В марте 1988 года состоялось моё знакомство с книгой Вернера Гейзенберга «Шаги за горизонт» (1987 г.). Она оказалась итоговой книгой великого физика-теоретика. В своей работе «Нужны ли струнам кварки?» я использовал часть выписок из книги Гейзенберга, повторяться здесь не буду. Приведу лишь то, что не использовал раньше, а именно, общий взгляд Гейзенберга на проблему.
«Итак, конечным результатом на сегодня представляется вывод, что предложенная Дираком теория электрона изменила весь облик атомной физики. После отказа от старого понятия элементарной частицы, объекты, раньше называвшиеся элементарными частицами, должны сегодня рассматриваться как сложные многоэлементные системы, и рано или поздно мы будем рассчитывать их с помощью основополагающего закона природы, так же как мы рассчитываем стационарные состояния сложных молекул по законам квантовой или волновой механики. Мы узнали, что энергия становится материей, принимая форму элементарных частиц. Состояния, носившие названия элементарных частиц, так же сложны, как состояния атомов и молекул. Или – в парадоксальной формулировке – каждая частица состоит из всех остальных частиц. Поэтому мы не можем надеяться, что физика элементарных частиц когда-либо сможет стать проще, чем квантовая химия. Это важная деталь, потому что ещё и поныне многие физики надеются, что нам удастся в один прекрасный день отыскать какой-то очень простой путь к физике элементарных частиц – как в старые времена водородного спектра. Но, на мой взгляд, это невозможно».
Теория электрона Дирака, о которой вначале поминает Гейзенберг, это релятивистская теория частицы, которую уже нельзя рассматривать как точечный объект, а только как динамику квантового поля; в основе динамики лежит волновая функция. Проще говоря – частица есть возбуждение в среде. Понять природу и характер этого возбуждения так мучительно пытаются учёные со времени открытия Дирака. В приведённой выписке есть занятный пассаж Гейзенберга: «Мы узнали, что энергия становится материей, принимая форму элементарных частиц». Подобный пассаж показывает, как далеко ещё были физики от понимания действительной природы элементарных частиц, для них всё еще энергия (движение) и материя являлись взаимосвязанными, но не сводимыми к одной сущности реальностями.
После этой книги Гейзенберга в моих выписках случился большой временной разрыв. Следующая интересная выписка появляется только в декабре 1989 года. Сделана из книги А. М. Бутлерова «Сочинения» (1953 г.). Разрыв, видимо, объясняется занятиями темой периодической системы элементов; это было время кульминации «эпопеи». В январе 1990 года я познакомился с трёхтомником И. П. Селинова «Изотопы». «Апофеоз и торжество» моей идеи ядерной периодичности, о чём уже говорил выше.
Знакомство с сочинениями А. М. Бутлерова также стало для меня поразительным открытием. Позволю себе процитировать выписку из книги Александра Михайловича целиком, чтобы читатель мог убедиться в проницательности и глубине видения этого замечательного русского учёного.
«Современное значение теории химического строения. (Читано А. М. Бутлеровым 17 апреля 1879 года). Что такое химическое соединение или, лучше сказать, что происходит, когда два разнородных вещества, – положим, два элемента, – соединяются между собой? В прежние времена рассматривали это как притяжение, например, электрическое. Так делала это электрохимическая теория. Представляли себе, что атомы в химическом соединении находятся приложенными один к другому, например, железо-магнит, – и остаются в покое… В настоящее время мы смотрим на химическое соединение не как на что-либо мёртвое, неподвижное; мы принимаем, напротив, что оно одарено постоянным движением, заключённым в его самых мельчайших частичках, частные взаимные отношения которых подлежат постоянным переменам, суммируясь при этом в некоторый постоянный средний результат. Мы можем иметь здесь и постоянные изменения в химических частицах, составляющих массу вещества, но всё это сводится к известному среднему состоянию самой массы. Словом, вообще мы имеем всегда перед собой состояние известного подвижного равновесия. (…)
