Глава 71
Заславский моет руки перед операцией, и в другом месте его застать трудно. Потому спешу туда и говорю, что надо побеседовать о девочке Дане 14-ти лет.
– Дана? А что с ней? – интересуется Валерьян Эдуардович.
– Меня волнуют фантомные боли, – отвечаю я.
– А зря. Она на обезболивающем.
– Этого мало. Ей нужно серьёзное подготовительное обезболивание.
– Разве она ещё ваша больная? – спрашивает Заславский.
Формально уже нет, и он это прекрасно знает. Но я не собираюсь отступать лишь поэтому!
– Простая эпидуральная анестезия, но операцию придётся отложить.
– Не хотел говорить, но одних курсов повышения квалификации мало, чтобы стать специалистом по обезболиванию, – говорит Валерьян Эдуардович.
– Почему же не попробовать? Я не уверена, что девочка психологически готова к операции.
– Три дня ничего не изменят.
– Я поговорю с родителями, – заявляю упрямо.
– Нет, не поговорите, – останавливает меня коллега. – У девочки саркома. Она может быстро дать метастазы. Я не стану ждать, пока вы упражняетесь с методикой, о которой вчера прочитали.
– Но фантомные боли…
В этот момент заглядывает медсестра и начинает обсуждать с Заславским другой вопрос. Очевидно, более важный, потому я разворачиваюсь и направляюсь к двери.
– Эллина Родионовна! – кричит он мне вслед. – Не уходите! Оставьте девочку в покое!
Я машу рукой, не оборачиваясь. Господи, как же я последнее время устала от мужского чванства! Один делает вид, что со мной ничего не происходит. Другой, напыщенный, как павлин, отказывается оперировать умирающего ребёнка. Третий… Заславский прекрасный хирург и человек хороший, но, видимо, муха тщеславия его сегодня покусала за все выдающиеся части тела!
Возвращаюсь в палату к Дане. Пока никого нет, и никто не мешает, собираюсь провернуть одно маленькое, но с моей принципиальной точки зрения важное дело.
– Лежи тихо, я закреплю катетер, – говорю девочке. Она мужественно терпит. – Ты молодец.
– Ещё долго?
– Нет, одну секунду. Ну вот, готово. Теперь ложись на спину, только медленно, – и помогаю Дане повернуться.
– Скоро подействует? – спрашивает она.
– Полностью минут через двадцать. Но начнёт очень скоро. Я выбрала для тебя шестидневный цикл. Это значит, три дня до операции и три после… Валерьян Эдуардович?
Даже не поворачивая головы понимаю, что это он пришёл. Нетрудно догадаться: Заславский предпочитает лишь определённую марку мужской туалетной воды.
– Здравствуй, Дана, – приветствует он девочку, и та радостно сообщает, что согласилась на эпидуральную анестезию.
– Вот как? – натянуто улыбается Валерьян Эдуардович.
– Вы были на операции, – поясняю ему, – и я сама все объяснила.
– Родителям? – интересуется Заславский.
– Они согласились.
– Чудесно. Есть минута?
– Конечно, – отвечаю Заславскому и говорю Дане, что она умница. Девочка улыбается в ответ. Что может быть прекраснее улыбки ребёнка?
В коридоре Заславский стоит хмурый, скрестив руки на груди.
– Поздравляю, Эллина Родионовна, – переходит в атаку, – вы сорвали операцию.
– Вы не оставили мне выбора.
– Вы в заведующих отделением без году неделя. Я поддержал ваше назначение, потому что вы неординарная личность, а в такой отрасли, как медицина, иногда полезно делать встряску. Помните Женю Лукашина?
– Кого, простите?
– Главного героя фильма «Ирония судьбы или С лёгким паром!» – говорит Заславский. – Так вот, он правильно утверждал, что наша профессия – самая консервативная. И когда Швыдкой предложил вашу кандидатуру, я поднял руку за вас, поскольку консерватизм иногда означает стагнацию. Но знаете, Эллина Родионовна, всему есть предел! Хотите играть в героиню? Пожалуйста! Но это в пределах вашего отделения. А моих больных не трогайте.
– Девочке сейчас очень трудно, – пытаюсь воззвать к его гуманизму. – А три дня – это не так много…
– Дело не в том, кто прав, – прерывает меня Валерьян Эдуардович. – Мы все тут считаем себя правыми, иначе не смогли бы работать. Вы такая же, как все.
– Хорошо, – сдаюсь, поскольку ругаться с этим человеком нет ни сил, ни желания.
– Так вы вкатили Дане пункцию до или после согласия родителей? – интересуется он.
– На уговоры ушли бы сутки, – признаюсь ему, разворачиваюсь и ухожу.
