🟡🇩🇪📰(+)Berliner Zeitung: «Восточные немцы никогда не знали демократии бескризисного периода» (перевод с немецкого)

Обзор немецких медиа

🗞(+)Berliner Zeitung в интервью «Восточные немцы никогда не знали демократии бескризисного периода» историка Кристины Морины противопоставляет уничижительное мнение о Востоке дифференцированному. Она разрушает представление о ГДР как об апатичном нишевом обществе. Уровень упоротости: умеренный 🟡

Демонстрация в Люстгартене, Берлин, 10 ноября 1989 г. © Hermann/imago

Восточные немцы не познакомились с демократией бескризисного периода [в оригинале Schönwetterdemokratie, букв.: «демократия хорошей погоды — прим. «Мекленбургского Петербуржца»], от них требовалось очень многое, считает историк Кристина Морина, чья книга «Тысяча отъездов» («Tausend Aufbrüche») только что вышла в свет. В ней она рассматривает историю демократии на Востоке и Западе и по-новому взглянула на дискуссию между Востоком и Западом.

Ликующая пара освободила место на флаге ГДР, где раньше была эмблема серпа и молота, в День германского единства в Берлине 03.10.1990 © dpa

Berliner Zeitung: В своей книге Вы рассматриваете новейшую историю немецкой демократии, задаваясь вопросом о том, как различаются представления немцев о государстве и демократии на Востоке и Западе. В этих вопросах есть период до 1989 г. и после 1989 г. К каким результатам Вы пришли для периода до 1989 г.?

Киоски с сувенирами ГДР и СССР перед Бранденбургскими воротами, за день до празднования воссоединения 3 октября 1990 г. © Jochen Tack/imago

Кристина Морина: Взгляд на разделённую Германию обычно очень схематичен. Здесь западногерманская история демократии, там восточногерманская история диктатуры. Это оправдано, поскольку ГДР была диктатурой. Но в то же время это государство называлось Германской Демократической Республикой, и эта демократическая претензия была не только пропагандистской формулой, но и имела определённый социальный эффект. Многие люди в ГДР вели разговоры о социалистической демократии. Они делали это, понимая, что постулируется нечто, что в действительности не имеет ничего общего с демократией. Я пытаюсь добавить эту перспективу к схематическому представлению: что и до 1989 года в ГДР существовало рассмотрение демократии. Я говорю об истории претензий на демократию [по-моему, мадам, в вузе, если конечно вы его окончили, вы пропускали занятия по формальной логике — прим. «М.П.»].

Посетители празднования Дня германского единства ждут у Бранденбургских ворот © imago

BZ: Вы цитируете Вальтера Ульбрихта, который сказал: всё должно выглядеть демократично, но всё должно быть в наших руках. И при этом Вы говорите, что демократия в ГДР была не только штабной?

Морина: Государство прилагало огромные усилия, чтобы утвердить то, что в действительности означало отсутствие свободы, репрессии, диктатуру, а для многих людей также насилие и преследования. Но в то же время существовал идеал лучшей Германии как противовес буржуазной демократии, которая была опорочена как классовая демократия. В социалистической демократии, напротив, уже не будет классового господства, а будет абсолютное политическое и социальное равенство. Это обещание оказало влияние далеко за пределами СЕПГ. Временами люди в ГДР, несомненно, даже более интенсивно занимались политикой, чем в Федеративной Республике, поскольку речь всегда шла об общей картине, о вопиющем разрыве между чаяниями и реальностью. Это было особенно актуально в неспокойные 1980-е годы. Для меня важно разрушить это представление об апатичном нишевом обществе в противовес либерализованному западногерманскому обществу и показать, что население ГДР тоже задумывалось о том, что такое демократия. Что такое общее благо, как создать справедливое общество.

Канцлер Гельмут Коль, ХДС, машет рукой ликующей толпе перед Рейхстагом в Берлине © photothek/imago

BZ: Какие источники вы оценивали?

Морина: В архивах Штази хранятся сотни тысяч перехваченных писем граждан, петиций, документов от населения. В исследованиях эти документы в основном учитываются как документы диссидентов. Но письмо редактору газеты не обязательно должно быть выражением диссидентства, такие письма приходили из середины общества. К тому же существует богатая традиция по так называемому «поворотному периоду» в различных оппозиционных архивах. До сих пор эти источники практически не изучались на предмет того, что же на самом деле обсуждалось в рамках концепции демократии. Центральным понятием осени 1989 года была свобода, а сразу за ней - низовая демократия, якобы истинная демократия.

