Июнь, лето, благодатная пора. В лесу начала поспевать земляника, но матери боялись отпускать в лес своих детей из-за отшельника, живущего в лесу. Кто знает, что у него на уме. Говорят, он у фашистов служил. Люба хоть и пыталась донести до односельчан, что выдумки все это, но ее никто не слушал. А как она может доказать.
После той встречи, когда Петр рассказал все о себе, он вдруг исчез. Люба не могла понять, куда он делся. Одно воскресенье она пропустила, а на следующее не вытерпела, вновь побежала в лес. Корзинку с собой прихватила, вроде как за ягодами. Может уж поспели. Она уже не скрывалась от людей. Заделье у нее было. Да и матери сказала, что в лес пошла, ягоды посмотреть.
Фрося сначала отпускать-то ее не хотела.
- Чего выдумала. Ладно бы хоть с кем-то. А то одна. А там этот беглый, ну как встретитесь.
Люба так и не решилась сказать матери о своих тайных встречах. Ждала, что Петр придет в деревню и она после этого и расскажет, что знакома с ним. А он вдруг пропал.
- Мама, если и встречусь, чего он мне сделает. Чего это вся деревня всполошилась-то из-за него. В сельсовете сказали, что приходил туда этот человек и с документами у него все в порядке. И никакой он не преступник. Председатель и разрешил ему там жить, в избушке лесной.
Фрося отступилась. Разве ее Любку переспоришь. На все ответ у нее готовый. А с другой стороны пойдет первая, по не собранному. Может побольше наберет.
- Ты хоть бы с кем-нибудь из баб пошла. Все не так страшно.
- Мама, ты же знаешь, что за бабами мне не угнаться. Пока я за ними дохромаю. Все равно одной придется ходить по лесу.
Фрося не нашлась что ответить на такие резонные доводы. Перекрестила дочку на дорогу.
- Ну ступай с Богом! В лес то только далеко не заходи.
Люба пошла, помахивая корзиночкой, сплетенной Иваном. Фрося стояла у ворот и смотрела ей вслед.
- Слава Богу, - думала она, - Любка-то спокойнее стала, не ревет ночами да и про ребенка теперь не заговаривает. Образумилась девка. А чего тогда у нее с Павлом Ивановичем получилось, так и не рассказала.. А ведь чего-то неладное было. Ну хоть теперь его не вспоминает.
Любка уже скрылась за поворотом. Фрося пошла домой. Чего ей стоять тут, глаза свои пялить на пустую улицу.
Поле, мимо которого шла Люба, словно зеленое море колыхалось под ветром.
- Вот ведь, в тот раз ходила, только-только всходы появлялись, а теперь смотри, как зазеленело. Хорошо все-таки летом. Жаворонок в вышине поет. Солнышко пригревает.
Люба старалась думать о чем угодно, только не о Петре. Она решила, что дойдет до его избушки. Вдруг он захворал и встать не может. Она боялась, что забыла, где они шли в тот раз от избушки. Но чуть примятая тропинка была ей ориентиром. Хоть и заросла она почти совсем. Видно давно уж по ней никто не ходил.
По дороге встречались ягодные полянки. Крупные красные ягоды манили к себе. Люба не могла пройти мимо такой красоты. Останавливалась, рвала сочные ягодки, бросала в корзину. Не вернется же она домой с пустыми руками. Мало- по малу ягоды прибывали, вот уж дно закрыли. А запах какой стоит от них!
С этими ягодами, Люба даже не заметила, как дошла до избушки. Странно, никого нет. Костер давно уже никто не жег. На неделе дождик был, как всю золу заплескал, так после него костер и не разжигали.
Люба подошла к домику поближе. Дверь на засов закрыта. Видно, чтоб зверь ненароком не забрался. От людей-то засов не помеха. Она немного подумала, потом осторожно убрала засов, потянула дверь за ручку. Дверь скрипнула, открылась, впустила гостью.
