Картина Г.С.Седова «Царь Иван Грозный любуется на Василису Мелентьеву», находящаяся в Русском музее, явно написана под впечатлением от пьесы (помню, как в детстве бабушка показывала мне открытку, добавляя: «А тут она и проговорилась!»)
Ну, спи, Господь с тобой!
Красавица заснула сладким сном;
Прошёл испуг, легко её дыханье…
…С тобою
Узнаю я покой души и ласку.
Люби меня и лаской молодою
Напомни мне жену мою Настасью!
Люби меня, и в сердце оскотелом,
Бог даст, опять откликнется былое,
Забытое и изжитое счастье.
Однако эта идиллия будет очень недолгой. Последний акт пьесы – это изображение мук нечистой совести. Конечно, можно вновь провести параллели с Шекспиром, сразу придёт на память леди Макбет: «И всё-таки здесь пятно… Прочь, проклятое пятно! Прочь, говорю!.. Стыдно, милорд, стыдно! Воин, и вдруг испугался? Чего нам бояться, не знает ли кто-нибудь, раз никто не может призвать нашу власть к ответу? Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови?.. Да неужели эти руки никогда не станут чистыми?.. Всё ещё держится запах крови: все благовония Аравии не надушат эту маленькую руку. О, о, о!» И пояснения врача: «Она не так больна, мой государь, как потревожена толпой видений, томящих душу».
Конечно же, Василиса тоже «потревожена толпой видений». Однако вспомним, что леди Макбет мы видим только бродящей в припадке сомнамбулизма. А Василиса, проснувшись, скажет царю-мужу довольно смело:
Ты что кричишь! Меня не испугаешь!
Мне выходцы из гроба только страшны,
А грозного царя я не боюсь.
Во сне исчезает её властолюбие, уступая место и страху, и мукам совести. Погибшая по её вине царица не даёт покоя:
Поди ты прочь, поди!
Зачем за мной ты ходишь?..
Зачем глядишь ты мёртвыми глазами,
Закрытыми, мне прямо в сердце? Сгинь!
Исчезни ты! Исчезни! Да воскреснет!..
Тяжёлый сон какой! Да расточатся...
Врази его...
Но хоть и будет она спрашивать у царя: «К тебе они приходят ночью?.. Убитые тобой», - хоть и будет просить позволения «съездить помолиться на гроб» Анны («Быть может, умолю слезами я и щедрым подаяньем усопшую, и, грешная, во гробе уляжется она покойно»), наяву она остаётся верна себе:
Мне совесть
И память дел прошедших и грехов
Ни жить, ни веселиться не мешает;
Я весела весь день, а только ночью...
Вольно же ей в полночный час являться!
Уж это мне, помилуй, не под силу,
Тут женских сил не хватит!
Всё так же она будет просить и даже требовать ласк царя:
Казни, кого ты хочешь, лишь с женою
В любви живи, люби меня и тешь,
Мой государь, Иван Васильич!
И даже командовать им: «Я здесь усну. Покрой мне ноги… Сними кафтан с плеча». Да ещё и упрекнёт:
А коли стар, зачем же ты женился?
Молился бы по чёткам…
…Завистливы на молодое тело
Глаза твои, а угождать не хочешь
Жене своей!
А на напоминание царя («Какая ты царица! Невенчанной царица не бывает! И не жена ты мне, жена шестая — полужена») ответит совершенно откровенно:
А не гневись — хочу я быть царицей;
Почёта я хочу и поклоненья,
Поцарствовать хочу, повеличаться.
Хоть день, да мой, а там хоть умереть, —
И умереть-то хорошо царицей.
И ведь добьётся своего: и уложит её царь, и кафтаном своим накроет, потому что, услышав от неё гордое «Убить убьёшь, а лучше не найдёшь», прекрасно поймёт, что так оно и есть.
Какая кротость!
Какой покойный, безмятежный сон!
Ужель меня лицо твоё обманет?
Ужель под этой тишиной таится
Змеиное лукавство?
Эти размышления царя совершенно неожиданно для него оправдываются. Наклонившись, желая услышать, что любимая говорит во сне («Дарить меня ты хочешь, прошептать мне ласку. Ну, шепчи скорее»), он узнаёт неожиданное для себя (ведь во сне Василиса ни перед кем не притворяется):
Андрюша!
Голубчик мой! Прости меня, сгубила
Я молодость твою. Хотелось мне
Царицей быть, но я не разлюбила
Тебя, дружок... А старого, седого,
Нет!.. Я любить не в силах... Ах, Андрюша!
Ах, милый мой! Люблю, люблю.
И здесь уже пощады ей не будет – ни от царя («Живую в землю зарыть её!»), ни от внезапно для неё появившегося Колычёва, который заставит признаться во всём («Ну, кайся перед смертью! Ну, сказывай дела свои, винися…»), а затем и убьёт…
Андрею не страшна собственная смерть. После гибели Анны и предательства Василисы он, хоть и «в спальники поставлен» («Не всякому из княжеских детей такая честь»), не желает оставаться при дворе. Прекрасно зная, что находиться «близ царя» - «близ смерти», он хочет уйти «в монахи к Евфимию в Суздаль», а получив отказ и разделавшись с «бабой-лиходейкой», спокойно выслушивает свой приговор:
Вот славно, вот спасибо!
Андрюшка, ты слуга хороший! Только
Ты старому, мне, в слуги не годишься…
…Возьми, Малюта,
И прибери Андрюшку Колычёва
От наших глаз куда-нибудь подальше...
Хоть в тот же гроб, где Василиса будет!
***************
Перевёрнута ещё одна страничка истории. Насколько она правдива? Трудно сказать. Но «предания старины глубокой» живы…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь
