Бабушка Полина была симпатичной седовласой старушкой. А ее портрет молоденькой красавицы до сих пор висит в гостиной и привлекает своей юной свежестью, очарованием и чем-то неуловимым, какой-то тайной, которой Надежде Павловне, ее правнучке, всю жизнь хотелось постичь.
Надежда Павловна и сама уже пенсионерка, всю жизнь отработавшая учителем русского языка и литературы. Но Полину Андреевну помнит хорошо: как она воспитывала ее в детстве, прививала хорошие манеры, учила играть на фортепьяно.
А еще она имела коллекцию старых пластинок и настоящую радиолу, с которой не рассталась до конца дней своих.
- Поставь мне какой-нибудь романс, Наденька, - просила она иногда, сидя в глубоком кресле с неизменным вязанием на коленях. Но вязала она не шарфы и шапки, а кружева. Салфетки, воротнички, манжеты удивительной красоты. Будто снежные узоры плели нити в ее умелых руках.
Надя ставила романс и сама садилась рядом, чтобы послушать ту музыку, которая уже не звучала ни на одной сцене, ни на одних музыкальных подмостках. Но один романс прабабушка особенно любила: «Отцвели уж давно хризантемы в саду», музыку которого написал мало, кому известный Николай Харито.
Но бабушка Полина и про него рассказала правнучке, про его нелегкую жизнь и судьбу.
- Я была очень похожа на тебя в молодости, Наденька. А когда мне было шестнадцать, у меня случилась первая любовь…
- С прадедом Василием?
- Нет. Давно это было, еще до революции. Мы тогда всей семьей отдыхали в Крыму. Я в светлом платье и изящной шляпке гуляла с матушкой по парку. А он навстречу шел, молодой офицер, красавец!
Глаза у прабабушки заслезились слегка, а Надя придвинулась поближе и прижалась к ее плечу. Самой уж под сорок было на ту пору, а как девчонка чувствительной была. Много историй прабабушка рассказывала ей, но эту она услышала в первый раз.
- И что же, вы познакомились?
- Да. Когда встретились во второй раз, он подошел и представился: Соколовский Вениамин. Вот такое звучное имя было у него. И попросил у матушки разрешения проводить нас до морского причала.
Ее лицо светилось каким-то особым светом, будто фарфор подсвеченный изнутри, а в глазах сияние. И она рассказала про благоухающие розовые кустарники вдоль аллеи к морю, как он сорвал розу и подарил ей, а она потом засушила ее и долго хранила у себя.
- Я была очарована, Наденька! Вся в каком-то чувственном восторге! Когда меня, молоденькую девушку, держал под руку красавец офицер, мне казалось, что я сплю, парю в облаках, осыпанная розами и окутанная счастьем.
- И что же случилось? Куда он делся, этот Вениамин? Он любил тебя? – спрашивала Надя, предвкушая таинственную развязку этой красивой истории.
- Ах, деточка! Куда делось то время? Куда ушло? Скажи мне, родная. Как благородны были офицеры, какая выправка, какая стать! Вениамин был так галантен. Каждый день спрашивал про мое настроение и про самочувствие моей матушки. Он дарил мне розы и чудесные морские прогулки. Он гладил мои локоны и нежно касался руки. Он…
И она замолчала, прикрыв веки. Но Наде не терпелось узнать, что же было дальше.
- А прадедушка? – спросила она осторожно.
Но Полина Андреевна лишь покачала головой, все еще внимая звукам чудесного романса и ответила наконец:
- Нас с Вениамином разлучила сначала война, а потом революция. Понимаешь, Наденька, во всей этой исторической суматохе он вдруг стал врагом, он был белогвардейцем. Мы расстались, вынуждены были.
- Навсегда? Ты не видела его больше?
- Это было страшное время, дорогая моя. Мы вернулись домой, вокруг голод, нищета и разруха. И мы испытывали нужду. Отец вдруг стал большевиком. Но он рано умер, а мама сильно заболела, подозревали чахотку. Помог нам выстоять красный комиссар, твой прадед Василий.
- Вы поженились?! Ты же другого любила?
- У меня выбора не было, Наденька. Вениамин исчез, а Василий всегда рядом. Он стоял в нашем большом доме на постое. Доставал рыбий жир для мамы, продукты приносил в дом, и я сдалась. Когда поняла что он любит меня, любит по-настоящему.