Что тут ещё скажешь? Формально Заславский прав. Я нарушила правила. Дана несовершеннолетняя, и методы её лечения обязательно надо обсуждать с родителями, испрашивая их согласия. Но бывают ситуации, когда надо идти на риск, чтобы облегчить пациенту страдания или даже спасти его жизнь.
Возвращаюсь в своё отделение. Надо бы чем-то срочно заняться, предыдущий разговор оставил неприятный осадок. Слышу, как снаружи воет сирена «Скорой помощи», спешу (насколько моя походка каракатицы позволяет) ко входу. Бригада ввозит на каталке женщину.
– Ребёночек выходит! – приговаривает она, держась за живот.
– Это роженица? – спрашиваю на всякий случай, хотя тут и так понятно, но даже в подобных ситуациях бывают нюансы.
– Да, – сообщает мне врач «Скорой». – Зовут Карина, фамилия неизвестна. Документов при ней не было. Упала на пешеходном переходе.
– Шёпот, робкое дыханье, трели соловья… – неожиданно начинает декламировать девушка. На вид ей около 27 лет, миловидная, только по глазам сразу становится понятно: она явно не в себе.
– Мы заглянули, – сообщает дальше врач. – Шейка не раскрыта.
– Серебро и колыханье сонного ручья…
– Когда ваш срок, Карина? – спрашиваю её.
– Свет ночной, ночные тени, тени без конца… Больно! Ой, больно!
– Вы рожаете в первый раз?
– Ряд волшебных изменений милого лица… Первый раз в первый класс, – своеобразно отвечает она.
– Едем в третью палату, – сообщаю бригаде.
– В дымных тучках пурпур розы, отблеск янтаря…
– Родовой набор, монитор плода и детский стол, – раздаю указания.
– И лобзания, и слёзы…
– Полина, вызови гинеколога, – это мы проезжаем мимо стойки регистратуры.
– И заря, заря… А-а-а-а!
Мы завозим Карину в палату, и я прошу медсестру Катю мне помочь.
– Что здесь? – спрашивает она, живо откликнувшись.
– Карина говорит, что на девятом месяце. Попробуй услышать сердце плода, я не могу найти, – сообщаю медсестре.
– Февраль! Достать чернил и плакать! – вдруг начинает она новое стихотворение.
Проверяю состояние пациентки.
– Шейка не раскрыта, – выношу заключение. – Придатки не увеличены.
– На вид она беременная, – говорит Катя.
– Писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною чёрною горит! Я рожаю! Ха-ха-ха!
– Я пальпирую только нормальную матку и раздутый мочевой пузырь, – сообщаю медсестре. – Карина, мы дадим вам судно. Попробуйте помочиться.
– Достать пролётку! За шесть гривен чрез благовест, чрез клик колёс… Дышать глубже, природа возьмёт своё, – отвечает она порывисто. Лицо покрыто бисеринами пота, волосы прилипли к коже, глаза расширены, дыхание частое и прерывистое.
– Принести катетер? – спрашивает Катя.
– Да, проверим мочу на запрещённые вещества. И вызови психиатра.
– Перенестись туда, где ливень ещё шумней чернил и слёз…
Я ухожу, чтобы вернуться через полчаса, когда в отделение спускается психиатр. Нам нужно вместе осмотреть Карину.
– Что вы сделали с моим ребёнком?! – более осознанно спрашивает она, стоит нам войти. – Где мой ребёнок?! – у неё почти истерика.
Катя сидит рядом и держит в руках наполненный почти до отказа мочеприёмник.
– Вышло два литра двести, – информирует она. – Живот плоский.
Карина хватается за голову, сокрушается.
– Я потеряла ребёнка!
– Галоперидол пять миллиграммов внутримышечно, – говорю Кате.
Мы с психиатром уходим. Ему тут делать нечего, а я возвращаюсь спустя час. Карина лежит спокойная и печальная.
– Вам получше? – спрашиваю её, заглядывая в карту.
– Наверное, – растерянно и замедленно отвечает она. – Что вы мне ввели?
– Галоперидол, чтобы вы успокоились.
– Мне его нельзя, – говорит Карина, качая головой. – Он вреден для ребёнка.
– Карина, у вас нет ребёнка.
– Будет, правда, вот как у вас, – она показывает на мой живот. – Я на втором месяце.
Меня начинает мучить смутное сомнение.
– Карина, вы не беременны, – говорит Катя, – вы просто задерживали мочу.
– Катя…
– Вы сами сделали тест на беременность? – спрашивает она меня.
– Нет, и жалею об этом, а ты?
– Вы не просили.
В палате повисает тяжёлая пауза.
Роман "ПОДЖИГАТЕЛЬ" – рекомендую к прочтению! Бесплатно!