Ликующие толпы перед берлинским Рейхстагом празднуют восстановление единства Германии фейерверками, немецкими флагами и шумом народных гуляний © Йорг Шмитт/dpa

BZ: Вы только что сказали, что в 1980-е годы становилось всё более неспокойно. Что именно произошло? Росло ли недовольство, находили ли люди гражданство ГДР всё более невыносимым?

Морина: Когда стало заметно, что в других странах Восточной Европы всё меняется и открывается, а в ГДР любые разговоры о реформах подавляются, люди стали все более политизированными и организованными. Например, протесты вокруг местных выборов 1989 г., ставшие уникальным демократическим политическим событием, послужили катализатором. Затем было эмиграционное движение, начавшееся с открытием других государств, смелость, которая вылилась в создание восточногерманской СДПГ или Нового форума... В течение очень долгого времени речь шла не об упразднении государства, а о реформе, это был дискурс доброй воли и лучшей жизни: мы живём в стране, которую каждый должен помогать формировать, как в одной большой семье, не ограничиваясь симуляцией участия и принудительной организацией, которую на протяжении десятилетий проводила СЕПГ. Речь шла о реальном участии.

Участник альтернативного празднования накануне воссоединения 02.10.1990 на площади Кольвицплац с флагом Германии с эмблемой «Перекуём мечи на орала» © Rolf Zöllner/imago

BZ: Какие желания, ожидания и надежды были у восточных немцев в те дни 89-го года?

Морина: «Новый Форум» стремился к созданию правдивой и плюралистической политической публичной сферы. Обмен мнениями на уровне глаз, который порождает, предполагает и укрепляет зрелость. Против того, что навязывала обществу СЕПГ, но что также поддерживалось частью этого общества. Этим и объясняется то, о чём шла речь на переговорах осенью 89-го года: как может преуспеть социалистическая демократия, особенно в качестве альтернативы капиталистическо-либеральной модели демократии? Идея взаимосвязи экономического строя и политической системы всё ещё более глубоко укоренилась в Восточной Германии, чем на Западе. Поэтому для «Осени 89» были характерны прежде всего низовые демократические и так называемые народно-демократические идеи, которые имеют мало общего с представительным строем Основного закона. Редко речь шла о будущем парламентской и партийной демократии. «Новый Форум» тоже не был партией.

В ночь с 02 на 03 октября у Бранденбургских ворот также пройдёт празднование воссоединения Германии © dpa

BZ: Но потом он стал ей. Почему?

Морина: Произошло очень сложное развитие событий в весьма динамичный период, когда идея немецкой нации вскоре стала всеопределяющей. В то же время разделение, жестокая граница и ситуация со снабжением, естественно, волновали людей в ГДР гораздо больше, чем в Федеративной Республике, которые неплохо устроились в своей свободной Боннской республике. Затем была экономическая ситуация и осознание того, что ГДР уже не может рассчитывать на помощь со стороны Советского Союза. И, наконец, западногерманское государство, чей отлаженный порядок притягивал к себе. Все эти факторы создали динамику, которая потянула за собой многих и склонила их к быстрому присоединению. Все альтернативные проекты и низовые демократические идеи вскоре перестали быть актуальными, остались, так сказать, на улице. В этом я вижу причину появления AfD: плебисцитарные импульсы потрясений практически не нашли своего отражения в политической культуре объединённой Германии.

Празднования привлекают и правых экстремистов: помимо немецких флагов, на прилавках можно встретить и военные флаги Рейха © imago

BZ: Именно это Вы имеете в виду, когда пишете, что подъём AfD на Востоке также связан с идиосинкразическим демократическим пробуждением на Востоке?

Морина: Я думаю, что на Востоке произошло специфическое усвоение западной модели, в которой идея парламентской и представительной демократии не играет центральной роли. Там и сегодня существуют другие, упрямые понимания демократии, с сильно однородными представлениями о сообществе, в котором равенство имеет больший вес, чем свобода. Меня волнуют те 10-15%, которых AfD добивается на Востоке, а не осадок национального радикализма и расизма, который существует и на Западе. В то же время в Восточной Германии они также более выражены, что связано с недостаточной переоценкой эпохи национал-социализма в ГДР. Но эти десять или пятнадцать процентов, которые видят в «Альтернативе для Германии» альтернативу до сих пор действующей демократии, захвачены AfD.

