«У каждого поколения – свой Харламов». Харламов, как некое средоточие ментальности, морально-волевых качеств, и протчая, протчая… То есть – сказано с претензией на остроумие, но косвенно свидетельствует о свойственной нам, детям СССР, однобокости. В идеалах граждан старшей возрастной категории пребывают носители различных типов харизмы или брутальности. Ничего более. Помню, в детстве – все мои молодые тётки и старшие сёстры собирали фотографии Сличенко, выводка Капуров, Жана Маре, первоклона Алена Делона – уж не помню, как его звали.
Братья и дядьки картинками пренебрегали, но если речь заходила об образцах подражания, то это были Попенченко, Лагутин, опять же – Харламов, Фирсов, Медведь, Андиев, в крайнем случае – Куц. Даже Брумель и Андрианов считались недостаточно мужественными. Куда уж там спасским, талям и петросянам!
С обеих сторон гендерного барьера ожидаемо отсутствовали эталоны в виде Булгакова, Ландау, Басова, Твардовского. Долгое время я ни разу не видел портретов Эйнштейна с высунутым языком или без оного, ни разу не слышал восхищённого девичьего писка: «Ой, Капица – такой лапочка!». При этом «лапочка-Ригерт» бытовало. Вы его, вообще-то, помните?
Диверсификация идеала произошла в конце прошлого тысячелетия. В моду вошли портреты учёных, открытки с физиономиями писателей и режиссёров, значки с профилями Гёте и команданте Че. Самое время радоваться, но настораживала популярность Укупника. Мозги медленно выедались подозрением – дамы поставили его в списке самых привлекательных мужчин выше Марата Сафина... Не разложение ли примитивных маскулинных представлений, без всякого намёка на формирование новых, более развитых, мы наблюдаем? Зрим, так сказать, гниение без кристаллизации. Тем более, что появилось множество скучающих индивидов с привычкой снисходительно осведомляться у собеседника – читал ли тот Голсуорси? Вопрос оставался маркерным до конца 90-х, только каждые полгода менялась фамилия.
Подозрения оправдались. Укупник оказался всего лишь провозвестником, за ним в жизнь толпой хлынули граждане со специфическим мимикой и пластикой, и они совершенно не стесняются этой специфики. Появились кучи радетелей свободы. Борцы за права меньшинств кидаются на гетеросексуалов с кулаками в прямом эфире. Мужские модели на страницах журналов напоминают оргазмирующих женщин. Шутки про Борю переведены в разряд совершенно безобидных, приличных и обязательных.
Наконец, наш решился. Прозвучала Валдайская и несколько иных речей. Пришла пора собирать камни. В кучу. Видимо, слишком поздно. Более-менее внятные матрицы – опять-таки, емельяненки, пироги, ковалёвы, нурмагомедовы. Не получается гармоничная личность с тяжёлыми кулаками и глубоким знанием немецкой классической философии.
Где же попытки создания таковой? Нет. Единственное, что мы наблюдаем – потомок эстонцев со странной фамилией и удивительными глазами, стабильно рекламирующий сомнительную мускулатуру собственного тела. Вот он – Харламов, Шукшин, Вавилов, Евпатий Коловрат и Штирлиц в одном лице. Вот он, марширует с соответствующим выражением физиономии во главе легиона умниц-красавиц-скромниц:«Гиги – на шаги!». На высоком челе – полное осознание глубины произносимых им слов и своего многогранного значения в духовном мире современной России.
