– Превосходный кларет, сэр! – мой собеседник прерывает затянувшееся молчание, отвлекая меня от задумчивого созерцания языков каминного пламени и пляски теней, отбрасываемых ими на стены моей гостиной.
Сэр Уинстон, если мне не изменяет память, сформулировал три необходимых компонента земного счастья. Человек счастлив, когда ему есть, чем заняться, есть, о ком заботиться, и есть, на что надеяться. Осмелюсь внести коррективы.
Я на покое, не обременён никакими занятиями, кроме размышлений. За оранжереей смотрит садовник.
Мне не о ком заботиться. Дог Тревор издох. Туземец, вывезенный когда-то с далёкого тропического острова, трудоустроен в Сити и более не нуждается в опеке.
Что касается надежд, то я с юности привык считать это ощущение слабостью, свойственной барышням и плебеям. Надежда – химера, отвлекающая от реальной жизни, в которой работает только расчёт.
И тем не менее, я счастлив, смею утверждать. У меня в норме сон, аппетит, пищеварение. Достаток позволяет вести размеренное существование здесь, в Эссексе, не в родовом замке (нам, кокни, подобное недоступно), но в коттедже с садом и лужайкой. Жилище обустроено в соответствии с моими представлениями об уюте и красоте. В гостиной полумрак, тяжёлые шторы на сводчатых окнах. Тишину нарушает треск камина и шуршание шлёпанцев, если я прохаживаюсь, либо шелест страниц, если сижу.
Как-то попалось в руки сочинение писателя Толкина. Отбросил через несколько глав, излишне занудно, даже для меня. Однако образ хоббита, обитателя симпатичного подземного мирка и этим мирком повелевающего, показался близок моей модели организации быта.
Сегодня я принимаю гостя. Он атташе по вопросам культуры при нашем посольстве в Москве. Много лет мы работали парой, под моим руководством он делал первые оперативные шаги. Следы наши с ним, если бы, конечно, мы оставляли следы, можно было бы встретить в самых разных уголках Евразии. Мы – знатоки многих языков, нравов и обычаев племён, мастера, не побоюсь этого термина, политического зодчества не просто в прикладном, но и в высоко художественном смысле.
Сейчас он в отпуске и вот заглянул на огонёк моего камина.
Молчим. Но я-то понимаю, что Тьюсдей, давно утративший юношескую сентиментальность, выкроил время на дорогу в Эссекс не просто ради глотка деревенского воздуха в сочетании с глотком кларета (отменного, тут я с ним соглашусь), но по делу. Небольшой портфель он разместил возле ног и время от времени поглаживает его лакированным боком ботинка.
– Как там Москва?, – в свойственной мне доброжелательной манере помогаю лысеющему юнцу перейти к разговору по существу.
– Дикари, сэр, – откликается Тьюсдей. Да, должен признать, мне удалось привить его речи сдержанность и чёткость формулировок.
Он извлекает из портфеля и протягивает мне рукопись.
– Взгляните, сэр, на это. Мне бы хотелось узнать ваше мнение и, если возможно, получить рекомендации. На мой взгляд, с предметом вы знакомы, как никто другой.
Это киносценарий. Название нельзя сказать, что завораживает, но задерживает внимание: «Пещерные люди».
Автор, очевидно, с первых строк намерен увлечь читателя пружинистостью действия в экзотических декорациях.
Леса Тюрингии. Апрель 1945-го. В городок вступает Красная армия. Жизнь, патриархальная, далёкая от жестокостей войны (здесь даже концлагерь похож, скорее, на кемпинг), превращается в ад. Комендантом назначен некто Вампиров, выходец из недр ГУЛага, алчное примитивное существо. Под предлогом заготовки дров он приказывает немедленно срубить сакральный дуб саксов, с древности служивший символическим центром духовной жизни здешних мест. Поруганию также подвергается языческое (традиционно почитаемое тюрингскими христианами) капище пещерного типа, где Вампиров устраивает свою канцелярию. По существу, это вертеп, в котором начинается разнузданная непрерывная оргия.