Глаза после яркого солнышка ничего не видела. Люба немного постояла, привыкла. Крохотное окошечко пропускало совсем мало света. Посреди избенки печка, у стены топчан, прикрытый одеялом, у окошечка стол из тонких жердочек сколочен, возле стола чурбак березовый вместо стула стоит. Вот и все нехитрое убранство.
Люба ожидала увидеть здесь Петра, больного, немощного. А теперь даже не знала, что и подумать. Она озиралась по сторонам. В одном углу увидела стопку сложенных бумаг. Без хозяина она даже и подходить к ней не стала. Потом заметила, что на столе лежит листочек бумаги и карандаш. Люба взяла листок, поднесла его поближе к свету. Карандашом, чуть заметно, было написано “Я скоро приду”. И все. Ни подписи, ни кому адресовано это послание.
Люба решила, что это адресовано ей. Кому еще мог написать Петр здесь в лесу. Из его рассказов она поняла, что только с ней он и общался. Женщине стало легче на душе. Хоть не сбежал, не уехал не попрощавшись на родину. Она взяла карандаш и написала печатными буквами “Я жду”, положила листок на стол. Если даже кто-то и прочитает, то не поймет, кто ответил. Только один Петр догадается.
Люба еще раз огляделась и вышла на улицу. Яркий свет ударил ей в глаза и она зажмурилась. Потом прихлопнула дверь получше, закрыла на засов. Теперь со спокойной душой можно идти домой. Хотя нет, какое домой. Ей еще ягод надо набрать. На обратном пути она была более старательна. Высматривала, где ягод побольше, проворно их выбирала. В результате, когда подошла к березке с пояском, корзиночка ее была почти полная. Хотя и времени уже много прошло, как она по лесу ходит.
Надо бы домой поскорее, мать то уж, чай, испереживалась вся. Только вот быстро у нее никак не получается. Фрося и вправду уже начала переживать. То и дело в окошко посматривала.
- Чего ты мечешься, - удивился Иван. - Придет девка, лес она знает, не заблудится. Чего переживаешь.
Фрося только рукой от него отмахнулась. Мужики они и есть мужики. Непробиваемые. Вот ведь знает она, что Иван за дочку все отдаст, а смотри, нет ее долго, а ему хоть бы что. Она даже собралась высказать ему все, что думает. Но вдалеке появилась знакомая фигурка, раскачивающаяся при ходьбе. Фрося радостно выдохнула. Идет, идет ее голубушка. Она даже забыла, что с Иваном поругаться хотела.
Фрося отошла от окошка, села на скамейку, принялась чистить картошку на завтра.
- Чего уселась-то, - спросил с усмешкой Иван. - Или уж все глаза высмотрела.
Фрося только фыркнула в ответ. Вот еще, будет она с ним ругаться. А уселась за работу, чтоб показать Любке, что и не переживала она совсем, что ее долго не было.
Люба зашла в дом веселая, улыбающаяся. Она прошла вперед и молча поставила на стол корзинку, прикрытую земляничными листьями.
- Батюшки! - воскликнула Фрося. - Насобирала то сколько.
По избе поплыл нежный аромат земляники. Иван подошел к столу, наклонился, шумно вдохнул в себя воздух.
- Ох, пахнет то как! Молодец дочка, постаралась. А мать то уж в розыски хотела идти. Потеряла совсем.
- Чего городишь, старый. Какие розыски. Все бы тебе посмеяться надо мной. Ну попереживала немного, что долго нету. Так я ведь знаю, что ягоды-то быстро не наберешь. Долго ее собирать. Малину-то быстрее да и легче. А тут каждой ягодке поклониться надо. Ну давайте, есть сейчас будем. Проголодалась, чай, как. Пошла ни кусочка с собой не взяла.
Люба с удовольствием слушала перепалку родителей. Ей опять вспомнился Петр. Как он ей тогда сказал, счастье для нее, что родители живы, многие бы ей позавидовали.
Как же хорошо-то. Сидят вот они рядышком за столом, позадаривают друг друга. И так хорошо на сердце.