Само собой разумеется, что ближе мы не знаем ещё рода движения, составляющего запас химической энергии, но мы не сомневаемся, что это движением атомам присуще, и то, что мы называем процессом химического соединения, есть изменение в состоянии этого движения. Как известно, при химическом соединении обыкновенно изменяется количественно самый запас химической энергии; в большинстве случаев она выделяется в виде тепла или электричества; в некоторых, сравнительно редких, случаях она поглощается; иногда незаметно ни того, ни другого, но, тем не менее, мы знаем, что с изменением натуры химических частиц состояние внутреннего движения в веществе, – состояние химической энергии, – изменилось. И если мы попробуем ответить на вопрос, каково это изменение, то в известной общей форме дать ответ, мне кажется, возможно. Изменение состоит в том, что из того движения, которое было свойственно атомам частиц, вступивших в химическое взаимодействие, составилось частию нечто общее, присущее теперь каждой доле нового вещества. Для нас совершенно достаточно будет, если мы остановимся на таком положении, которое, я думаю, оспаривать трудно; а именно: химическое соединение представляет определённую зависимость движения атомов составных частей. Не зная ближе натуру этого движения, мы знаем, однако же, что химическая энергия одного вещества воздействовала на химическую энергию другого, и отсюда произошел результат, выражающийся в определённом новом общем состоянии движения, устанавливающем определённую взаимную зависимость между атомами составных частей. (Примечание-сноска: «Более подробно развивал и пояснял Бутлеров свои взгляды на химическое соединение (как на зависимость движения атомов) и на отношения между химическим строением и химической динамикой в своих курсах лекций. «Химическая частица представляет собою совокупность постоянно находящихся в движении разнородных или однородных атомов, обладающих различными направлениями движения и не одинаковой скоростью, – при этом движения атомов не безотносительны, но каждый из них в своём движении находится в тесном отношении, в большей или меньшей зависимости от каждого из остальных»).
Интересна постановка Бутлеровым вопроса об отношении между химическим строением и химической динамикой и ответ на него. «В самом деле, если химические соединения представляют постоянную подвижность своих частиц и составляющих их атомов, то не будет ли противоречием всему сказанному о динамике химических соединений, если мы придадим этому соединению определённое строение, вставим химическую частицу в определённые рамки структурной формулы, то есть придадим ей до известной степени характер неподвижности?..
Можно с достоверностью утверждать, что химическая динамика не уничтожит теории химического строения. Рациональнее всего допустить, что в дальнейшем развитии химии, с уяснением динамических отношений в химических соединениях, теория химического строения (как менее общая) войдёт, как часть, в химическую динамику». ( !!! Б. Г.)
В другом курсе Бутлеров говорит: «Изучая реакции и определяя таким образом зависимость, существующую между атомами, надо, однако, помнить, что химическим строением вещества выражается не понятие о расположении атомов в пространстве, а, скорее, определяется существующая между ними зависимость движения, или зависимость динамическая. Известно, что множество химических реакций сопровождается выделением тепла, которое достигает иногда весьма значительных размеров. Откуда же берётся это тепло? Естественно предположить, что оно находилось в реагирующих веществах, но в ином – скрытом состоянии. Тепло рассматривается ныне как известного рода движение, а всякое движение, согласно закону сохранения сил (или движения), не может пропадать или твориться, а может только происходить из другого рода движения. Поэтому и надо принять, что атомы не находятся в частице в состоянии покоя, а напротив – в состоянии постоянного движения, которое и изменяется во время реакции, причём часть его переходит в другого рода движение – в теплоту». (…)
Фактическая связь между химизмом, теплотою, светом и другими проявлениями деятельности материи очевидна: что свет есть движение, это – гипотеза, доросшая ныне почти до степени непреложной истины; что теплота – движение, это сделалось более чем вероятно с тех пор, как возникла механическая теория тепла, и, может быть, не ошибётся тот, кто назовёт движением все явления химизма. Если наступит время, которое уяснит причинную связь между всеми видами этого движения, то явления химизма получат свою механическую теорию, – теорию в полном смысле слова, – и, заняв своё место в науке, как определённая часть стройного целого, теория эта, наравне с другими частями – теориями другого рода движений, подчинится математическому анализу».
Насколько же Бутлеров опередил своё время в понимании атомной и химической динамики! Там, где иные учёные видели лишь статическое сцепление электрически заряженных частиц, Бутлеров видел движение, динамическое равновесие системы атомных частиц. Он видел скрытые, не выявленные ещё формы движения материи. Но ведь в этом-то и состоит развитие знаний о физическом мире: нахождение новых форм движений; сначала на уровне предположений, а потом и доказательств существования таковых в реальности. Часто за явлениями и процессами, природа которых ещё неясна, стоят лишь не выявленные формы движения.
