Найти тему
Болтовня буквоеда

Что думают о Чарльзе Буковски постфактум.

Оглавление

Здравствуйте. Несколько лет назад я перевёл три статьи про Чарльза Буковски, одного из моих любимых авторов, работавших в жанре «грязный реализм». Долгое время переводы валялись как попало, а теперь вот я их собрал и предлагаю вам прочитать. Тут есть мат и жизненные наблюдения, примите это к сведению.

***

«Чарльз Буковски: тебя спасут депрессия и постель». Дэн Колман, 2012 г.

-2

Писатель Пико Айер однажды назвал Чарльза Буковски «гением с тёмного дна американской жизни»; так произошло потому, что Буковски писал книги о жизни самых обычных американцев. Кто такие «обычные американцы»? Это люди, которые на личном опыте знают про нищету, скучную и однообразную работу, испорченные отношения со всеми вокруг и алкогольные запои, про наркотическую зависимость и тому подобное.

Буковски выразительно описывал эту жизнь, ведь он и сам жил на дне общества. Он вырос в бедной семье иммигрантов, отец часто бил его, с раннего возраста Буковски пристрастился к алкоголю, много лет работал на почте в Лос-Анджелесе, и долгое время имел запутанные отношения с Джейн Бейкер. Бейкер была вдовой, гораздо старше Буковски, она много пила и в итоге умерла от пьянства. Её смерть сильно повлияла на Чарльза.

Депрессия вообще являлась обычным состоянием Буковски. Тем не менее, он знал, как направить негативные эмоции в русло творчества, понимал, как из чёрной жизненной полосы можно получить полезный опыт для дальнейшего существования. В одном из интервью Буковски откровенно рассказал следующее:

«Ты знаешь, у меня были времена, когда я чувствовал себя слабым и подавленным. Да и хуй бы с ними! Настоящий мужик и не такое выдержит. Я просто ложился в постель, задёргивал шторы и лежал так несколько дней и ночей. По необходимости я вставал в туалет посрать и поссать. Потом заливал в себя бутылку пива и снова ложился в кровать. Этот период длился у меня два или три месяца, я хорошо отдохнул и вышел из него полностью просветлённым.
Я думаю, однажды люди плотно сядут на таблетки. Но среди них найдётся кто-нибудь, и он скажет про меня: «Да, тот придурковатый мужик определённо что-то знал. Он знал: нам не надо принимать никаких таблеток, иногда надо просто забить на всё и всех, лечь в постель и лежать так несколько дней, и только потом тебе станет лучше».
Но есть одна проблема: люди прямо-таки погрязли в рутине. Мы привыкли рано вставать, заниматься делами, а вечером ложиться в постель. Вообще, у меня есть женщина, я с ней живу сейчас… Так вот, когда я просыпаюсь к часу дня и говорю ей, что хочу спать, она удивляется: «Чего? Ты хочешь спать? Но ведь ещё только час дня!» А мы с ней даже не пьём, знаешь ли. Чёрт, да сейчас кроме сна больше и делать-то нечего.
Люди вообще как гвоздями прибиты к своей рутине. Подъём. Отбой. Дела. Снова подъём, опять какие-то дела, ложатся спать. Люди не могут вырваться из этого замкнутого круга. И вот увидишь, однажды они скажут: «Буковски знал».
Они поймут: иногда надо просто завалиться в кровать на несколько дней подряд, восстановить силы, а потом встать, оглянуться вокруг и сделать то, что сделать надо. Но кто, нахрен, будет таким заниматься, когда у тебя денег нет? Вот и всё. Долго я тут говорю уже, да? Но хоть какой-то смысл в этом есть».

***

«Чарльз Буковски и чертовски злое письмо о работе с 9 до 5». Джош Джонс, 2014 г.

-3

Чарльз Буковки (или Хэнк, как называли его друзья) усердно поддерживал литературный образ вечного пьяницы и бездельника. Да, в основном он так и жил, но в первую очередь это относилось к тем временам, когда он перебивался случайными заработками и потом десять с лишним лет работал в почтовом отделении города Лос-Анджелес, где начал простым почтальоном, а закончил в офисе обычным клерком.

Работу на почте Буковски считал отупляющей, душераздирающей и ещё какой угодно: сами подберите любое прилагательное и опишите монотонную, давно надоевшую деятельность. Но вообще, конечно, Буковски уже сделал это для вас: в своих произведениях и письмах друзьям он рассказал о настоящей работе. В дебютном романе «Почтамт», написанном в 1971 году, Буковски умело вводит литературное альтер-эго (харизматичного бездельника Генри Чинаски) и мастерски описывает его непростую жизнь.