Вампиров, объявивший себя потомком прибайкальских шаманов, заставляет городских девушек прислуживать ему в костюмах наяд и исполнять непристойные танцы.
Рядовой Иван участвует в освобождении узников концлагеря. Те, вопреки штампам сталинской пропаганды, выходят на свободу сами, их не приходится транспортировать. Признаков истощения нет. Это потому, объясняет Ивану, жестами преодолевая языковой барьер, миловидная надзирательница Эмма, что нормы питания заключённых в рейхе неукоснительно соблюдались, даже если при этом персоналу приходилось ограничивать свой рацион.
Иван влюбляется в Эмму, она отвечает взаимностью. Отдаваясь чувствам, они допускают целый букет смертельно опасных нарушений. Немкам запрещены контакты с иностранцами. Русским солдатам – с немками. Секс вообще под тотальным запретом, впрочем, начальство – партийное и оккупационное – запреты игнорирует.
При посещении бывшего концлагеря для оценки возможности переселения туда семей беженцев из восточных регионов, пострадавших при советском наступлении, Вампиров обращает похотливое внимание на очаровательную Эмму. Иван понимает, что возлюбленную ему не отстоять.
На свидании возле пня, оставшегося от священного дуба, солдат располагает партнёршу так, что в момент любовного апофеоза она ударяется лбом о поверхность дубовой плахи и гибнет, получив травму, не совместимую с жизнью.
Разъярённый Вампиров, у которого из-под носа увели женщину, лично расстреливает Ивана, несмотря на то, что раньше рядовой коменданту нравился и он даже подумывал, не свести ли с ним близкое знакомство.
В финале негодяя настигает возмездие в лице американского офицера, который, в соответствии с союзническим мандатом, предаёт его суду. Не дожидаясь приговора, Вампиров вешается в камере на подтяжках.
Отрываю глаза от текста. Тьюсдей продолжает смаковать бокал кларета.
– Добротная вещица, мой друг. Как говорится, ладно скроена и крепко сшита.
– Согласен, сэр.
– Кто автор?
– Рукопись передала мне Римма. Помните, вероятно?
Припоминаю. Римма Потноногая возглавляет известную московскую киносемью. Она – продюсер и дистрибьютор. Супруг – сценарист, режиссёр, пробовался на роли второго плана. Сын – начинающий постановщик.
Успешная, энергичная и, что важно, правильно в духовном отношении настроенная группа.
Стало быть, автор текста – Платон Потноногий, динозавр советского кинематографа. Громадный жизненный, в том числе военный, опыт. В молодости служил в интендантской роте в советской зоне оккупации Германии. Вывез немало ценного. В смысле наблюдений и впечатлений.
– Что просят? – не спрашиваю, а просто поднимаю бровь.
– Денег, разумеется. – ответ столь же беззвучен, сколь красноречив.
Как остроумно заметил сэр Уинстон, о чем бы мы ни говорили, разговор всегда о деньгах.
«Так в чем же дело, хочется спросить, выделите им грант».
–Дело в том, сэр, что на меня вышел коллега, атташе по культуре посольства ФРГ. Римма, что неудивительно, закинула невод и там. У немцев вопросы. Сценарий нуждается в доработке.
– Что не так?
– Две принципиальных вещи. Русские не могли освободить узников концлагеря. Согласно современному видению истории, все лагеря нацисты успели эвакуировать на запад. Людей освобождали американцы, в ряде случаев (единичных) – англичане. Русским доставались бараки и колючая проволока. Они использовали их для хозяйственных нужд. Поэтому узники, получая свободу, логично и искренне возносили к небесам возглас: «God, bless America!».
Второе. Намёк на склонность Вампирова к отношениям с мужчиной не корректен, ведь он отрицательный персонаж.
