«Пороли как? — Это поймали молодых солдат, человек двадцать, расстрелять хотели, ну, а полковник тут был, кричит: всыпать им по пятьдесят плетей!..»
Р. Б. Гуль.
Рассуждая о белом терроре, многие ссылаются на события в селе Лежанка Ставропольской губернии, когда после боя с Добровольческой Армией, возглавляемой на тот момент генералом Корниловым, вроде бы было расстреляно немало пленных красноармейцев. Этот бой описан в воспоминаниях Антона Деникина и Африкана Богаевского, а также в книге Романа Гуля, тоже сражавшегося в рядах Белой Гвардии.
Казалось бы, чем не козырь в руках коммунистов?
Впрочем, при ближайшем рассмотрении, судя по всему, именно – казалось.
Что же у нас есть из достоверных фактов?
Первый Кубанский – или Ледяной – поход Добровольческой Армии начался по старому стилю 9 февраля 1918 года. Войска шли на соединение с отрядами кубанцев и двигались от Ростова-на-Дону к Екатеринодару.
21 февраля белогвардейцы выступили из станицы Егорлыцкая к селу Лежанка.
И сражение у этого села стало первым серьёзным сражением добровольцев против тех, кто выступал на стороне большевиков.
Признаюсь честно. Я не поддерживаю безоговорочно всё, что делал генерал Корнилов. И уж точно не являюсь однозначным сторонником генерала Деникина.
И мне хотелось бы объективно разобраться в том, что происходило в тот день, обратив внимание на весьма двусмысленные моменты, которые часто отчего-то не замечают.
Может, потому что не хотят замечать, ведь они лежат на поверхности?
Посмотрим, что нам расскажут люди, являвшиеся участниками данных событий.
Например, Африкан Богаевский.
«Был тихий зимний день. Слегка подморозило. Ветра не было…
Впереди начался бой. Я получил приказание подтянуть свой полк вперед и, обогнав обоз, который суетливо начал сворачиваться в вагенбург, выдвинулся на бугор.
С этой возвышенности, как на ладони, было видно все поле сражения.
…Марков уже ввязался в упорный бой. Большевики, занимая окопы по обе стороны речки, осыпали его жестоким ружейным и пулеметным огнем; пришлось залечь и ждать результатов обхода корниловцев.
… Наступая уступом против красных под их редким огнем примерно в версте за Офицерским полком, я с удивлением и восторгом неожиданно увидел, как марковцы, которым, видимо, надоело открыто лежать на другой стороне речки под бестолковым, но все же горячим огнем врага, вдруг вскочили и бросились — кто через мост, а кто в воду — в атаку на окопы красных. Последние совсем не ожидали этого и, даже не сопротивляясь, бежали. Я отчетливо видел, как беглецы быстро движущимися черными точками усеяли всю возвышенность за слободой, за которой бешено скакали повозки с «товарищами» и батарея. Марковцы и корниловцы настойчиво преследовали бегущих…
… Впервые за поход в этом бою были взяты в плен и преданы военно-полевому суду несколько офицеров-артиллеристов 3-й артиллерийской бригады. Суд отнесся к ним снисходительно и помиловал их, поверив тому, что они насильно были взяты красными, державшими их семьи заложниками.
В Лежанке Корнилов приказал для отличия от большевиков нашить полоску белой материи на папахи и фуражки».
Богаевский А.П. Ледяной поход. Воспоминания 1918 год.
Да, цитирую с купюрами, поскольку формат статьи не располагает к тому, чтобы помещать сюда целые главы. Но все жалеющие могут найти данный отрывок в воспоминаниях Африкана Петровича и убедиться, что ничего принципиально важного я не вырезал.
В его мемуарах нет ни слова о массовых казнях. О бое – да. Об отступлении красных – тоже. А боя без жертв не бывает, не правда ли?
Впрочем, стоит посмотреть, что о том же событии говорит генерал Деникин, поскольку и он там присутствовал.
«В селении Лежанка нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией.
Был ясный слегка морозный день.
… Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапнели. Началось.
