Над картофельным полем летали длинные паутинки. Сентябрь. Фрося разогнула спину.
- Ох, паутины-то какие длинные, видно и осень такая будет.
- Ну и ладно, только бы уж ненастья поменьше, а то как развезет грязь, на телеге не проехать. - поддержал разговор Иван.
Сегодня был воскресный день и они всей семьей копали картошку. Хоть соседи и говорили, что рано еще копать, пусть растет. Да чего тянуть-то. Пока сухо да тепло выкопать, да и душа не болит. Все равно с голову не вырастет. А так лежит она сухонькая в подполе, хлеба не просит. Бывает, что в сентябре так разнепогодится, зальет все, а ночью заморозки на землю падут, утром проснешься, вся земля в инее. Вот и жди ее потом хорошую-то погодушку.
Любка выбирала из земли клубни. Ей отец накапывал, а она собирала. А сама нет-нет, да взглянет на ворота. Петр обещал прийти помочь. Все бы дело побыстрее пошло. Школьники только учиться начали, а их сразу на картошку выгнали в колхоз. Оно и понятно. Поля большие, а работать некому. Рук не хватает. Сколько людей за войну сгинуло. Так уж повелось, что пока с поля урожай не уберут, школьники работают в колхозе. Сегодня воскресенье, а их все равно погнали. И учителя вместе с ними.
Петр пришел уже после обеда только. Начали работать вчетвером, но все равно не успели за день все выкопать. Фрося порадовалась тому, что успели. И картошка сухая, как мытая, всю в подпол спустили. Ну а уж остальное после работы на неделе будут копать. Фрося в этом году вроде как на пенсию вышла. Но все равно иногда выходила работать. Что толку то, одно слово пенсия. Платить должны были ее колхозы, а откуда деньги. Хоть трудодней побольше заработать.
После работы Фрося пригласила Петра отужинать. Тот не отказался. Да и понятно, Мужик один живет, чего наготовит. Иван поинтересовался, как работается Петру в школе.
- Все бы ничего, да вот немецкий ученики совсем не хотят учить. Говорят, что незачем им на фашистском языке разговаривать. Еще почти и не учились, а уже целые делегации от классов приходили. Вот такие дела. Хорошо, что еще у меня история, да физкультура. Только работай.
- Вольные стали ребятишки. Отвыкли за войну учиться. Вот и требования выставляют свои.
Иван горестно покачал головой. Трудно придется Петру с немецким.
После ужина Любка убрала все со стола, достала бумаги. Они еще с лета писали запросы по фильтрационным лагерям. Иногда на письма отвечали, иногда просто отписывались, что не положено давать такую информацию.
- Я узнавал, в этом году все такие лагеря прикроют. Их и так мало осталось. Буду в городе, попытаюсь узнать адреса тех, что пока еще существуют. Может повезет. Ну не могут же они пропасть совсем.
Любка только головой покачала. Надежды совсем мало. Тем более у нее. Есть же бумага с печатью, что Алексей погиб. Просто так тоже бы не написали. Бумага есть, а сердце ее чувствует, что жив Алеша. Она даже матери запретила молиться за него за упокой, только за здравие.
Подумала про молитвы, а потом еще шальная мыслишка в голове появилась. К Олье надо сходить. Пусть раскинет карты. Хоть и совсем плоха она стала, да не откажет, упросит Любка ее. Вот как с картошкой управятся, так и сходит. И в город надо обязательно. Петру в военкомат сходить, а ей домишко свой проверить.
Погода стояла, как на заказ. Вечерами помаленьку, потихоньку выкопали картошку. Фрося в эти дни в колхоз работать не ходила. Своих дел хватало.
- Ну Слава Богу! - перекрестилась Фрося, когда ссыпали последний мешок в подпол.- Управились. И погодушка не подвела.
Выйдет Фрося в огород, посмотрит на свой убранный усад, потом на соседские, которые еще и не начинали копать. Только головой покачает, “Ну, ну, ждите. Чего только дождетесь”.