Химические реакции, по Бутлерову, не просто сцепление и расцепление заряженных частиц, а кинематика частиц, переходы из одной формы динамического равновесия в другую с выделением или поглощением энергии теплового движения. Взгляды Бутлерова удивительно современны. Ведь мы ещё, несмотря на пролетевший двадцатый век, только подходим к пониманию действительной механики химических реакций.
В этом очерке я почти не приводил выписок из научных и научно-популярных журналов. Но то, что мне попалось в марте 1990 года (журнал «Техника и наука», № 6, 1989 г.), приведу дословно. Маленькая заметка с громким названием «Эфир существует».
«К такому выводу пришел Г. Г. Филиппенко из г. Гродно, когда приравнял ускорение свободного падения любой планеты на Солнце и её центростремительное ускорение. У Г. Г. Филиппенко получилось, что в сумму сил, действующих на любую планету Солнечной системы, входит и сила Архимеда. То есть планеты находятся в некой вязкой среде, и на них действует выталкивающая сила. Значит, среду эту можно считать эфиром, который вращается Солнцем, а он в свою очередь вращает планеты. Поскольку относительно планет эфир практически не движется, то эфирного ветра нет, значит, он не может быть обнаружен в эксперименте. Одним словом, по Г. Г. Филиппенко, получается, что планеты плавают в неоднородной по плотности среде, при этом каждая нашла себе такое место, где её плотность равна плотности эфира».
Каково! Чистый Декарт. Однако эта «некая вязкая среда» приводила физиков в бешенство уже в конце девятнадцатого века. Пора бы придумать что-нибудь потвёрже. Но автор идеи прав относительно неоднородной плотности среды. И планеты не находили себе место, где их плотность равна плотности эфира, а место определилось как результат уравновешивания центробежной силы планеты и выталкивающей силы эфира. Система динамического равновесия. Движение же планет вокруг солнца и вращение планет вокруг своей оси есть инерционное движение, результат существовавших когда-то вихревых движений.
Три последующих серии выписок вошли в переработанном виде в мои статьи девяностого и девяносто первого года. Повторяться не буду.
30 сентября 1990 года была сделана выписка из книги О. Бора и Б. Моттельсона «Структура атомного ядра» (1977 г.). Тема выписки касается так называемой ираст-области. Ираст-областью называется область наинизших энергетических состояний ядра при данном значении его общего углового момента. Тема очень специфическая и она быстрей годилась бы для «эпопеи» Периодический закон, но по некоторым причинам туда не вошла.
Проще говоря, речь здесь идёт о структурных особенностях строения атомного ядра на основе оболочечной модели. Ядерные нуклоны имеют особенность собираться в группы (оболочки). Что представляют собой эти группы? А то, что орбитальные моменты отдельных нуклонов выстраиваются вдоль оси симметрии вращения, образуя цепочки. То есть так, как изображено у меня в работе «О дробных значениях орбитальных моментов ядерных нуклонов». Во всяком случае, как мне кажется, исследования ираст-области подтверждают такой подход.
Предпоследняя выписка была сделана из книги Д. Н. Трифонова, А. Н. Кривомазова и др. «Учение о периодичности и учение о радиоактивности» (1974 г.) 14 июля 1991 года. Выписка небольшая и касается в основном темы альфа-частиц. Приводить её не буду, но отмечу интересный момент.
Задолго до открытия Г. Н. Флёровым и К. А. Петржаком (1940 г.) спонтанного деления ядер урана, французский учёный Жан Перрен писал: «В атомном ядре может существовать состояние статистического равновесия, определяемого большим числом неправильно меняющихся параметров… Когда же случайно в ядре получается неустойчивая конфигурация, происходит катастрофа, атом взрывается, как взлетает на воздух склад динамита от действия малой искры». Что бы мне хотелось подправить в этих словах Перрена с позиции сегодняшнего дня: не «состояние статистического равновесия, определяемого большим числом неправильно меняющихся параметров», а состоянием динамического равновесия, определяемого известным числом правильно меняющихся параметров. При статистическом равновесии и большом числе неправильно меняющихся параметров ядро, как устойчивая система, не могло бы существовать вовсе. Какое статистическое равновесие, если в атомах лития, бериллия, бора всего по несколько нуклонов! И даже при ста, двухсот нуклонах о статистике говорить ещё рановато. Ну и конечно же, ядро не взрывается как склад динамита, а делится на две почти равные устойчивые части, что, опять же, говорит не о статистическом равновесии, а о динамическом, упорядоченном равновесии. Такое состояние динамического, упорядоченного равновесия отнюдь не исключает возможности спровоцированного или неспровоцированного деления тяжелых атомных ядер. Ведь даже динамическое, упорядоченное равновесие может (и даже должно) периодически нарушаться, может создаваться «неустойчивая конфигурация», ведущая к развалу ядра.