Демонстранты на Александерплац 4 ноября 1989 г. © Герман/imago

BZ: Это расчёт или убеждённость?

Морина: Во многом это расчёт, потому что в действительности AfD стремится к авторитарному, национальному порядку.

BZ: На Западе AfD хотят воспринимать как восточногерманскую региональную партию, что позволяет смотреть на Восток свысока: мол, там сохраняется диктатура. Так ли это на самом деле?

Морина: Я пытаюсь противопоставить этому дифференцированный и точный анализ. Конечно, успех AfD на Востоке не может не огорчать. В то же время это настоящая общегерманская партия. В своей книге я пытаюсь показать восточногерманское разнообразие, противоречия и пространство для действий, восточногерманскую креативность, восточногерманскую целеустремлённость. Поскольку подавляющее большинство там не голосует за AfD, они ценят конституционный порядок. Но эта часть менее слышна и менее заметна. Когда я веду беседы на эту тему в Западной Германии, где я сейчас живу и работаю, уничижительное мнение о Восточной Германии обычно быстро сходит на нет. Большинство упрямых, а возможно, и скептически настроенных к демократии граждан Восточной Германии - это не антидемократы, а уверенные в себе люди, которые не голосуют за AfD.

BZ: Они замечают, что уровень одобрения демократии на Востоке примерно на 20% ниже, чем на Западе, а именно 50%. Но они относятся к этому не отрицательно, а положительно. Почему так?

Морина: Важно помнить, что в Федеративной Республике через поколение после образования государства уровень одобрения демократии был примерно таким же высоким, как сегодня в Восточной Германии через поколение после 1990 года. И это в Федеративной Республике при экономическом чуде, а в Восточной Германии оно столь высоко, несмотря на экономическую катастрофу и огромные сокращения в социальном, материальном, культурном и политическом плане. Восточные немцы не познакомились с демократией бескризисного периода. От них требовалось очень многое, и в сравнении с этим одобрение демократии удивительно высоко.

BZ: Ранее Вы говорили, что равенство для восточных немцев важнее свободы. О каком понятии равенства идёт речь?

Морина: Когда западных немцев спрашивают о наиболее важных базовых ценностях, они по-прежнему склонны называть свободу, а восточные немцы - равенство. Равенство в представлениях восточных немцев - это не только политическое, но прежде всего социальное равенство, равенство условий жизни, жизненных шансов, благосостояния. В этом большинство видит основную причину существования государства: оно призвано гарантировать социальную безопасность. В западногерманском понимании государства акцент делается скорее на политико-правовой автономии гражданина, на недопущении посягательств государства. В Восточной Германии эти ожидания от государства основаны на опыте, обещаниях и разочарованиях режима всего XX века. В то время как в Федеративной Республике Германия отход от национал-социализма в долгосрочной перспективе оказался более успешным - последовало верховенство закона, а не новая диктатура.

BZ: Восточные немцы недопредставлены во многих областях, но в период с 1990 по 2013 г., как Вы отмечаете, они были несколько перепредставлены в партиях, законодательных и федеральных органах исполнительной власти. Тем не менее, Вы говорите о разрыве в представительстве, почему?

Морина: Перепредставленность свидетельствует о том, насколько эффективным было и остаётся демократическое участие восточных немцев в 89/90 гг. Очень многие граждане Восточной Германии участвовали в политике и оставили свой след в жизни Берлинской республики. Меркель и Гаук - не исключение. В то же время слишком мало задаётся вопрос о том, какие возможности были у этих людей представлять интересы Восточной Германии. В какой степени они вообще считали себя представителями восточногерманских интересов? На этом висит целый клубок вопросов, который к тому же разрушает привычный нарратив единства, согласно которому западные немцы взяли всё на себя, а восточные немцы оказались единственными жертвами этого действия. На Западе тоже были сокращения, и на Востоке тоже была ответственность. Я выступаю за новые, комплексные или даже противоположные вопросы, такие как: как AfD смогла стать такой сильной при Меркель?