В воскресенье, Любка, как и думала, собралась к Олье. А заодно и с Фиркой встретиться ей хотелось. Там и крестница ее маленькая Любанька. По дороге зашла к Фиркиной матери. Может там она. Дома был только Егор. Все его женщины копали картошку на усаде. А он нянчился с маленьким сыном. Макарка, так звали малыша, никак не хотел засыпать. Он распинал все пеленки, в которые завернул его отец и лежал довольный в зыбке, подняв вверх свои ножки.
- Вот ведь какой настырный, - сказал довольный Егор - такой маленький, а справиться с ним не могу, все по своему делает.
Люба видела, как радует отца эта настырность.
- Да пусть так спит, чего ему сделается. Закроешь потом, как уснет, огибкой.
- Так Верка придет, ругаться будет. Скажет, что я все не так делаю.
- Не будет. Ей ведь только в радость видеть, как ты с мальчишкой возишься. Вижу, надышаться на него не можешь.
Люба еще посидела немного, посмотрела, как Егор качает зыбку. Заходить на огород она не стала, чтобы не отвлекать от работы людей. Фирка обрадовалась, увидев подругу. Она шикнула на ребятишек, устроивших потасовку на полу, пригрозила пальцем Таньке, которая пыталась тащить кота за хвост. Только Любашка посапывала в зыбке.
- А Григорий то где у тебя?
- Так картошку копает, где еще ему быть. Знает, что от меня подмоги ждать нечего.
- Да уж, помощница из тебя плохая, вон сколько хвостов висит. А Олья как?
- Когда как. Другой раз ничего, другой плохо. Сегодня вроде ничего. Вставала поесть.
- Я ведь к ней пришла, хочу попросить, чтоб карты на Алешу раскинула. Чует мое сердце, что рядом он где-то. Может она бы чего сказала. Спроси ее потихоньку.
Фирка кивнула, встала у печки на приступок.
- Бабушка Олья. Тут вот Люба пришла. Просит тебя карты раскинуть на мужа своего. Мечется она, сердце у нее не на месте.
Олья заворочалась, села.
- Я ведь уж почти ничего не вижу. Увижу ли карты-то.
- Если не увидишь, я подскажу, где какие лежат. Ты только погадай. Тошно мне, бабушка Олья. Ты в тот раз сказала, что судьба моя далеко бродит. Может сейчас поближе стала.
- Ну чего с тобой делать с горемыкой. Давай уж. Слезу вот сейчас с печи только.
Олья увела Любку на кухню, задернула занавеску, велела Фирке смотреть, чтоб ребятишки не заходили к ним да не мешались. Потом достала из стола замызганную колоду карт. Любка посмотрела, она то там чуть видит, не то что Олья. Старушка начала раскладывать карты, долго к ним присматривалась. Иногда спрашивала Любу, какая та или иная карта. Все разложила, потом задумалась. Долго сидела прикрыв глаза и ничего не говорила. Люба даже подумала, что она задремала.
Потом Олья встряхнулась, начала говорить.
- Жив он, точно вижу. Только вот вроде и он, а потом вроде другой человек. Понять не могу, что это значит. Мечется он, домой хочет, а дорогу не знает. Беда чуть его не задела, да мимо прошла, только крылом его коснулась да испугала. Больше ничего не скажу, не знаю. А придумывать мне не к чему.
- Бабушка Олья, как это вроде он, а вроде другой.
- Не знаю, милая, не знаю. Чего увидела, то сказала. Самое главное что живой. Да и беда прошла, тоже хорошо. Жди его.
Люба рассказала, что ищет она его везде, да никакого ответа. Фирка, услышав, что они уже не гадают, а разговаривают просто, зашла к ним за занавеску. У Любы отлегло от души. Все-таки жив. Не может старуха врать и придумывать. Не подвело ее предчувствие. Только бы хоть какую зацепочку найти, чтоб искать его.
Домой она шла полная надежды. Найдет, обязательно найдет она своего Алешу. Дома мать поинтересовалась, куда это она ходила.
- Так я тебе говорила, что к Фирке сегодня пойду. Дорогой к Верке зашла. Знаешь, мама, как удивилась я. Егор сидит с мальчишкой водится, спать его укладывает в зыбке. Мыслимо ли раньше такое увидеть. Я уж про Фирку не говорю, а других девчонок как он шпынял. Чего видели, тычки да ругань. А это еще и переживает, что Верка ругаться будет.