Натопталась Люба, находилась. Как поела, так сразу сон подступил. Прямо хоть за столом засыпай. Встала она, пошла к себе за занавесочку, разобрала постель. И уже через несколько минут спала Любаша сладким сном. И видела во сне Петра, бородатого и лохматого, как в последний раз его видела. Только в глазах его не было тоски. Глаза его улыбались.
Любка вздрогнула, открыла глаза. На улице было еще темно. Чего это она подскочила, что ее разбудило в это неурочное время. Ей вспомнился сон, который только что видела. И что он значит? Плохое или хорошее. Ну раз в глазах тоски не было, значит хорошее. Люба повернулась на другой бок, получше укрылась одеялом и опять заснула.
Прошла еще одна неделя. Люба сидела за своим рабочим столом и гоняла костяшки на счетах. Сводила она какие-то показатели, но в голове было совсем другое. Любка злилась на себя и уже в который раз пересчитывала, и каждый раз получалось по разному. Ну что за напасть такая! Она с раздражением отодвинула от себя счеты, бумажки и закрыла глаза. Надо просто отдохнуть немного. Сейчас посидит она минут пять с закрытыми глазами, а потом начнет считать по новой.
Она положила голову на руки, прикрыла глаза. Ей показалось даже, что она задремала прямо за столом. Вдруг громкий голос вернул ее к действительности.
- Люба, там тебя какой-то военный спрашивает. - от громкого голоса бухгалтерши Люба даже подскочила.
- Какой военный?
- Не знаю. Спросил Любу. Люба-то ты одна у нас. Он там, на улице сказал тебя подождет. Ой Любка, какого красавчика ты завела.
- Ну чего ты мелешь. Какого красавчика. Не знаю я никаких военных- огрызнулась Люба, закрывая за собой дверь. Она вышла на улицу. На скамеечке, спиной к ней, и вправду сидел какой-то военный. Люба спустилась по лесенке, подошла к нему.
- Вы меня ищете? - спросила тихонько она, чтоб не напугать незнакомца своим внезапным появлением.
Военный поднялся, повернулся к ней лицом. Люба присмотрелась. Кто-то знакомый, но она не могла понять кто. Военный улыбнулся.
- Люба, ты чего, не узнала меня?
- Петр? - вырвалось у нее. - Конечно не узнала. А где твоя борода, твои торчащие во все стороны волосы. Откуда на тебе этот офицерский китель?
Сказать, что женщина была ошарашена, это ничего не сказать. Перед ней стоял красивый молодой офицер, блестели звездочки на его погонах, а также ордена и медали на его груди.
- Китель это мой, и награды мои. Ты разве забыла, что я в разведке служил. И звание мне офицерское еще в начале войны присвоили, а потом повышали. Хоть и демобилизовали меня, но ведь ни звания, ни наград не лишили. Наоборот, вот еще одна медаль меня нашла “За Победу над Германией”.
Петр дотронулся рукой до новенькой, блестящей медали.
- С сорок пятого года она меня искала. И вот нашла.
У Любы в голове вертелась тысяча вопросов. И самый главный был из них, где пропадал Петр все это время. Куда он подевался так неожиданно. Петр прочитал этот вопрос в глазах Любы.
- Ты меня потеряла? Не знала куда я подевался. Извини. Не захотел заходить в деревню, побоялся лишних разговоров. Не за себя, за тебя побоялся. После последнего нашего разговора, подумал я про твои слова. И вправду. Нельзя всю жизнь скрываться в лесу от людей. Так и самому одичать можно. Решил я в город податься. Пришел к той старухе, у которой квартиру снимал. У нее все вещи мои оставались. Первым делом вымылся, сходил в парикмахерскую, привел себя в божеский вид. Потом в военкомат. Там утряс кое-какие дела. Там же напросился, чтоб меня направили на обследование в больницу. В больнице две недели меня продержали, не в этом городе, а в области, в военном госпитале. Обследовали, подлечили, выдали справку, что здоров я. Вот так, Люба. Теперь я могу и на работу устраиваться. Не все мне отшельником быть.
