На наш взгляд, рассказ о погроме Курской губернии бандами Махно был бы неполон без свидетельств очевидцев событий.
По словам кандидата исторических наук Олега Черникова, его дедушка в январе 1921 года видел немногочисленный отряд махновцев, появившийся однажды на рассвете на окраине города Курска в районе Стрелецкой слободы. Бандиты «проскакали сквозь туман» очень тихо, да так, что мало кто их заметил, скрывшись в неизвестном направлении.
Рассказ свидетелей из с. Камышное Беловского района Ф.И. Подшиваловой, В.И. Шевердина и В.В. Вертаковой, записанный сотрудником Курского музея археологии Светланой Ермаковой, более подробный: «Махновцы появились у нас в январе, проходили через наше село, отступая на Мирополье, тянулись почти целый день. Впереди двигалась колонна примерно в сотню человек, по три в ряд. Все были одеты в черную форму (черные штаны, сапоги, полушубки, шапки), в голове колонны везли два черных знамени. Знамена были свернуты, но не зачехлены. Первое украшали махры типа аксельбанта, второе с какой-то вышивкой. Всадники отряда выглядели устало, но сытно, были вооружены винтовками и саблями, сидели на хороших лошадях. Они угощали местных детей сахаром, торбы с которым висели у них перед седлами, обещали дать еще больше, обещали дать еще больше, если кто-то укажет на хозяев, имеющих хороших лошадей. За этой сотней двигалась основная часть махновцев вперемешку с обозами. Одеты были более разномастно, чем передовой отряд, но основная масса также носила черную форму. Снаряжены были также похуже, а у лошадей, на которых они сидели, торчали ребра. Проходя по селу, новоприбывшие на пути своего следования подпаливали хаты, но особо не грабили. Местные жители появление махновцев встретили без особо восторга. Прятались сами, прятали имущество и особенно лошадей. Боялись оказать помощь или просто выразить сочувствие».
Беловский комсомолец А. Ломакин вспоминал те горькие дни: «Мы, мальчишки, придя со школы, катались в это время на коньках у моста через реку Илёк. На дороге из села Песчаное появился небольшой отряд верховых. На груди солдат были кумачевые банты. Красные, подумали мы. Несколько человек отделились от отряда и направили своих коней к нам. «Эй, вы, пацаны! Какая власть у вас в селе?». «Советская, известно», - отвечали мы. Тогда они бросили нам несколько горстей пиленого сахара в грудках и уехали. Мы же, конечно, передрались за этот сахар. Через некоторое время на шоссе Песчаное – Белое появилась целая колонна конников, обоз тяжело груженых саней».
«У здания волостного совета… на большом столе стоял стул. На нем в белом полушубке сидел Нестор Махно. К нему подводили людей, которые были захвачены за работой в волостных учреждениях, докладывали об принадлежности к Советской власти, а он молча взмахивал стеком… Это был знак – в расход». «Булгакова, сыны которого были коммунистами и находились в Красной Армии, зарубили прямо на площади. Его раздели до нательного белья и приказали бежать. Когда он удалился метров на 100, его догнали на лошади и шашкой сняли голову».
Очевидец погрома слободы Белой А. Жуков: «Наша семья жила тогда на базарной площади, квартира находилась недалеко от магазинов, которые стояли в два ряда. Раздались выстрелы. Я стоял у калитки и видел, как махновцы сбивали замки и раскрывали двери складов. «Берите, что вам нужно, - говорили они людям, собравшимся здесь. – Это вам батько Махно дарит»… Откуда-то взялись цыгане на паре лошадей. Они вытаскивали мешки с сахаром, туши мяса, круги сливочного масла и все это грузили на сани. А кулак Прохор Кривенко, запыхавшись, прибежал домой и с ходу закричал на сынов: «Гришка, прячь скорей лошадей и новые сани, а то Махно заберет! Ты же, Фрол, беги на базар. Там магазины грабят. Может, что и достанешь. Да мешок возьми, сахар несут».
