-Схимница Анна! Сын к тебе! - произнесла, входя в низенькую дверь монастырской кельи, девушка-послушница. Строгое одеяние совершенно не шло к ее розовощекому, с милым курносым носиком, лицу. Казалось, что на веселого ребенка натянули одеяние воронье и не научили делать подобающее, строгое лицо.
Та, кому обратилась девушка, совершала молитву, наверное сотую за этот день. Услышав о госте долгожданном, схимница поднялась с колен и перед послушницей оказалась высокая, худая женщина, в монашеском одеянии. Черты лица ее, в противовес принесшей радостную весть, было строгим, серьезным, без тени краски. Женщина была еще достаточно молода и в некоторой степени красива, несмотря на непривычные для этих краев черты лица. Глаза ее были немного раскосы, кожа чуть желтовата, губы тонкие, в ниточку растянутые.
-Дождалась, Господи! - воскликнула схимница, осенила себя крестным знамением и поклонилась висящей на стене иконе. Потом повернулась к послушнице и произнесла, - Идем!
Девушка поспешила вперед, а схимница Анна сдерживала себя, чтобы не обогнать девушку. Дорогу к тому месту, где обычно бывали их свидания с сыном, она могла пройти с закрытыми глазами.
Пройдя по дорожке, отделяющей основные строения монастырской обители от окружавших ее толстых стен, послушница остановилась у сторожки, притулившейся у каменной стены. Тут она пропустила Анну вперед, но не ушла, а осталась стоять, стараясь разглядеть сына почтенной схимницы. Все знали, что сын Анны, Феодор, человек не мнение благочестивый чем его мать, с юных лет посвятил себя служению Богу и отвергал мирское. Девушке-послушнице было страшно любопытно, как выглядит тот, кто добровольно выбрал для себя скучную, монашескую жизнь. Ее саму отправили в эту обитель родственники, после того, как родители покинули этот мир, оставив единственную дочь с немалым богатством. Родня подумала, покумекала и так, и сяк, и решила, что коли выйдет замуж их сиротинушка, то попадут деньги ее родителей в чужие руки, ничем такого счастья не заслужившие. Выделили долю денег для монастыря, да земли немало, отправили девушку в монастырь, разделив оставшееся богатство промеж собою. Долго плакала она, сокрушаясь по воле, понимая, что окончится жизнь ее в этих стенах, не познав радости любви и материнства. Со временем смирилась немного, успокоилась, но не смогла побороть в себе живое начало, как того требовали от монахинь, а потому постриг ее откладывался на неопределенное время.
Схимница Анна вошла в сторожку, а послушница обежала двор и прильнула к маленькому окошку, затянутому бычьим пузырем. Сквозь него она видела только смутные очертания в свете свечи.
-Матушка! - молодой человек, высокого роста, с жиденькой, рыжеватой бороденкой, склонился перед вошедшей схимницей. У Анны на глаза навернулись слезы - сын! Взрослый, красивый и так похожий на отца своего, что при встрече с ним Анна всякий раз на краткий миг возвращалась в прошлое, словно не родное чадо видела перед собой, а Улеба, во плоти и крови.
-Верислав! - прошептала она, целуя его в подставленный лоб, - Сынок!
Дальше пошли разговоры о здравии и немудреных событиях, что произошли за время их разлуки.
-Я не надолго, матушка! - сказал Верислав, давно привыкший носить другое имя, но не поправляя мать, зная, что доставляет ей непонятное удовольствие, называть его языческим именем, доставшемся от русских его родичей. - Отец Никанор отпустил меня по скорому с тобой свидеться! Ждем мы посольство знатное. С Византии на Русь едет епископ Михаил, самого митрополита Николая Византийского ставленник!
Глаза Анны распахнулись от удивления.
-На Русь? Епископ? Что же ему там делать?
-Невесту везет он князю Владимиру! - сказал Верислав просто и даже немного равнодушно, но Анна, носившая когда-то давно имя Алтун, ахнула и закрыла лицо руками. Воспоминания тяжелой волной обрушились на нее. В ее памяти еще свежи были образы тех мест, где познала она и великую радость, и великое горе. Верислав, по младости лет, свои детские воспоминания не принимал всерьез, гнал от себя, как навязчивый сон. Он знал кто он, кто был его отец. Знал, что его отец и отец нынешнего князя Руси были родными братьями, но это не тревожило его душу, не возрождало в ней желания что-то поменять в своей теперешней жизни.