Кайл Райан, автор интернет-издания «Эй Ви Клаб», говорит про Чинаски так:

«Буковски думает, что Генри Чинаски практически неотразим для женщин, даже несмотря на его алкоголизм, женоненавистничество и различные придури».

Однако в реальности обстановка вокруг и конкретно работа постоянно угнетали Буковски. Работу он терпеть не мог, и она не приносила ему никакого удовольствия. Но, в отличие от несчастных коллег по труду, Чарльз ушёл на пенсию рано (в возрасте 49 лет). На дворе был 1969 год. Владелец издательства «Блэк Спэрроу Пресс», издатель Джон Мартин, предложил Буковски сделку: Мартин обещал ежемесячно выплачивать Чарльзу сумму в 100 долларов, если тот бросит работу и посвятит себя только писательскому делу.

Не стоит и говорить, как сильно предложение Мартина потрясло Буковски. Спустя много лет Чарльз прислал ему письмо, в котором поблагодарил Мартина за всё и описал типичную жизнь «раба зарплаты». И хотя сейчас слова «раб» и «рабство» звучат странно и больше напоминают о временах нацистов, описанная Чарльзом Буковски «жизнь с 9 до 5» всё-таки звучит как убедительный довод в пользу его же фразы:

«Рабство так и не было побеждено, оно просто расширило свои границы».

После прочтения письма вы, возможно, почувствуете к Буковски симпатию и поймёте, почему он выбрал подобную жизнь. Может быть, его слова заставят вас сделать переоценку собственной жизни.

***

«12 августа 1986 года:
Привет, Джон.
Спасибо тебе за письмо. Я думаю, вспоминать о прошлом не так уж и больно. Ты ведь знаешь, что у меня было за прошлое. Некоторые пытаются описать тяжёлую работу в книгах, снимать о ней фильмы и так далее. Но они не могут раскрыть эту тему полностью. Они называют это «работа с 9 до 5».
Но там же нет никаких с 9 до 5, нет нормальных перерывов на обед и прочее, да и, кстати, за просьбу пойти на обед тебя чаще всего просто увольняют. Ещё там постоянные ПЕРЕРАБОТКИ, и в книгах никогда такого не опишут. Люди на этих работах пашут как проклятые, лишь бы их не уволили. А если ты посмеешь жаловаться, у начальника на замену всегда найдётся очередной придурок, который быстро займёт твоё место.
Помнишь, я как-то сказал: «Рабство так и не было побеждено, оно просто расширило свои границы». Больно понимать, что из-за ненавистной работы мы грызём друг другу глотки. Мы теряем всю человечность ради убогой работы, но иного выхода-то и нет. Мы боимся хотя бы немного изменить жизнь. Мы не уверены, будет ли нам лучше в новых условиях.
Человек опустошает себя на работе. Он становится телом, полным страха и послушания. Его глаза тускнеют. Голос скрипит как телега. Тело теряет свою красоту. И волосы. И ногти. И ботинки. Всё в людях увядает, надламывается, обесчеловечивается.
В молодости я не мог понять, зачем мы сами себя загоняем в такие условия. И, даже постарев, я до сих пор не понимаю. Зачем человек так живёт? Ради отношений? Или чтобы купить телевизор? Или он мечтает взять машину в кредит? А может быть, всё это — ради детей? Детей, которые будут жить так же, как и их родители?
Когда я был молод и менял работы как перчатки, я говорил коллегам на работе: «Эй, ты же знаешь: сюда в любой момент может прийти наш начальник и уволить всех нас к чёртовой матери? Ты понимаешь или нет?» Мои слова были напрасны. Мужики молча смотрели на меня. По их мнению, я нёс какую-то чушь, и они меня вообще не хотели слушать.
А теперь происходят массовые увольнения. Заводы закрываются, а ручной труд заменяется машинным. И вот сидят многие тысячи этих работяг, уволенных ради экономической выгоды, бормочут себе под нос и лица их словно каменные: «Я проработал тут 35 лет», «Но ведь это неправильно», «Я не знаю, что мне делать»...
Ни одна организация никогда не заплатит своему рабу много денег (иначе он станет свободным). Ему дадут ровно столько, чтобы он с голода не помер и смог дойти до работы. Я навидался таких доходяг. Почему работодатель держит нас за рабов? Я понял: лучше уж сидеть на скамейке в парке или выпивать в баре, чем впахивать на работе. Так почему бы сначала не сходить в парк или в бар, а не торопиться поскорей попасть на работу? Тебе что, кроме работы больше заняться нечем?
Я пишу об этом с отвращением, но мне стало всё-таки легче. Я избавился от дерьма внутри себя. И вот я здесь. Так называемый профессиональный писатель, потративший 50 лет жизни непонятно на что. Но к старости я наконец-то уяснил: система скрывает в себе и другие кошмары. Помню, я работал упаковщиком на заводе осветительных приборов, и один из моих коллег рядом вдруг воскликнул: «Я никогда не буду свободен!»
В тот момент мимо как раз проходил один из наших начальников (его звали Морри), он услышал эту фразу и засмеялся. Смех его был похож на кудахтанье. Он, несомненно, радовался тому, что мой коллега вляпался в такую ловушку на всю жизнь.
Ну, в конце концов мне повезло: я выбрался из тех ужасных мест. Не важно, сколько времени мне потребовалось. Можно сказать, я счастлив. Однажды со мной произошло чудо и я был спасён. Сейчас я стар и телом и душой, казалось бы, уже и думать не стоит о подобных вещах, но раз я начал писать так поздно, я буду писать до конца.
И когда мои слова начнут путаться между собой, и когда мне будут помогать подняться по лестнице, и когда перестанет петь моя маленькая синяя птичка, я всё равно буду чувствовать и помнить всё, через что я прошёл: и тяжёлую жизнь, и грязную работу, и постоянные муки… Я прошёл всё это, а скоро меня уже встретит моя прекрасная смерть.
Я считаю, лучшее достижение любого из нас это не потратить свою жизнь впустую.
Твой друг,
Хэнк».