Вспоминая эти прискорбные события обоянский коммунист А.А. Сагайдак отмечал: «23 января 1921 года мы получили сведения, что по обоянскому уезды промчали 12 000 махновцев во главе с самим Махно, Петренко и Корниенко. Они свой путь усеяли сотнями трупов активистов советской власти; их преследовали кавалеристы под командованием т. Нестеровича, но у махновцев и красной кавалерии не было боеприпасов и все сражения проходи холодным оружием, т.е. клинками и пиками. Убиты махновцами 59 активистов, тоже порублены клинками. Характерно, что многие члены РКП (б) не были казнены, хотя они были в руках Махно. Так, фельдшер уездвоенкома – член РКП (б) был у себя дома в Верхопеньях и не сказал, что он коммунист, а сказал, что он фельдшер. Его заставили перевязывать раненую ногу Махно и отпустили. Упродкомиссар тов. Лобанов насильно заставил кулака обмолачивать хлеб и сдавать продразверстку, был схвачен в доме кулака, куда пришли махновцы покупать и ускользнул из их рук, т.е. его спасли кулак и его сыновья, спрятав под соломой в клуней, а всех милиционеров, агентов Упродкома и продотрядовцев, избачей, председателей с/советов и членов с/советов уничтожили на месте без суда следствия».
Яркой и трагичной была судьба избавителя Курской губернии от махновских банд Владимира Степановича Нестеровича.
Нестерович (Ярославский) Владимир Степанович (1895 – 1925). Окончил военное училище, участник Первой мировой войны. Дослужился до штабс-капитана. В 1917 году вступил в большевистскую партию. С 1918 года в Красной Армии, командовал полком, бригадой, стрелковой дивизией. Награжден орденом Красного Знамени (Приказ РВСР № 132, 1920 г.) и почетным революционным оружием (приказ №4 от 05.01.1921 г.). После окончания Военной академии зачислен в кадры Разведуправления штаба РККА и направлен за границу, в Австрию, где он стал носить фамилию Ярославский. В Вене он координировал работу на Балканах в качестве военного атташе.
В книге Д.П. Прохорова «Сколько стоит продать Родину» (СПб., 2005) невозвращенец Беседовский, лично знавший Нестеровича писал:
«Он не мог разбить главных сил Махно, которые проходили за сутки 200 – 300 километров. Регулярная кавалерия Нестеровича не могла, конечно, угнаться за этими легендарными по быстроте отрядами». Сам Нестерович вспоминать о том времени не любил. Уже находясь за границей, во время дружеского застолья с тем же Беседовским он закончил рассказ о махновцах такими словами: «Порой мне казалось, что я командую гусарами Михельсона, усмиряющими крестьянское восстание Пугачева. С той только разницей, что теперь с обеих сторон бессмысленный бунт».
После взрыва в Софии, в кафедральном соборе, утроенному по заказу Коминтерна (взрыв в Софийском кафедральном соборе, организованном военным отделом ЦК Болгарской компартии при самой активной поддержке Коминтерна и Разведупра. Целью взрыва, организованного 16 апреля 1925 г., стало убийство главы болгарского правительства А. Цанкова, пришедшего к власти в результате военного переворота 9 июня 1923 г., и членов его кабинета.
По замыслу организаторов этого теракта после ликвидации членов правительства должны были начаться рабочие вооруженные выступления, которые неизбежно переросли бы в коммунистическую революцию. Но вся эта безумная затея с треском провалилась. Хотя бомба взорвалась во время службы и погибло около 150 человек, ни Цанков, ни его министры не пострадали. Более того, последствия оказались совершенно противоположными ожидаемым – все непосредственные участники покушения были казнены, а на коммунистов обрушился шквал репрессий.) решил порвать с ГРУ и самовольно уехал в Германию. Там он успел связаться с представителями английской разведки, после чего бывшие коллеги пресекли его «антисоветскую деятельность». В августе 1925 года он был отравленв одном из кафе города Майнца. Это был первый, советский разведчик-нелегал, оставшийся за границей «из-за политических разногласий с властью».