- Дааа, как подменили мужика. Ну и хорошо. Хоть под старость лет Верка поживет спокойно. Сколько с синяками-то ходила.
Но Фрося хорошо знала свою дочь. Она сразу догадалась, что та, своими разговорами об Егоре, уводит ее от чего-то. Не зря же она ничего не говорит.
- Люб, а Фирка-то как, как они живут.
- Да все у них хорошо. Олья вот только хворает.
Фрося словно паук плела паутину своих расспросов. И наконец Любка проболталась, что ходила гадать к Олье, а Фирка так, заделье.
- О чем гадать то ходила?
И Любке не оставалось ничего делать, как все рассказать матери. Не отступится она ни за что, пока все не узнает.
- Вон оно что. - задумчиво произнесла Фрося. Она только-только начала думать, что неплохо бы свести Любку с Петром. Мужик хороший, степенный, грамотный, в школе вон работает. А она опять думает, где да как искать.
Мать решила охолонуться, пока в горячках ничего не говорить. Любка ее чего надумала, то и будет делать. И никакие уговоры не помогут. Фрося уж не раз в этом убеждалась. Поэтому отложила разговор о Петре до удобного случая.
А вечером и сам Петр явился. Они опять сидели с Любой за столом, писали письма. Потом договаривались, как им в город съездить. Делать надо было в рабочий день, чтобы сходить по инстанциям. Договорились, что Петр выберет день, когда у него меньше уроков, попросит подменить его. С директором школы у Петра сложились неплохие отношения и он был уверен, что тот не откажет.
Любке было проще. Она в почти в любой день могла отпроситься. Все равно ее работу никто другой делать не будет, а она потом все наверстает. Люба вышла проводить Петра. Уже был вечер, на улице стемнело. Они постояли, обговорили еще раз свои дела и разошлись.
Дома мать только и ждала прихода дочери. Вот он, самый подходящий момент.
- Любка, Любка. И что это ты за журавлем в небе бегаешь. У тебя синица в руках, держи ее крепче, да не выпускай
Люба сначала не поняла, о чем это говорит мать, какие журавли, какие синицы. Только потом до нее дошло, что хотела ей сказать Фрося.
- Мама, да что ты говоришь ерунду. Мы с Петром ведем совместные поиски. Больше ничего. Да, я считаю его своим другом. Разве с мужчиной нельзя дружить.
- Дурочка ты. Вас с ним вся деревня уже женила. А ты все про дружбу говоришь. И чего тут плохого. Где еще такого мужика найдешь. А Алеша твой, раз живой он, давно бы пришел, если бы хотел. Значит не хочет. Может уж и сошелся с какой бабенкой да живет-поживает, о тебе и думать забыл.
Люба сначала начала всхлипывать, а потом горько заплакала.
- Мама, зачем ты так говоришь. Я всегда знала, что ты меня поддержишь. А вот после этого что мне думать.
- Фрося, - раздался голос Ивана с кровати. - Чего ты девку с пути сбиваешь. Раз ищет, то и пусть ищет. Сердце-то не обманешь. Оно все чувствует. Да и Петро свою жену забыть не может. Чего это ты их с толку сбиваешь. Совсем уж из ума выжила.
Иван не на шутку рассердился на жену. А та лишь оправдывалась перед мужем и дочерью, что она ей только добра желает. Неужели так и будет ждать всю жизнь своего Алешу. Баба в самом соку.
Постепенно буря утихла. Фрося обняла Любу.
- Да делай, чего хочешь. Я ведь как лучше хочу. Тебе двадцать пять лет всего. Неужели с этой поры в холодной постели будешь спать. Ох, дочка, дочка! Тебе виднее. Ладно, иди спать ложись На работу завтра вставать.
Фрося погасила лампу, разделась, легла под бочок к своему Ивану. Прижалась поближе. Как хорошо, что хоть он пришел с войны. Вспомнились ей слова матери, когда Фрося еще в девках ходила. “За мужика завалюсь, ничего не боюсь”. Потом только, когда время прошло, поняла она, как многое значат эти слова.