Последняя выписка из прочитанной литературы, как уже говорилось ранее, была сделана 18 августа 1991 года. В то время в журнале «Техника – молодёжи» существовала рубрика «Фонд новаторов». Со всей страны приходили в адрес этого фонда идеи и проекты наших беспокойных граждан Советского Союза. Много попадалось интересного, но для себя я оставил только один фрагмент. Что-то в нём было особенное и даже родственное. Приведу фрагмент целиком.
«Разработана теория гравитации и инерции, которая рассматривает реальное пространство как метрическую среду, создаваемую всеми массами Вселенной и являющейся одновременно условием проявления их свойств. В первом приближении для количественного описания этого соответствия показывается возможность использования математического аппарата электродинамики: скалярный потенциал описывает относительную линейную деформацию среды, а векторный – плотность тока среды. Эти потенциалы позволяют находить поля инерции и гравитации, соответствующие движению и расположению данной системы отсчёта; таким образом, закон инерции Ньютона получает качественное и количественное обоснование, а гравитация связывается с деформацией среды.
Теория объясняет постньютоновские эффекты, позволяет понять особенности строения Солнечной системы. Космологические причины не объясняют стабильности таких свойств, но если рассматривать орбиты как рамки с током массы, а планеты и Солнце как «гравимагнитные» диполи, действие стабилизирующего фактора становится ясным. С позиции этой теории приводятся возражения против эйнштейновского подхода к понятию системы отсчёта. Лебедев П. В.»
Конечно, трудно по этой короткой аннотации составить общее представление об идеях автора, но насколько позволяет мне воображение, речь идёт об очередной модификации идей геометродинамики в духе Уилера. Имеется два ключевых понятия: линейная деформация среды и плотность тока среды. Но что стоит за этими понятиями? – совершенно неясно. Я написал автору письмо с просьбой пояснить суть открытия, но ответа не было. Если за понятием «деформация среды» стоит реальный процесс изменения плотности, то наши идеи имеют точку соприкосновения.
Об общей теории относительности Эйнштейна одним предложением можно сказать так: гравитация связывается с деформацией пространства-времени. Здесь же звучит как-то неопределённо: гравитация связывается с деформацией среды. Какой среды и какого рода деформация? Одни загадки.
Признаюсь, что и я с отчаянья послал свою работу по периодической системе элементов в «Фонд новаторов». Материал с моей заметкой уже готовился к публикации (заезжал в редакцию, видел сам), как «Фонд… » неожиданно закрыли.
Очерк подходит к завершению. Почти все значимые материалы, собранные за минувшие двадцать с лишним лет, использованы. Но в заключение мне бы ещё раз хотелось вернуться к драме последних сорока лет жизни Альберта Эйнштейна – его безуспешных попытках построить единую теорию поля. В этой драме заключена, без сомнения, разгадка тайны, которая не раскрыта до сих пор. Со смерти Эйнштейна прошло сорок лет, многое в современной физике выглядит иначе. В рамках единой теории поля создана теория калибровочных полей, самое, пожалуй, серьёзное творение учёных после ухода из жизни Эйнштейна. И даже эта теория, можно сказать, уже нащупавшая разгадку тайны, не может вывести её на белый свет.
Открытая мной в ноябре 1983 года, без ложной скромности говоря, новая форма движения материи – радиальная осцилляция плотности (дыхание вакуума), продольные колебания плотности есть сингулярность, но сингулярность не статическая, а переменная; состояние сингулярности (сжатия вакуумных элементов к центру условной сферы) преодолевается переходом в фазу расширения («отскок» из сингулярности), которая тоже происходит до некоторого предела и вновь возвращается в сингулярность.