Офицерский полк развернулся и пошел в наступление: спокойно, не останавливаясь, прямо на деревню. Скрылся за гребнем. Подъезжает Алексеев. Пошли с ним вперед. С гребня открывается обширная панорама. Раскинувшееся широко село опоясано линиями окопов. У самой церкви стоит большевистская батарея и беспорядочно разбрасывает снаряды вдоль дороги. Ружейный и пулеметный огонь все чаще. Наши цепи остановились и залегли: вдоль фронта болотистая, незамерзшая речка. Придется обходить.
Вправо, в обход двинулся Корниловский полк. Вслед за ним поскакала группа всадников с развернутым трехцветным флагом...
…Офицерский полк не выдержал долгого томления: одна из рот бросилась в холодную, липкую грязь речки и переходить вброд на другой берег. Там — смятение, и скоро все поле уже усеяно бегущими в панике людьми мечутся повозки, скачет батарее. Офицерский полк и Корниловский, вышедший к селу с запада через плотину, преследуют.
Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: «ликвидируют» большевиков... Много их...»
А.И.Деникин. Очерки русской смуты.
То есть, мы видим, что ликвидировали большевиков именно в бою, тогда, когда добровольцы преследовали оборонявшегося противника.
А что, когда-то было по-другому? Нет, я не говорю даже о «товарищах» типа Лациса, которые проповедовали, что убивать следует только за происхождение. Да и не только проповедовали – они убивали. Я не говорю о работе чрезвычаек – я всего лишь о боевых столкновениях.
К слову, описывая один из боёв с красными, с червонными казаками, Пётр Николаевич Краснов замечал, что самое главное – не впадать в панику, не бежать. И тогда есть шанс выжить. Тех, кто бежит – добивают. На войне, как на войне.
А вот как поступали с пленными.
К слову, данный момент полностью совпадает и у Деникина, и у Богаевского.
«Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угрозы. Лица пленных мертвенно бледны. Только близость штаба спасает их от расправы.
Проходит генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущенно упрекает пленных офицеров. И с его уст срывается тяжелое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:
— Предать полевому суду.
Оправдания обычны: «не знал о существовании Добровольческой армии»... «Не вел стрельбы»... «Заставили служить насильно, не выпускали»... «Держали под надзором семью»...
Полевой суд счел обвинение недоказанным. В сущности не оправдал, а простил. Этот первый приговор был принят в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе. Офицеры поступили в ряды нашей армии.
А.И.Деникин. Очерки русской смуты.
Вроде как всё понятно. Откуда ж у нас пошли обвинения в массовых казнях?
А от господина Гуля, Романа Борисовича. Который тоже считается участником Ледяного Похода. Его воспоминания «Ледяной поход с Корниловым» были изданы в Берлине в 1921-м году. Из данных воспоминаний я тоже приведу цитату. А потом постараюсь отметить некоторые странности.
Эти странности есть – и буквально кричат о себе.
«День чудный! На небе ни облачка, солнце яркое, большое. По степи летает теплый, тихий ветер…
Пиу... пиу...— долетают к нам редкие пули.
Мы недалеко от края села...
Но вот выстрелы из Лежанки смолкли...
Далеко влево пронеслось «ура»...
«Бегут! бегут!» — пролетело по цепи, и у всех забила радостно-охотничья страсть: бегут! бегут!
… Из-за хат ведут человек 50—60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены.
Пленные.
Их обгоняет подполк. Нежинцев, скачет к нам, остановился — под ним танцует мышиного цвета кобыла.
«Желающие на расправу!» — кричит он.
«Что такое? — думаю я.— Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел, вот этих 50—60 человек, с опущенными головами и руками.
Я оглянулся на своих офицеров.
«Вдруг никто не пойдет?» — пронеслось у меня.
Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами.
Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами.
Прошла минута.
Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны...
… Вечером, в присутствии Корнилова, Алексеева и других генералов, хоронили наших, убитых в бою.
Их было трое.
Семнадцать было ранено.
В Лежанке было 507 трупов».
Вот именно эту статистику обычно и приводят, когда хотят поговорить о белом терроре и разжигании гражданской войны.
