклонился зря
Тонкий вечер в сюртуке парадном.
А потом над кружевом решетки
Поднялась она к нему, и вдруг,
Он издав трамвайный стон короткий
Сбросил вниз позеленевший труп.
И тогда на улицу, на площадь,
Под прозрачный бой часов с угла,
Выбежала голубая лошадь,
Синяя карета из стекла.
Громко хлопнув музыкальной дверцей,
Соскочила осень на ходу,
И прижав рукой больное сердце
Закричала, как кричат в аду.
А в ответ из воздуха, из мрака
Полетели сонмы белых роз,
И зима, под странным знаком рака,
Вышла в небо расточать мороз.
И танцуя под фонарным шаром,
Опадая в тишине бездонной,
Смерть запела совершенно даром
Над лежащей на земле Мадонной.
#новыйгод #викторина #подарки #LiterMort #БугаёваНН #декаданс #стихипоэзия #БорисПоплавский #литература
Ответ на вопрос №17
Название стихотворения «Dolorosa» (1926-1927) переводится как «слёзная». Это один из эпитетов Мадонны, оплакивающей Сына. В этом содержится прямая связь с «плачем» смерти в финальной строфе: «Смерть запела совершенно даром / Над лежащей на земле Мадонной». Петь над кем-то — значит оплакивать его. Мадонна сперва оплакала своего Сына, а теперь плачут над ней? Значит, это важнейший образ стихотворения, раз он вынесен в заглавие.
О чём читателю говорит заглавие?
В ряду экстралингвистических параметров текста заглавию принадлежит особая роль. Оно определяет доминанту текста, концентрирует его художественную мысль. Название выступает графически выделенной первой строкой текста и занимает семиотически (знаково) сильную позицию. Оно концентрирует интеллектуально-эстетическую информацию. У заглавия пограничная позиция между внетекстовой реальностью и текстом.
Заглавия поэтов-модернистов первой трети XX века имеют усложнённую семантику: заглавия-символы, метафоры, аллюзии. Заглавием может маркироваться факт биографии, исторический, культурный или религиозный факт, намёк на событие или имя, интертекстуальный феномен. Литературовед Н. Осипова подчёркивает, что в лирике вообще — и в лирике Поплавского в частности — связи заглавия и текста трудны и трудно верифицируемы.
У поэта-авангардиста Бориса Юлиановича Поплавского мадонны выступают знаковым художественным образом. Знаковое стихотворение поэта — «Чёрная Мадонна» (1927) — через мотив Мадонны связано с лирической миниатюрой “Dolorosa” (1926-1927).
Оба раза заглавие носит имплицитный характер — то есть исходит изнутри, из текста, где оно упомянуто, — и каждый раз ближе к концу.
У Поплавского вообще многие образы — сквозные. Повторяя их раз за разом, всячески обыгрывая то так, то эдак, он умножал их смыслы, наращивал поле догадок и интерпретаций.
Например, название его посмертного сборника «Снежный час». Что это за час такой? А в стихах у Поплавского не раз идёт снег — то как метель из белых роз, то как снегопад без конца, на миллионы лет, — причём снег обычно появляется к концу стихов. А конец противоположен началу: это смерть. Снежный час — это час умирания. К умиранию у Поплавского всё волей или неволей стремится, так как иначе и быть не может. Чего бы мы ни хотели, мы всё равно, зачарованные, стремимся именно умирать — к своему «снежному часу».
И единственный, кто готов поплакать над человеком «совершенно даром», по доброй воле, — это его смерть.
Яркие, броские образы сопровождают образ смерти: это имеет название метаметафоры карнавала смерти, то есть метафоры сквозной. Но образно-эстетическая система мировоззрения Поплавского — запутанная и сложная для исследования, как признают поплавсковеды.
Николай Бердяев: «Главный дефект мироощущения и миросозерцания Поплавского <…> в его имперсонализме».
Что значит имперсонализм? Значит представлять Всевышнего не в определённом лице, а в форме абстрактной высшей силы.
Это значит, что Поплавский знал всё обо всём, интересовался и буддизмом, и православием, и католицизмом и чем только нет, но не мог увидеть лица Бога. На лицо упал мрак, чернота. В этом беда поэта, по мнению Бердяева.
Значит, и его мадонны, распростёртые на земле в смертельном сне, тоже не могут разглядеть лица своего Сына? Это печально и упаднически. Это и есть суть декаданса (и частично ницшеанства) — лицо Спасителя затерялось для мира, его никто больше не может разглядеть, а его осиротелая Мать, Мадонна, падает и погибает. Над ней поет смерть.
Вообще чёрные Мадонны — тайные, мистические, не имеющие ясного объяснения. Во Франции это отдельный культурный феномен. Обычная Мадонна с младенцем, а ликом — чёрная. Какое-то смешение древних культов с христианством. Чёрное — непознаваемое.
Белый снег — белые розы — ясность — ясно как белый день — смерть.
Чёрный цвет — черная Мадонна — непознаваемое — мрак — смерть.
Чёрное и белое у Поплавского — 2 стороны одной медали. Две стороны смерти. Это синкретизм — нерасчленённость этих двух явлений. Например, «чёрная Мадонна» — это сияние Мадонны и чернота чёрного, то есть оксюморон, сочетание несочетаемого. Это что-то вроде «чёрного солнца» Мандельштама или «сияющей мрачности» Вяч. Иванова.
Так и смерть Мадонны — наравне с Иисусом символа вечной жизни — представляется таким же оксюмороном. Как может умереть вечная жизнь? Как может Мадонна принять положение лёжа, а смерть рядом с ней окажется выше неё? Абсурд же. Оксюморон.
Но для того чтобы обрести «вечную жизнь», сперва придется умереть, — парирует Поплавский. — Как ни крути, выходит смерть! Сияние вечной жизни не может миновать смерти. Смерть — обязательный этап даже для света. Поэтому явление смерти у Поплавского сопровождается «сонмом белых роз» и светом, белыми снежинками и пением.
Ведь роза — это классический символ Мадонны. Роза всегда была «мадонниной», а стала сопровождать смерть. Чернота, казалось бы, была у смерти, а стала сопровождать Мадонну. Смерть — проводник из мира «печали и слёз» в мир вечного сияния. А Мадонна — одна из упавших белых роз.
А весела или грустна эта песнь? Так ведь у Поплавского бытие синкретично: всё замешено воедино. Миг печали ради вечной нирваны, мокши, блаженства «среди безгрешных духОв». Плач — это вообще фольклорный жанр. Мёртв для земного карнавала (или даже цирка) — зато жив для вечности.
Вот тебе и декаданс! Даже смерть не может восторжествовать над вечной жизнью. Все привычные цвета перепутаны, и как только мрак готовится победить свет — оп, а свет уже почернел! Мрак недоумевает, тушуется. И Вечная жизнь забирает мрак себе, отнимает у мрака его значение. Теперь мрак — это ещё одна характеристика Божественного, и, как бы ни сложились события, в финале победит только вечная жизнь, только бытие, и ничто другое. Ура, мы доказали, что Поплавский — оптимист.