Анна же разволновалась не на шутку. Сердце бешено заколотилось и она приложила руку к груди, пытаясь его унять.
-Зря сказал тебе, матушка! - опечалился Верислав, - Думал тебе интересно будет!
-Не переживай, сынок! Это просто прошлое порой настигает так внезапно, что и секунды не остается чтобы принять удар. Мне вдруг почудилось, что неспроста невеста Владимира проедет через эти земли!
-И не просто проедет, но и остановится на ночлег в этой обители! Я уж и весть матери-настоятельнице передал!
-Не обманывает меня значит сердце! Знать бы только к худу или к добру такая встреча!?
Девушка послушница отлепила от оконца любопытное ухо. "Ну и дела! Вот веселья-то скоро будет!" - подумала она и поспешила к одрине*, где жили такие же, как она, послушницы, поделиться новостями.
Молва о сватовстве князя Владимира к Византийской принцессе и о ее нежданном согласии, летела впереди него самого, и успела прокатиться взад-вперед по Киеву и его окрестностям, а потом поспешила дальше, чтобы всяк узнал о том и в Новгороде, и в Пскове, и в Полоцке.
Не обошла молва стороной и двор Рогнеды-Гориславы, поначалу принявшей весть с усмешкой, и не более того. Мало ли жен взял себе Владимир с тех пор, как увез ее за собой полу-женой, полу-рабыней, погубив на ее глазах всю семью!? И то, что невеста была христианкой, не озадачило ее - живет же Ирина в княжеском терему столько лет, молится потихоньку своему Богу, не высовывая носа на улицу без надобности! Привычно и буднично велела княгиня Горислава слугам готовиться к прибытию князя, не сомневаясь, что к ней, к первой, прибудет он. И угадала!
Едва донесли, что князь вошел в Киев, как пару дней спустя явился он сам, верхом на любимом жеребце. Рогнеда и дети встретили Владимира на пороге, проводили в трапезную, где ловкие прислужницы успели уставить стол, заготовленными загодя яствами.
За столом Владимир был непривычно молчалив. Детей услал спать, лишь только успели они отведали по куску пирога с черемухой. Как только они ушли, князь взял в руки кубок с пивом и пригубил его, глядя прямо на Гориславу. В ее жилах тотчас забурлила кровь, вспомнились многочисленные жаркие ночи бешенных объятий. Ей показалось, что сейчас Владимир бросится на нее, как бывало не раз, но он не двигался и продолжал пристально рассматривать ее, словно впервые видел.
-Пойдем в светлицу? - спросила она первой, удивляясь его поведению.
-Разговор у меня есть, Горислава! - сказал он. С ноткой горечи прозвучало в его устах ее горемычное имя.
Она сразу поняла, что разговор предстоит не из приятных, но то, что слетело с уст Владимира поразило ее до глубины души.
-Скоро в Киев прибудет Византийская принцесса...
-Как же, слышала! - перебила его Рогнеда с усмешкой, - Мало тебе все жен!
-Теперь у меня будет лишь одна жена...
Рогнеда шумно вздохнула.
-А остальных куда? Рыбам на корм?
-Прекрати Горислава! Не ерничай...Волю вам дарую! Вольна и ты отныне делать, что пожелаешь! Хочешь мужа тебе найду, надежного?
-Может и отца нового найдешь детям нашим?!
-Дети мои, и точка! - Владимир начинал сердиться, заиграл желваками.
-Не бывать тому! Я жена твоя! Или ты забыл, как обещал, что я настоящей княгиней буду, после того, как погубил мою семью!
-Княгиней величаться и впредь будешь, а женою мне нет!
За дверью, притаившись, слушал разговор родителей отрок Изяслав. Никогда прежде он не слышал, чтобы так громко и грозно, разговаривали они друг с другом. Изяславу стало очень обидно за мать. Отец, навещавший их наездами, эпизодически, был для мальчика скорее неким идолом, чем родною душою. А вот матушка рядом была всегда. Изяслав плохо понял, что происходит, но отчетливо сообразил, что отец собирается обидеть ее. В голосе матери он услышал боль и она передалась ему.