***

«Моё интервью с Чарльзом Буковски: поэтом, пьяницей, негодяем, гением». Триша Сугарек, 2016 г.

-4

Я бы кучу денег заплатила, лишь бы взять интервью у великих писателей нашего времени: Стейнбек, Бронте, Хемингуэй, Остин, Твен, Лондон, Сервис, Джон Макдональд, Роберт Паркер... Но первым в моём списке стал бы Генри Чарльз Буковски (1920–1994). Вот я и спросила у себя: покажется ли моему читателю странным, если я воображу интервью с Буковски? Будет ли неуместно опубликовать интервью с «Хэнком» Буковски, который умер двадцать лет тому назад? Нет, не будет — так я себе ответила!

Представим, что я и Буковски сидим за угловым столиком в каком-нибудь баре около дома. Старые, прожжённые алкаши сидят тут же, в баре, и занимаются своими делами. Я вижу, как древесные корни уже проросли через их штаны прямо в барные стулья. Влажные зелёные отростки обвивают ножки стульев... Пьяницы молчат. Они смотрят в пустые стаканы, смотрят на свои искажённые отражения в зеркале… Что они там видят? Давным-давно потерянный рай? Или грядущий ад?

Буковски выпивает первую рюмку и даёт знак бармену подать ещё одну. Я плачу за него, конечно.

Внимание! В статье я использую ненормативную лексику.

***

Интервью (Т. — Триша, Ч. Б. — Чарльз Буковски):

Т.: Где ты пишешь книги? Есть ли у тебя особое место? Может быть, комната, или гараж, сарай, что-то в этом роде?

Ч. Б.: Я пишу везде, где меня не беспокоят всякие козлы.

Т.: Есть ли у тебя особые условия, чтобы начать писать?

Ч. Б.: Бутылка бурбона, пара пачек сигарет. Тишина. И много бумаги. Бумага — настоящая проблема, если у меня денег не хватает.

Т.: А чем ты пишешь? Как?

Ч. Б.: Пишу ручкой или карандашом. Мне без разницы. По бумаге. Ну или на печатной машинке, если в залог её не отдал. Иногда бармен оставляет мне огрызки карандашей. Как-то много лет назад вон тот мужик в костюме сел рядом со мной, начал жаловаться. Говорил, его фирма купила какую-то штуку под названием «компьютер», и начальник сказал, что эту хреновину нужно бы освоить. И с тех пор на мужика свалились новые обязанности: набирать на компьютере отчёты по продажам и всё такое. Мужик быстро возненавидел работу. Помню, он сказал мне: «Плохо дело, Хэнк, если это — наше будущее». Долбаные машины. Они помаленьку захватывают весь мир — и нас тоже. Я остаюсь верен карандашу и бумаге.

