Заметала метель деревенскую улицу. Пурга сбивала с ног. По ночам выли волки. Они совсем осмелели, подходили к ферме, пытались проникнуть внутрь. По утрам колхозницы приходили на работу, видели глубокие царапины от острых когтей, оставленные хищниками. Война сдвинула их с насиженных мест. Напуганные взрывами, стрельбой, бомбежками, уходили стаи хищников все дальше на восток, где спокойнее было. Шел второй год войны.
Любка сидела за столом, на котором стояла маленькая керосиновая лампа. Тусклый круг света падал от нее на стол. Приходилось экономить керосин. За время войны он стал таким дефицитом. Мать ложилась спать пораньше, наказывала дочке, чтоб та тоже долго не засиживалась. Нечего зря керосин жечь.
Любка сидела и в который раз перечитывала письмо от Алеши. Треугольнички, вымаранные цензурой приходили от него редко. Под Сталинградом, где воевал Алексей, шли ожесточенные бои. Алеше не то что писать, поесть некогда было. Хотя чего уж там лукавить, не то что некогда, а нечего. Вдруг в окошко кто то тихо постучал. Любка даже вздрогнула от неожиданности, прижала нос к стеклу, стараясь высмотреть, кто же это мог быть в такое время.
С другой стороны стекла она увидела Фирку.
- Вот кому дома не сидится в такую непогодь - удивилась Любка и пошла открывать ворота. Ходили слухи, что дезертиры бывает заходят в деревни, заходят в избы, убивают хозяев и грабят все, что есть в избе. Может это и слухи, что дезертиры в такую глубь смогут пробраться без документов было как-то сомнительно. Но на всякий случай в деревне все сидели за закрытыми вортами.
Любка отодвинула тяжелую задвижку, открыла ворота. Во двор, словно сугроб снега, ввалилась подруга.
- Ну ты, Фирка, и даешь. Чего тебе дома то в такую круговерть не сидится. Не будет что ли для тебя погоды получше.
Та только засмеялась в ответ.
- Да тоска зеленая дома сидеть. Мать спать легла. С девчонками в карты поиграли. А потом подумала, что давно у тебя не бывала, вот и побежала. Сегодня от тятиньки письмо пришло.
Подружки зашли в избу.
- Тихонько только, мама с тятинькой уж спать легли. Чего отец-то пишет.
- Пишет, что ранен был, в полевом госпитале лежал, в руку его ранили. Сейчас снова воюет. Говорит, что его все завороженным считают. Вот ранили его, пока в госпитале отлеживался, а остальных-то всех и поубивало. А его как от смерти судьба уводит. А он ведь сам лезет туда, где бой идет, под самые пули.
Люба вспомнила Егора, которого всегда недолюбливала и даже боялась в детстве. А тут ей стало жалко его. Даже не остерегается на войне. Не хочет видно возвращаться домой.
- Фирка, а вы то хоть пишите ему письма.
- Я пишу, и девчонки тоже. А мама то неграмотная, чего она напишет. Только поклоны от себя передает.
- Ты хоть пиши, чтоб под пули не лез. Как без мужика в доме жить.
Фирка тяжело вздохнула. Отца уж сколько времени нет, воюет, а они как жили, так и живут. Мать зато не битая ходит. Девчонки хоть не вздрагивают теперь от каждого стука. А что война, голодно, холодно, тяжело, так ведь все одинаково в деревне живут.
Девушка только подумала об этом, но вслух ничего не сказала.
Она начала рассказывать, как ходит в лес, готовит дрова. Мужиков-то почитай совсем не осталось, только те, что постарше. А тут бригадир ее остановил. Сказал, что пахать эту весну будут на быках да на коровах. Велел на ферму почаще заходить, да к племенному быку привыкать.
- Ты девка, говорит, здоровая, справишься с ним.- Фирка вздохнула. Она не представляла даже, как с таким бычищем сможет справиться. Он ведь не теленок, чего не по нему, живо на рога подцепит. Да и когда на ферму заходить, если из лесу затемно приходят.
