— Мам, тут тебе письмо... — удивлённо сказал Пашка, вынимая из почтового ящика квитанции вперемешку с ненужными буклетами.
— От кого? — спросила Таня, роясь в сумочке в поиске ключей.
— От Людмилы Ивановны, — мальчик протянул матери заклеенный конверт.
Сердце тревожно заныло и Таня глубоко вдохнула пыльный подъездный воздух. Столько лет прошло, что и вспоминать страшно. Пятнадцать? Двадцать? Двадцать пять?
Накормив сына ужином, Таня налила бокал винa и открыла конверт. Два листа было исписано убористым почерком, но читать совсем не было сил. Женщина вздохнула и сделала глоток. Откуда она узнала адрес? Да и кто в современном мире пишет бумажные письма?
Память... Почему же ты так избирательна? Почему можно забыть что-то случайное, хорошее и доброе, а зло не уходит никогда? Почему можно лишь затолкать воспоминания в уголок души, заколотить и не открывать, но не избавится насовсем?
Таня вновь вздохнула и закрыла глаза. Память услужливо подкинула красочную картину.
Тёплый летний дождь перемешивался со слёзами Тани и стекал на тоненькое цветастое платье. Ветки кустов больно шлепали по рукам и лицу, оставляя тонкие царапины. Каждое прикосновение вызывало у девочки новый приступ истерики и под конец, не справившись с нахлынувшими эмоциями она села на мокрую траву.
"Кап-кап" - плакали небеса, оставляя на листве прозрачные капельки.
"Кап-кап" - набатом стучало у Тани в голове. Мир кружился, вертелся и наконец остановился, став размытым и блеклым в тоненьких щёлочках опухших, заплаканных глаз.
— Лучше бы я аборт сделала! — часом ранее воскликнула стройная темноволосая женщина и занесла руку для удара.
Таня не помнила, как тогда выскочила из дома и побежала к лесу. Она всегда находила здесь своё спасение. Медленно бродила по усеянным листвой дорожкам. И разговаривала с тишиной. Это была единственная Танина подруга, которая всегда внимательно её слушала и никогда не перебивала. Тишине всегда было дело до того, что происходит в детской душе.
"Кап-кап" - успокаивающе пел дождик и Таня вздохнула. Возвращаться не хотелось и девочка, поправив прилипшее к ногам платье направилась в глубину леса.
Дождик затих и яркие солнечные лучи коснулись крон деревьев. Лес будто расцвёл и выглядел таким чистым, словно умытым. С сотнями мерцающих разноцветных бликов, исходящих от маленьких капелек воды. Таня зажмурилась от удовольствия. Ей никогда не приходилось убегать в лес в дождливую погоду и теперь она радостно осматривала знакомые места.
— Мне не нужна такая дочь! — вновь вспомнила Татьяна слова матери и предательская слеза скатилась по щеке.
За что её ненавидели люди, которые должны быть самыми родными? Таня не знала на это ответа, а спросить прямо не поворачивался язык. Ответов всё равно не получит, зато старый отцовский ремень оставит на худеньком теле ещё пару отметин.
А когда выросла - это всё стало размытым, неважным. Ей казалось, что вникни она во всю эту ненависть, так сразу непременно испачкается, заразится этой неприглядной злобой и станет хоть чуточку похожей на мать.
Сколько Таня себя помнила, мать всегда находила причину для злости. Таня знала - это оттого, что она ей мешала. Путалась под ногами, как любила выражаться не менее злобная бабушка. Мария Степановна терпеть не могла и младшего брата Тани.
— Ууу... Выpoдoк, — скрипела зубами женщина. Но не трогала. Боялась гнева дочери.
Добрее и ласковей "змеи подколодной" Таня отродясь от неё не слышала. Стихи, написанные в ту пору о злой ведьме Таня сожгла. Не хотела оставлять даже чуть-чуть памяти о седой старухе с вечно перекошенным от злобы лицом.
Мать же наоборот, относилась к сыну как к хрустальным бокалам, стоящим за стеклом в серванте. Обнимала, зацеловывала мальчика перед сном пока маленькая Таня украдкой глотала слёзы в холодной постели.
А много ли надо маленькому ребёнку? Чтоб его обняли, поцеловали, прижали к груди и прошептали, что любят. Именно это снилось тогда Тане по ночам.
Уже будучи взрослой, Таня поняла, что мать не любила никого, кроме себя. Брат рос болезненным, инвалидом с детства и ему просто уделялось больше внимания. Вдобавок, как оказалось, он был рождён от заезжего мужичка, а не от вечно пьяного отца. Мужичок не спешил связать себя узами брака с деревенской замужней девкой и незаметно покинул посёлок.
Отец... На него Татьяна не держала зла. Возможно, будь мать чуть поласковее и нежнее - вышла бы у них обычная счастливая семья. Еле протянув три года семейной жизни мужчина прикипел к горькой и не мог остановиться.
— Пап, уехать бы тебе, — говорила пятнадцатилетняя Таня отцу, протягивая руку за очередной сигаретой, — чего ради ты пьешь? Сними квартиру. Разведись. Начни новую жизнь.
Мужчина согласно кивал головой, строил планы, а потом всё повторялось по новой. Расстояние между запоями становилось всё короче и короче. Когда Татьяна покинула отчий дом, спасать было уже некого.
Брат... Это единственный человек, с которым Таня общалась по сей день. Он, как и она, обрубил все связи с отчим домом. Выучился, нашёл работу, создал семью и воспитывал двоих дочерей.
— Мам, а меня ты любишь? — спрашивала Таня каждый вечер перед сном.
И каждый вечер неизменно получала ответ:
— Нет!
Так чего теперь нужно этой женщине?
Допив остатки винa в бокале, Таня зажгла свечу. Долго смотрела на горящее пламя, представляя как сложилась бы её жизнь, если бы её хоть чуточку любили тогда.
Прошлое это всё. Пустое. Уже совсем не нужное. Тогда почему же так больно вспоминать до сих пор? Почему до сих пор будто ножом режут душу, а затем по кусочку вынимают из груди?
— Не хочу читать, — внутри себя решила Татьяна и поднесла письмо к пламени свечи.
Огонь жадно схватил подношение и не успокоился, пока от бумаги не остался лишь пепел.
— Плачь... — прошептала Таня сама себе, — плачь... Говорят, слёзы лечат. И ты, мама, тоже плачь. Плачь столько, сколько я тогда. А может даже больше.