Мне сегодня легко об этом рассуждать, когда я знаю примерное строение вакуумной среды, что она не непрерывна, а непрерывно-дискретна, что динамика её обусловлена характеристиками вакуумных первоэлементов, бесконечно-локальных частиц. А каково было Эйнштейну и учёным первой трети двадцатого века!
Приведу пример отношения Эйнштейна той поры к сингулярностям. В 1917 году Эйнштейн писал Вейлю: «Вопрос о том, следует ли рассматривать электрон как особую точку и допустимы ли вообще в физическом описании истинные сингулярности, представляет огромный интерес. В теории Максвелла радиус принимают конечным для того, чтобы объяснить конечность инерции электрона». Ещё тогда, и уж наверняка позже, Эйнштейн не сомневался, что «сингулярность – проклятие». Он был настолько уверен в недопустимости существования сингулярностей, что опубликовал работу, имевшую цель показать, что «шварцшильдовская сингулярность отсутствует в природе, так как вещество нельзя концентрировать произвольным образом; в противном случае частицы, образующие скопление, достигнут скорости света».
Был, однако, краткий период, когда Эйнштейн думал, что иногда появление сингулярностей неизбежно. В 1927 году он писал: «Все попытки последних лет объяснить элементарные частицы материи посредством непрерывного поля не удались. Подозрение, что это вообще неправильный путь к пониманию частиц материи, после очень многих тщетных попыток стало у нас настолько сильным, что нам не хочется здесь об этом говорить. Таким образом, мы встаём на путь объяснения элементарных частиц как особых точек или сингулярных мировых линий. Итак, мы пришли к… методу рассмотрения, при котором кроме гравитационного и электромагнитного полей отсутствуют другие полевые переменные, место которых, однако, занимают особые мировые линии».
Эйнштейн и теорию элементарных частиц пытался поставить на полевую основу, на которой уже стояли электродинамика и гравитация, пытался создать теорию, описывающую частицы как свободные от сингулярностей решения уравнений непрерывных полей. «После Максвелла, – пишет Эйнштейн, – физическая реальность мыслилась в виде непрерывных, не поддающихся механическому объяснению полей, описываемых дифференциальными уравнениями в частных производных». Несмотря на то, что сингулярности заставляли с собой считаться, Эйнштейн сохранил глубокую веру в возможность описания мира при помощи только непрерывных полей.
Вот в этой-то глубокой вере и была ошибка. Эту ошибку исправило рождение теории калибровочных полей, где поле уже не непрерывно, а непрерывно-дискретно, это поле связанных осцилляторов. Решение проблемы корпускулярно-волнового дуализма состоит в понимании физического вакуума именно как среды связанных осцилляторов (первочастиц), движущихся по гармоническому колебательному закону. В непрерывной среде, не содержащей никаких дискретных элементов, не может быть никакой динамики, никакого движения, это очевидно. Здесь нет взаимодействия элементов, а без взаимодействия нет и движения.
Ни одна идея о введении новой частицы не наталкивалась на столь упорное сопротивление, как гипотеза Эйнштейна о существовании фотона (1905 г.). Гипотеза световых квантов воспринималась как ересь даже ведущими физиками. Однако фотон был всё же признан, с экспериментом не поспоришь. Но даже сегодня природа фотона продолжает вызывать некоторое недоумение, ведь здесь явный парадокс: известно, что свет есть волна, следовательно, она не может состоять из частиц. Парадокс тут решается просто. Волна-то как раз и состоит из частиц, но частиц не летящих от источника света как пули, а связанных в поле осцилляторов. Ведь и элементарная частица протон – это тоже волна (правда, стоячая), образованная движением множества связанных осцилляторов. Вот где кроется тайна корпускулярно-волнового даулизма; дуализм заложен в самой природе единой среды. Так что спрашивать: что первично – волна или частица? – здесь не имеет смысла. Первично – движение по колебательному закону.
Что касается общей теории относительности Эйнштейна, теории гравитации, то моя критика, которой в общем-то и нет, сводится не к требованию отказа от этой теории, а к требованию пересмотра основного её понятия «кривизна пространства-времени». Как я уже говорил ранее, в математическом отношении теория Эйнштейна справедлива, но физические реалии в ней отсутствуют. Симбиоз понятий: пространство-время – есть движение, движение элементов единой среды. Встав на эту точку зрения, математическая форма теории обретает конкретный физический смысл.