- Фир, а волки-то в лесу вас не трогают. Вон они как ночами воют.
- Нас там бригада целая, стучим, пилим, шумим. Они не подходят. Но издалека сколько раз стаи видели. Сидят, будто ждут чего-то. Да и костер всегда разжигаем, чтоб погреться где было, да и волков отпугнуть.
Подружки поговорили еще, Любка про Алексея рассказала. Воюет под Сталинградом. Окружили фашистов в кольцо.
Фрося заворочалась, подружки замолчали. Фирка совсем шепотом попрощалась. Любка пошла, закрыть ворота. Метель так и не унималась.
- Сколько она еще так будет кружить. Хоть бы там, где Алеша, ее не было.
На другой день небо расчистилось, выяснило. Стало морознее, но зато тихо. Любка шла на работу по колено в снегу. Всю дорогу перемело, даже не видно, где она. Похвалила себя, что шаровары надела, да натянула штанинины поверх валенок. А то бы сейчас все ноги мокрые были от забившегося в валенки снега.
Бухгалтерши и председатель слушали по радио сводку с фронта. Диктор торжествующим голосом вещал, что второго февраля фашисты полностью прекратили сопротивление. Сталинградская битва закончилась победой советских войск. Последние немецкие подразделения в Сталинграде капитулировали.
Радостная весть вызвала слезы у всех присутствующих. Даже по щеке председателя прокатилась слеза, которую тот не смог удержать. Конечно, больше всех радовалась Люба. Она не могла дождаться окончания работы. Хотелось обрадовать отца с матерью этой новостью.
Ворота дома были не на запоре. Люба удивилась. Ведь даже днем всегда закрывались теперь. Мать встретила ее с заплаканными глазами.
- Мама, ты чего ревешь?
От этого, казалось бы простого вопроса, Фрося зашлась в плаче, плечи ее вздрагивали. От рыданий она даже говорить ничего не могла. Иван сидел на скамейке с рассеянным видом, словно не мог осознать случившееся.
- Тятинька, ты то чего молчишь?
Люба уже понимала, что случилось страшное. Отец прокашлялся, словно прочистил горло.
- Повестку мне принесли. На войну забирают. Завтра надо в военкомат явиться.
- Тебя одного?
- Нет, пять мужиков. Всех с моего года. Видно и до нас очередь дошла. Да будет тебе, Фрося. Не реви. Сейчас , чай не сорок первый. Вон немца гнать начали.
- Да, да. Я хотела обрадовать вас, сказать, что Сталинградская битва закончилась, теперь немцев дальше гнать будем.
- Ну вот видишь, Фрося. Не реви. Чего мне старому сделается.
Люба, видя что мать не в состоянии ни о чем думать, принялась собирать отца в путь. Мать посмотрела мутными от слез глазами на то, что делает Любка.
- Да чего ты делаешь-то. У меня давно все припасено лежит. Думала что не понадобится.
Она принесла из сеней связанный узелок, развязала его. Сверху лежали вязаные варежки, носки, потом кальсоны, рубаха, верхняя одежда, несколько пачек махорки и спичек.
- Вот. Это ему с собой на смену. Хлеб как знала, сегодня испекла. Знать бы раньше, так травы бы не добавила. Два каравая положить надо, соли, картошки, моркови да свеклы сушеной положить вместо сахара.
Женщины уложили все в мешок. Все готово, чтоб завтра не торопиться. Ночью они не спали. Отец давал наказы, рассказывал, где чего лежит. Не на один день уходит. Придется бабам и мужицкие дела делать. Пусть знают, где взять. Что-что, а инструмент у него всегда был в порядке, все, как в коробочке. Чего надо, то и бери. Все под рукой. Только вот руки свои не мог оставить Иван любимым женщинам.