Цифры-то откуда? Что, господин Гуль лично ходил и считал? Палочкой в каждый труп тыкал? И как тогда отличал тех, кого расстреляли, от убитых в бою?
Ладно, идём дальше.
Лично мне сразу в глаза бросилось описание погоды. Мороз у Богаевского и Деникина и тёплый ветер у Гуля. Так и хочется спросить – а это точно об одном и том же дне?
Да и об оправдании судом офицеров, что перешли на службу к красным, господин Гуль отчего-то не пишет.
Странно?
На самом деле, только на первый взгляд, если посмотреть на отношения Романа Борисовича с большевиками и их противниками.
Гуль был призван в армию в 1916-м году, в 20 лет. Дослужился до прапорщика, командовал ротой. После Октябрьского переворота добрался до Новочеркасска и поступил в Добровольческую Армию.
Правда, ненадолго. Уже осенью 1918-го он оказывается на Украине, в армии гетмана Скоропадского, которой, по сути, и не было. Так, одно название.
«Создавалась в Киеве из молодых земельных собственников прекрасная дивизия "сечевых стрельцов", были офицерские батальоны и народный Сумской гусарский полк, но это были тысячи человек, тогда когда для защиты Украины и для войны с большевиками требовались сотни тысяч.
Переговоры о мире с Советской республикой затягивались и выливались в форму праздной болтовни и пустого митинга. Советская республика недвусмысленно грозила восстанием в тылу, общественные деятели левого толка, подобные Петлюре, поднимали голову и говорили против гетмана, и если все это еще не выступало открыто, то только потому, что молчаливо стояли повсюду часовые в германских касках и грозное "halt" заставляло поджимать хвосты самых смелых политических шавок».
П.Н.Краснов. Всевеликое войско Донское.
С Украины Роман Гуль плавно перебрался в Германию – уже в 19-м – принципиально отказываясь принимать участие в войне, которая всё ещё шла в России.
А дальше интереснее. В 1921-м году он издаёт в Берлине свои воспоминания. А в 1923-м году его книга выходит… в Петрограде. В предисловии к книге, написанном товарищем Мещеряковым, говорится о том, что белый офицер показывает правду жизни и борьбу простого народа против угнетателей.
Самое занятное – проверочку 1937-го в библиотеке книжица благополучно прошла.
Хотя нет, самое занятное не это.
«В гитлеровской тоталитарной Германии я не мог психологически и душевно жить… Всем существом захотел я вырваться из этого коричневого тоталитаризма на свободу…»
Р.Б. Гуль. Я унёс Россию.
Как человека, воспевавшего террористов – Гуль писал о Савинкове, о красных командирах, одно название автобиографии «Конь рыжий», явная отсылка к творчеству Савинкова – его арестовывают в Германии в 1933-м. Однако ровно через месяц полностью освобождают и дают возможность выехать во Францию.
Признаюсь, было бы любопытно взглянуть на того, кто издавал книги о врагах советского режима в СССР в то время – и кого освободили бы через месяц после ареста. Правда, не уверен, что такие имеются.
В период оккупации Франции Гуль прятался где-то на фермах и занимался сельским хозяйством.
Стоило закончиться Второй Мировой, он открыто присоединился к масонской ложе «Юпитер» в составе Великой Ложи Франции.
С 1950-го жил в США.
Так что свидетельства о массовых расстрелах у нас есть – правда, от масона, воспоминания которого свободно издавал совдеп. И говоря о факте «белого террора» в селе Лежанка, всё-таки стоит смотреть на источники информации.
P. S. «Акантов стоял тогда подле брата-профана. Его голова горела от стыда. "Что же это", -- думал он, -- "Я пошел в масоны, чтобы спасти Россию от большевиков, а, оказывается, что сами масоны заодно с большевиками, они покрывают их преступления и жестокости"...
Бессонный мозг работал. Все оказывается ложь…»
П.Н.Краснов. Ложь.
P. P. S. Горька эта чаша,
Как горек их жребий земной.
Изолгана память.
В чужих палестинах погосты...
Но песня моя
Продолжает поход Ледяной,
Хоть всё на круги возвратить
Даже песне не просто.
К. Ривель.