Специальная теория относительности Эйнштейна возникла вследствие безуспешных попыток обнаружить абсолютное движение тел относительно неподвижного эфира, заполняющего всё мировое пространство. Поиски «эфирного ветра» кончились ничем. Когда-то, очень давно, задолго до занятий физикой, я впервые услышал о подобных попытках обнаружить такого рода движение относительно эфира. И, помню, мне тогда сразу подумалось: какая глупая затея; ведь если бы такой эфирный ветер действительно существовал, пусть даже в самом ничтожном размере, он всё равно проявлялся бы в каких-нибудь земных эффектах (капля камень точит), вполне наблюдаемых. Но о таких эффектах никто, никогда не слышал. Я помнил об этом эпизоде моей ранней юности всегда, но вот поведать о нём довелось только сейчас, в конце исторического очерка.
Невозможность обнаружить абсолютное движение тел в эфире приводила к отказу от абсолютного пространства и эфира, с ним связанного. Все движения относительны. Но вот какая штука: скорость-то света постоянна и не зависит от скорости относительного движения источника света. Если бы эфир действительно существовал, то постоянство скорости света было бы легко объяснимым. Но эфира как бы уже не было. Относительные движения тел (инерциальных систем отсчёта, в которых законы физики одинаковы) и постоянство скорости света, принятые как постулаты, привели к созданию новой кинематики – релятивистской. Рассматривание относительных движений инерциальных систем отсчёта относительно постоянной скорости света приводило к интересному результату: линейные размеры тел и течение собственного времени тел непостоянны, линейные размеры тел с увеличением скорости тел сокращаются, а течение времени замедляется. К тому же, масса тела с увеличением скорости возрастает и стремится к бесконечности, когда скорость тела приближается к скорости света. Однако наблюдатель, находящийся на ускоряемом теле, не замечает всех этих перемен: сокращения линейных размеров и замедления времени. Это замечает наблюдатель с другого тела, с другой инерциальной системы отсчёта.
Родилась совершенно фантастическая и сложная для понимания неспециалиста картина. Многие даже сегодня не хотят с ней примириться. И справедливо, так как все результаты специальной теории относительности могут быть объяснены и на основе представлений о единой материальной среде, собственные движения которой определены постоянной скорости света. «Масса» протона – это величина амплитуды радиальных осцилляций плотности вакуума, происходящих в малом объёме со скоростью света. Радиальная осцилляция представляет собой совокупность двойного движения: прямого и обратного, условно говоря, притяжения и отталкивания, что соответствует существующим в физике понятиям «отрицательная и положительная энергия». Родись такой образ в начале двадцатого века, развитие физики пошло бы иным путём.
Название очерка – «Дыхание вакуума: история открытий» – отнюдь не означает только историю моих личных научных открытий, нет. Это история открытий имён и идей учёных минувшего времени, далёкого и близкого. Радость от подобных открытий не меньше, чем радость от собственных научных открытий. В целом эту книгу я мог бы назвать книгой двухсот авторов. Каждое упомянутое в ней имя может претендовать на соавторство. Обилие цитированного в книге материала я не считаю недостатком. Компиляторство, перефразирование – труд не тяжелый, но утомительный. Пусть мысли авторов звучат в первозданном виде. К тому же, историческое повествование допускает прямое цитирование без ограничений.
Мне бы ещё хотелось сказать об ответственности людей, в частности, учёных. За более чем двадцатилетний период я не встретил ни достаточного понимания, ни поддержки. Отчасти в этом есть и моя вина. Конечно же, научные истины не доказываются словами, а только опытом, практикой. Но ведь я шел к учёным не затем, чтобы навязывать им свои открытия, я шел за помощью, которая затем могла бы вылиться в опыт. Наука нуждается в новых идеях, нуждается в нетрадиционных подходах и взглядах. С какой стороны они приходят, и кто их несёт – это дело второстепенное. Конечно, то, чем я занимался в физике, я не должен был этим заниматься в силу своей иной профессиональной принадлежности. Этим должны были заниматься другие. Но если я видел, что другие не делают или не способны делать то, что им положено, то естественной моей реакцией было – взяться самому. Прошу простить меня за такой пассаж.
Изложенная в книге основная идея со своими следствиями совсем не означает, что познание физической реальности достигло предела, на этом физика кончается, нет и нет. Напротив, познание выходит на новый виток развития, более широкий и всеохватный.
28 августа 2004 года.