Меж тем, как и прежде в противостоянии Владимира и Рогнеды, мелькнула искра непреодолимой страсти. Владимир схватил Рогнеду за руку и потянул в светлицу. Она старалась сопротивляться, собирая в кулак остатки гордости, но как всегда он победил, и она уступила...
Сон не шел к Владимиру. Он лежал, уставив глаза в темный потолок и думал о том, что к Рогнеде ему путь заказан отныне. Не волен он сдержать плоть рядом с нею! Еще не понимал сам, что любвеобилие плотское воспринимает как грех, словно нарушил слово, данное девице, которую даже не видел. Он чувствовал, что и Рогнеда не спит. Она осторожно повернулась на бок, и Владимир прикрыл веки, не желая ни видеть ее, ни разговаривать. Долго он чувствовал на себе ее испытующий взгляд, и под ним начал проваливаться в сон. Внезапно Рогнеда встала с постели. Владимир приоткрыл один глаз и в лунном свете увидел ее. Как была, нагишом, Рогнеда на цыпочках подошла к сундуку, стоявшему у дальней стены, приподняла тяжелую крышку и пошарила в его темном нутре рукой. Владимир, в который раз поразился, до чего соблазнительно и упруго ее тело. После множества родов и вскормленных самостоятельно детей, она казалось такой же молодой, что и прежде. Лишь грудь отяжелела, но не обвисла, а стояла торчком, двумя упругими полушариями.
Рогнеда, так же на цыпочках, кралась обратно к кровати. Владимир прикрыл веки, притворяясь, что спит и ждал когда она ляжет рядом, понимая, что снова не сдержится и коснется ее красивого тела. Но она не ложилась. Он чувствовал рядом ее дыхание, но движения не ощущал. Князь открыл глаза в тот момент, когда она, коротко рыкнув, прыгнула на него. Тело сумело отреагировать быстрее, чем разум. Владимир откатился в сторону, как раз в тот момент, когда длинный, тонкий кинжал, опустился на то место, где он лежал мгновение назад. Рогнеда зарычала, выдергивая кинжал из перины и снова замахиваясь. Владимир без труда перехватил ее руку, вывернул так, что пальцы женщины разжались сами собой и кинжал со звоном упал на пол.
-Убить меня удумала!? - прошипел Владимир ей в самое лицо.
Она рассмеялась громко, истерично.
-А ты что думал!? Поиграл со мной сколько надо и выбросил за ворота! Вспомни кто я, чья я дочь!
-Все кичишься своею кровью? Я тебя отправлю сейчас к твоему племени, заждались уж поди!
Они не замечали, что уже не таились, говорили громко. Пальцы Владимира сжались вокруг нежной шеи Рогнеды, надавили, перекрывая доступ воздуху.
-Не тронь ее! - раздался у Владимира за спиной звонкий голос. От неожиданности он ослабил хватку и Рогнеда ужом выползла из под него и натянула на нагую грудь покрывало.
У большой родительской кровати, стоял Изяслав, держа двумя руками тяжелый отцовский меч. В глазах мальчика стояли слезы, но вид он имел решительный. Внезапно в сыне Владимир увидел себя. Обида за мать, за несправедливое отношение к ней, воскресла в душе. Гнев ушел. Владимир встал, подошел к Изяславу.
-Не трону! - пообещал он и вышел.
Рогнеда зарыдала в голос, только сейчас осознав, что натворила. Чуть не погубила свою жизнь, уготовав детям судьбу сиротскую! Навсегда порвала ниточку надежды, что сможет еще побороться за князя с той неизвестной, ради которой он бросил ее...
Изяслав уронил меч, подбежал к матери, прижался к ней. Они сидели обнявшись и плакали до самого рассвета.
А Владимир, не дожидаясь утра, оседлал коня и поскакал прочь. Прохладный ветерок и тишина ночная, остудили голову. В словах Рогнеды он слышал горькую правду - он лишил ее родных, увез силой за собою, держал подле себя, как забаву! Решение пришло само собою. Он отправит Рогнеду назад, туда где она родилась и выросла. Может найдет она счастье так, где остались ее корни? А Изяслав, вступившийся за мать, получит землю своего деда князя Рогволда в управление....
*одрина - общая жилая комната в монастыре.