История показалась Наде хоть и жалостливой, но не такой уж трагичной. Выжили они с матерью благодаря красному комиссару, ее прадеду. Потом поженились, наверное. Но она все же спросила, встречалась ли она с Вениамином впоследствии.
- Да, он нашел меня. Василий как раз замуж позвал, а я взяла время на раздумье. Мне казалось, что я не любила его, только благодарна была за все, за помощь. Уже шла гражданская война, Василию нужно было на фронт, и он умолял меня дать ответ.
- И ты согласилась? Без любви?
- Не успела еще сказать ДА, как меня нашел Соколовский. Разыскал и стал уговаривать тайно уехать с ним в Париж…
- Бабушка… А ты что?
- А что я? Я согласилась, Наденька. Огни Парижа, его завораживающая красота, любимый мужчина рядом, и вся жизнь впереди… Да, я согласилась.
- И-и-и?
- И не успела. Собиралась тайком, уговаривала маму, что заберем ее потом. Она плакала, умоляла не оставлять ее. Я замешкалась, хотя походный саквояж был уже собран. Но тут вернулся он, твой прадедушка.
- И не пустил тебя? А Вениамин?
- Василий знал, что пароход отходит поздно ночью и отправился на пристань. Ему мама все рассказала в слезах, а я плакала, умоляла оставить Соколовского живым. Надеялась, что Василий не найдет или не узнает его. Но какой там! Для них не было ничего невозможного…
Надя слушала, боясь пропустить хоть слово.
- Вернулся он поздно. На улице бушевала гроза. Сильно стучали ставни за окном, слышались не то раскаты грома, не то выстрелы. Он вошел весь мокрый, усталый. Я помню только его блестящий кожаный плащ и угрюмое лицо с выражением некоторого превосходства.
Надя так и сидела рядом, поджав ноги в коленях и обхватив их руками. Она была заинтригована и напряженно ждала концовки.
- Что он сказал тебе? Нашел он Соколовского?
- Да, конечно. И он сказал мне, что…, - глаза старушки помутнели, а по щекам скатились две слезинки, - сказал, что Вениамин позорно сбежал, услышав мое имя и узнав, кто он, Василий. Быстро поднялся по трапу уже отходящего парохода и исчез навсегда, контра.
- Бабушка! И ты поверила ему?! – спросила Надя дрожащим голосом.
- Поверила, нет ли, какая разница? Я упрятала это в глубину своей израненной души и никогда оттуда не доставала. До самой смерти твоего прадеда.
Только на смертном одре муж рассказал всю правду. Нет, Соколовский не сбежал позорно. Произошла ссора. Василий сказал ему, чтобы катился на все четыре стороны и оставил Полину в покое.
Вениамин не соглашался, тогда он вынул свой Маузер, для острастки, якобы. Но Соколовский оказался проворней, выхватил свой револьвер и… выcтpeлил себе в виcoк. И от безысходности, и чтобы не погибнуть от руки соперника.
- Никогда не понимал я этих… аристократов, Полюшка, - сказал мне Василий, умирая, будто повинился. Не унес эту тайну в могилу. Только просил не проклинать его. Он в его смерти не виноват.
***
Отцвели уж давно хризантемы в саду… Музыка все еще звучала, так как Надя поставила пластинку второй раз. Бабушка сидела с прикрытыми глазами и тихонько подпевала с милым, умиротворенным выражением лица.
- Мы танцевали с ним в парке под эту музыку. Ах, какое было время, Наденька. Отголосок прошлой эпохи, очарование молодости….
Такой странной, несколько отстраненной от действительности Надя не видела свою прабабушку никогда. Вязание мирно покоилось на коленях, она раскачивалась в такт музыки и улыбалась.
Отцвели уж давно хризантемы в саду,
Но любовь все живет в моем сердце больном…
Последний грустный аккорд, и история на этом закончилась. Надя отвела прабабушку в кровать, а сама всю ночь не могла заснуть под впечатлением ее рассказа. В ушах звучала музыка чудесного романса, а взору предстал он, красивый офицер, который не перенес разлуки с любимой.
«Из-за любви тогда стрелялись, внученька», - это были горькие слова ее прабабушки, которые долго не давали Надежде Павловне покоя. До тех пор, пока она не поделилась этой историей.