Он понимал, что война еще не скоро закончится. Это тогда, в сорок первом, верили они, что немцев шапками закидают. Сейчас-то уж он знал, какой хитрый, коварный, сильный враг хотел и хочет захватить его землю. Но для спокойствия Фроси утверждал, что воевать недолго осталось. Лишь бы она не переживала так сильно.
Утром, еще только рассветать начало, пошли провожать Ивана к сельсовету. Теперь не приезжала за мобилизованными машина. Провожали на лошади. Хоть их и осталось в колхозе совсем мало, но выбирали самую шуструю лошаденку, чтоб не тащилась как кляча. Возчиками при лошадях были мальчишки-подростки. В силу военного времени все они должны были работать в колхозе.
Ко времени подтянулись все отъезжающие . На них не висли малые дети, все мужики в годах, успели своих детей вырастить. Только жены рядом с ними голосили, да взрослые уже дети.
К Любе подскочила Фирка.
- Ой, а я думала, что ошиблись, когда сказали вчера, что дядю Ивана забирают. Так он же старый уже.
- Фирка, какой старый, пятьдесят четыре года. Не старый для войны. Кто знает, потом может и совсем стариков забирать будут.
Долгие проводы - лишние слезы. Как подошли все пятеро, так быстро попрощались, сели в сани и лошадь потянула тяжелый груз. Бабы стояли, неистово крестили вслед своих мужиков. Каждая надеялась, что ее крестное знамение спасет мужа от вражеской пули.
Любка поддерживала плачущую мать, а сама думала.
- Хорошо хоть пурга вчера кончилась. Дорогу накатали. А то бы пришлось пешком эти десять верст мерить.
Фрося тяжело переживала проводы мужа. Только сейчас она поняла, как хорошо ей жилось все эти годы. Иван угадывал все ее желания, делал все дела по дому, при случае мог и печку истопить и варево в печь поставить. Вроде такая мелочь, но даже печку всегда для нее сам заправлял. Дрова с вечера принесет, колодцем их сложит в печи. Смолевую лучинку нащепает, снизу выложит костерком. Утром только спичку к лучине поднести и запляшут веселые огоньки, перекинутся на поленья. Только не зевай хозяюшка, управляйся поскорее.
Прошел месяц, как проводили Ивана. Весна начинала потихоньку вступать в свои права. Огромные сосульки свешивались с крыш. Днем куда не посмотришь, как, кап, кап. Как-то разом рухнула дорога. Утром морозы по снегу наст мостили. Любка на работу утром уходила прямо по снежной целине, а вот с работы, чуть пробиралась. Рыхлый снег, под ним вода. А где утром шла спокойно, сейчас не пройдешь, по пояс в сугроб провалишься.
Вот и сегодня прямо вся взмокла, пока до дому дошла. Мать дома встретила с известием.
- Почтальонка приходила, письмо принесла. То ли от Ивана, то ли от Алексея. Не сказала от кого, торопилась.
Любе показалось странным, куда так торопилась почтальонка, что на минутку не могла задержаться, прочитать, от кого весточка пришла.
Письмо лежало на столе. Фрося несколько раз за день к нему подходила, да ругала себя, что так и не доучилась грамоте, когда заставляли учиться. Что знала, да и то позабыла. Да и читать то их только по книжному учили, по букварю.
Люба, скинув пальтишко, прошла вперед, взяла в руки письмо. Сердце часто-часто забилось. Письмо было казенное, с печатью. Строчки заплясали в глазах, куда то уплывали и снова возвращались. С трудом она смогла прочесть, что муж ее, Алексей, погиб в битве под Сталинградом.
Люба опустилась на скамейку, привалилась к стене. В голове словно молоточки стучали и одно слово крутилось.
-Убит. Убит. Убит.
Фрося увидела, как побледнело лицо дочери, поняла, что письмо с недоброй вестью. Но она боялась спросить, что там. Она села рядом с Любой и уставилась на чернильную печать.
Продолжение читайте тут:
