Моё детство было не столько босоногим, сколько сиротским. Родители строили свои научные карьеры, в какой-то момент они практически одновременно вышли на защиты кандидатских. В детском саду сверстники дразнили меня безотцовщиной, и поэтому пришлось очень рано выучить слово «автореферат». С его помощью я пресекал любые нападки, говоря, что отец у меня есть, но занят написанием вот этого самого. В особо тяжёлых случаях бил насмешников жестяным грузовиком по голове. Помогало лучше, чем автореферат, однако раздражало воспитателей.
Лето проводил в Янико́е. Бабушку не слушался, дядька – Мажи́д – считал, что ограничивать меня в чём-либо нельзя, для самых крайних случаев существовала конура Волчка. Сын волка и кавказской овчарки легко отличал гостевые посещения его жилища от вынужденных побегов. В тех ситуациях, когда грозила опасность, он вообще не подпускал ко мне никого, включая родителей. То есть – жилось хорошо. И даже выгодно.
Яникой недалеко от Нальчика, меня часто навещали, каждый раз привозя разнообразную компенсационную мзду за пребывание в селе. Более того – я мог заказывать конкретные игрушки. Приехавшая в очередные выходные мама привезла ожидаемую масштабную модель «Москвича». Машинка полностью отвечала моим требованиям: имела резиновые колёса с чётко различаемым рисунком протектора, открывающиеся двери, крутящийся руль, никелированные бампера.
Она идеально подходила для игры в шоферов, каковая и была начата сразу же по получении автомобиля. Куча песка с извилистыми шоссе, блестящий новый экипаж у меня и округлый камень у Алима. Миниатюрный авто на фоне булыжника выглядел замечательно, однако его великолепие омрачалось одним существенным обстоятельством. Эти три брата, жившие по соседству – Алик, Алим и Руслан – при случае легко тибрили понравившиеся им предметы. Соображения этического порядка ими игнорировались, стоило объекту попасть в пределы их двора – он пропадал, как в чёрной дыре. Поимка с поличным означала безропотное возвращение позаимствованного. В то же время, первый шаг, нет, полшага в свою калитку, превращал каждое материальное тело в «Моё, моё! Неделю назад тётка на базаре купила!»
Поэтому я был бдителен. «Москвич», к видимому сожалению Алима, ни на мгновение не уходил из моих рук. Впрочем, тупо схватить игрушку и убежать у меня на глазах воровайка не посмел бы. Опыт свидетельствовал – камни, брошенные мной, всегда попадают в голову. Количество шрамов на бритых черепах моих товарищей учёту не подлежало. Некоторые родители, узнав, что приехал отпрыск Абида́т, забирали детей с улицы или прогоняли их в соседние кварталы. Дело, кстати, было даже не в травмах – в безнаказанности городского засранца, на защиту которого грудью вставал Мажи́д, а в отсутствие оного – стокилограммовая псина с жёлтыми бешеными глазами и клыками длиною в пять сантиметров.
Алиму нужна была временная фора, гандикап, который позволил бы добраться… ну, хоть, до ворот. Уровень допустимого риска определялся мерой соблазна. В данном случае этот показатель был экстремально высок. И тут, совершенно некстати, высох и начал осыпаться спиральный проезд на песчаную вершину. Я сделал четыре шага к бочке с водой, стоявшей у стены летней кухни. Уже дойдя до неё, вспомнил, что моделька осталась тет-а-тет с совершенно ненадёжным типом. Резко обернувшись, увидел, как в калитке прощально мелькнули пятки похитителя.
Точнее, это он надеялся, что данный стоп-кадр будет последним фрагментом истории с игрушкой. Чтобы понять произошедшее далее, необходимо знать географию места событий. Подворья Мажида и Хайбулла́ха – отца Алима – разделял переулок, уходивший вглубь квартала. В пятнадцати-двадцати метрах от его начала находился вход в их коровник. Когда я, подхватив подходящий голыш, выскочил на улицу, жулик уже заворачивал в проулок – знал, что до главных ворот ему не добежать.
В свою очередь, моё положение также было ужасно – фатальное опоздание казалось очевидным. Кинулся обратно во двор. Он обнесён стандартным для балкарских сёл забором – каменным, высотой около двух метров. Или чуть ниже, но, всё равно, надёжно прикрывавшим улепётывающего ворюгу. Этот бежал, бодро шлёпая босыми ногами по вечной слякоти тенистого переулка и, практически, уже являлся обладателем «Москвича». Шаромыга допустил лишь одну ошибку – держался своей стороны. Что давало мне шанс. Очень чётко помню, как я взял поправку на его скорость, вычислил приблизительную траекторию движения, координаты головы и метнул камень через ограду по накатистой дуге. Торопливое«Чап-чап-чап» было прервано звонким щелчком камня о кость, раздался оглушительный рёв.
Выбежав в переулок, обнаружил лежащего ничком и плачущего Алима. Из неприятной раны на затылке текла кровь, но машинка была цела. Я не стал заморачиваться на детали и сантименты, взял игрушку и зарысил во двор к дядьке, а затем, немного поразмыслив, двинул в конуру к Волчку.
Прошло полвека. За это время, невзирая на соблазны и фамильную любовь Кангауров к диванам, я кое-что сделал. Защитил кандидатскую и докторскую, написал пару-тройку книг, сочинил дюжину стишков и рассказиков, наточил несколько ножей так, что ими можно остругивать человеческие волосы, от меня родились дети, любил нескольких женщин. Но сейчас, оглядываясь назад, могу точно сказать – всё, дарованное мне Всевышним, комплексно и концентрированно проявилось только один раз, в тот памятный день. Какое количество информации систематизировано и обработано, какие филигранные сокращения мышечных волокон инициированы и проконтролированы мозгом! За один хлопок сердца. Я сижу с умным видом за письменным столом и задаюсь страшным вопросом – неужели именно тогда был достигнут мой максимум и ничего более трудного мне уже не совершить?