Т.: Есть ли у тебя конкретное время для письма? Или ты пишешь по вдохновению?

Ч. Б.: Слушай, девочка, хотел бы я, чтобы этих «по вдохновению» у меня было поменьше, чтобы мне не нужно было писать. Ну, а вообще, от письма я отдыхаю только если трахаюсь. Или когда нажрался в хлам. Или же если трахаюсь пьяным.

Т.: Можешь посоветовать другим писателям, как преодолеть прокрастинацию?

Ч. Б.: Настоящий писатель пишет, а не ленится.

Т.: С чего начинается писатель? Как ты вообще пишешь?

Ч. Б.: Я не пытаюсь прыгнуть выше своей головы. Это важно: не пытайся, даже если на горизонте тебе светят дорогие машины, творчество, бессмертие. Я просто жду. Если ничего не происходит, я жду дальше. Это как жук, который ползёт по стенке. Ты ждёшь, пока он подползёт ближе. И вот он подползает, а ты — хлоп! И убил жука. Ну, или он тебе нравится и ты делаешь его домашним питомцем.

Т.: Теряешь ли ты иногда интерес к писательству? Надолго?

Ч. Б.: Вот сейчас я не хочу писать. Может быть, через пару минут захочу… (Буковски уставился в пространство) Нет, всё ещё не хочу. Я ответил на твой вопрос?

Т.: Кто или что вдохновляет тебя писать?

Ч. Б.: Ха! А ты забавная. Дай-ка подумать… Наркоманы, косоглазые женщины, бармены, собаки, кошки, смешные птицы, хозяйка моей квартиры, бомжи, женщины… Да, точно, в основном женщины. Ещё — война, дождь, политики, свиньи, красивые молодые девушки, гуляющие по улицам, моя мёртвая жена, чистильщик обуви, выпивка, мой отец, копатели могил, мексиканские шлюхи.

Т.: Когда ты начал писать?

Ч. Б.: Я не помню… Давно было дело.

Т.: А как скоро у тебя получилось опубликоваться?

Ч. Б.: Через десятки лет. Я рассылал рассказы и стихи по всяким стрёмным газетам, каждому издателю и литературному агенту, которых мог найти. Они мне всегда отказывали, но однажды вдруг согласились и приняли. Да я бы всё отдал, чтобы найти деньги и купить ещё почтовых марок.

Т.: Что делает писателя великим?

Ч. Б.: Отсутствие ограничений. Нет такой женщины, которая могла бы вмешиваться в твою жизнь. И нет такой работы, что была бы важнее твоих дел. И вообще, знай: пьяным ты пишешь гораздо лучше.

Т.: И ещё один важный вопрос: как куча листов бумаги превращается в написанную книгу? Как выглядит этот процесс?

Ч. Б.: Для меня нет никакой «кучи листов бумаги». Бывает, я ещё не успел записать свои мысли, но они всегда витают где-то рядом. Со временем моя голова переполняется, я чувствую, что она вот-вот взорвётся, и уж тогда я беру карандаш и начинаю писать. Мне в общем-то насрать, «закончена» книга или нет. Пусть издатели этим занимаются. Я отправляю им всё что написал, и я рад, если они хотя бы частично меня опубликуют. Но я не позволяю им ничего менять в моей писанине. Ни слова. Их это жутко бесит.

Т.: Что повлияло на твои рассказы и поэзию?

Ч. Б.: Улицы Лос-Анджелеса, в основном. И не называй моё дерьмо «поэзией». Мужчины в костюмах пользуются этим словом, только бы люди покупали их книжки. «Мои стихи — лишь царапинки на полу клетки…». Я пишу о том, что вижу и чувствую. А вокруг хватает всякого говна. Хреново понимать всё это.

Т.: Ты хочешь сказать ещё что-нибудь для моих читателей?

Ч. Б.: Да, пару вещей:

«Мы просрали Историю, как толпа алкашей, играющих в кости где-то в местном баре».

И:

«Всегда найдётся штука, которая разрушит твою жизнь. Зависит от того, что настигнет тебя первым. Будь готов к любому исходу».

Ещё:

«Разница между демократией и диктатурой в том, что при демократии ты сначала голосуешь, а потом исполняешь приказы. При диктатуре ты экономишь время — тебе не надо голосовать».

Последнее:

«Я не люблю тюрьму. Там бутылка через решётку не пролазит».

***

Оригиналы статей на английском языке:

***

Ссылки на мой проект «Болтовня буквоеда»:

***

Использованные картинки (в порядке появления):