Да, аргументы.
– Друг мой, – произношу я после некоторого раздумья. – Мы не торопимся, верно? Мы вообще крайне редко спешим. Пусть поработают с материалом. Дело не в немецких придирках. Дело в глобальном политическом дискурсе, если им доступно это словосочетание. Главное, чтобы при доработке не выплеснули вместе с водой ребёнка, как гласит русская пословица. Чтобы осталась фундаментальная концепция: русские – первобытное племя или, если угодно, сборище племён, ведомое низменными инстинктами. Фактор наличия тоталитарного советского режима предопределяет ещё большую, можно сказать окончательную деградацию.
Вообще Платон с Риммой молодцы. Им удалось передать атмосферу. Я как будто вижу это крушение тысячелетнего дуба. Даже жалко. Ведь это и наш с вами духовный символ в каком-то смысле. Древние саксы – часть наших с немцами общих пращуров.
А Платон – философ, можно сказать. Как удачно подобрал название – «Пещерные люди». Перекликается с учением сэра Фрэнсиса о человеческих заблуждениях, присущих всем нам, но в особенности неразвитым и не способным развиваться особям.
Прошёл год. Мы снова неторопливо молчим, глядя в огонь моего камина сквозь кларет. Я обдумываю услышанное.
Сценарий доработали. Неточности устранили. Получили наш с немцами совместный грант через независимый фонд, обслуживающий русское министерство культуры.
Творческий коллектив во главе с Потноногим-младшим выехал на натурные съемки в Тюрингию. Планировали уложиться в неделю, от силы – две. Собственно говоря, отснять нужно было лишь священный пень, включая сцену гибельного для Эммы свидания, и древнее капище.
Однако дело затянулось. Режиссёр стал часто и подолгу уединяться в пещере. Объяснял это необходимостью дождаться вдохновения. Выходил утомлённым и вялым, рассеянно давал указания и вновь скрывался под землёй. Спустя месяц объявил съёмки законченными (действительно было отснято бессчётное количество дублей, а у героини сменилось то ли пять, то ли шесть дублёрш), а сам исчез. Обыскали площадку, осмотрели пещеру, не всю, поскольку тюрингские подземелья – одни из самых обширных в Европе.
В полумиле от входа обнаружили коридор, уходящий в бездну. Дальше идти не решились. Так что он и сейчас где-то там.
– Кино-то сделали?
– Да, сэр.
– Вы его видели?
– Не счёл нужным, сэр. По отзывам, наши установки отражены, контракт можно считать выполненным. Прокатный успех не велик, но мы организовали вывоз продукта на несколько международных фестивалей.
– Ваша версия?
– Кладоискательство, сэр. Согласно легенде, в пещере зарыты сокровища одного из родов нибелунгов. Вам, вероятно, приходилось об этом слышать в период командировки. Особую ценность, по преданию, представляет так называемый кубок Альбериха, из которого карлики во время праздничных бдений вкушали волшебный туман. Рискну предположить, сэр, что юноша увлёкся поиском именно этого трофея. Более того, склоняюсь к мысли, что история с написанием сценария в привязке к данной местности была частью замысла, созревшего у Платона ещё весной 45-го. К слову, Альберих, по легенде…
– Не трудитесь пересказывать мифы, дружище. Они мне известны. Проект, пусть хиленький, реализован – это основное. Судьба пещерного копателя меня, признаться, мало волнует. А вот нибелунгами и их наследием, было время, интересовался. Когда путешествовал по Тюрингии.
Мы поднимаем бокалы, умолкаем и устремляем взгляды на огонь. Огненные лепестки извиваются, напоминая пляшущих в хороводе рыжих карликов.
На каминной полке, куда я перевожу взор, тускнеет старым серебром кубок, испещренный руническими письменами. Иногда по утрам я выношу его в сад, чтобы наполнить свежим эссекским туманом.