BZ: Ангела Меркель впервые заявила, что она - канцлер всех немцев. Она отодвинула свою восточногерманскую идентичность на задний план и служила западногерманскому повествованию о том, как она росла за стеной, пока наконец не пришла свобода. Затем, под конец своего срока, она произнесла эмоциональную речь, в которой сетовала на то, что её взросление в ГДР было воспринято на Западе как балласт. Произошло ли там развитие?

Берлин 24 октября 1989 года: акция протеста против Эгона Кренца © epd

Морина: Как Шредер не мог и не хотел быть канцлером Нижней Саксонии, так и Ангела Меркель не могла и не хотела быть канцлером восточных немцев. Ей великолепно удалось добиться того, что её приняли как канцлера всей Германии. В том числе и потому, что она рассказала о своей биографии в ГДР так, что это полностью соответствовало западногерманским ожиданиям. Она многого добилась как первая восточная немка и первая женщина на посту канцлера. В то же время можно было ожидать, что её глубокое знание политико-культурного ландшафта Восточной Германии сделает её более внимательной к тому, что там происходило, когда AfD стала так сильна на Востоке, в частности, и взяла на себя роль левых. Отвечая на вопрос об успехе AfD, она запоздало сказала то, что ей было давно известно: например, что восточные немцы более нерешительно вступают в партии. В условиях парламентской демократии партии являются центральными организациями, через которые можно выражать и представлять свои интересы. Если восточные немцы сдерживаются, они остаются недопредставленными, поэтому это должно было быть признано и решаться гораздо более решительно как проблема демократической политики. Ни один канцлер ещё не определил адекватно эту задачу. Слишком часто речь идёт о социальном, материальном и символическом, о признании жизненных достижений. Я не думаю, что это действительно так. Сегодня речь идёт об участии.

BZ: AfD пытается превратить политическое, социальное и культурное разочарование на востоке в историю расширения прав и возможностей, говоря, что опыт незащищённости - это сила. Почему это так хорошо работает?

Хемниц. Понедельник протеста 25 сентября 2023 года© haertelpress/imago

Морина: Растёт то, что объединяет. В самом широком смысле национал-консерваторы из Западной Германии, у которых есть большие проблемы с либерализацией Федеративной Республики и некоторые из которых даже считают 68-й год большей катастрофой, чем 45-й, сталкиваются с ситуацией в Восточной Германии, где многие люди чувствуют себя отброшенными назад и обесцененными. Общество, в котором 68-го года не существовало. Там меньше культурного разнообразия, гораздо менее гетерогенное общество, поэтому Восточная Германия считается не худшей, а настоящей Германией [да!!! На 100% да!!! Всегда об этом говорю! 🤗— прим. «М.П.»]. Тем более что люди там за 89-й год научились приспосабливаться к самым неблагоприятным обстоятельствам и выработали своеобразный авторитарно-автономный менталитет: мы добьёмся своего, что бы ни решалось где-то наверху или в Берлине. Это очень популярно в Восточной Германии.

BZ: Объединение стало глубоким ударом и для западных немцев.

Морина: В 1989 г. Федеративная Республика отмечала 40-летие Основного закона, в общем-то, была довольна его развитием. И в этот момент он вдруг был поставлен под сомнение. В связи с этим мой коллега Норберт Фрай ввел в обиход термин «трансформационные потери», который мы должны более внимательно рассмотреть и применительно к новейшей истории Западной Германии. В качестве примера можно привести государство всеобщего благосостояния, хотя уже в 1980-е годы оно находилось под давлением. Издержки объединения ещё больше дестабилизировали западногерманскую систему социального обеспечения.

Морина: Или вспомним о комфортной, сдержанной роли, которую Германия играла в мире до 1989 года. Теперь же необходимо было взять на себя ответственность за внешнюю политику в такой степени, которая была немыслима ранее. Потом был переезд из Бонна в Берлин, не только структурные, но и культурно-символические сдвиги.

Морина: Поэтому для внутригерманского дискурса важно, чтобы были видны также трудности и издержки структурных изменений в Руре. Конечно, изменения были не столь радикальными, и западногерманское общество было несравненно лучше подготовлено к ним. Тем не менее, объединение стало глубоким испытанием и для западных немцев.

BZ: Ведь вы только что упомянули об Основном законе: в следующем году ему исполнится 75 лет, но фактически только для западных немцев, верно?

Морина: Я бы хотела, чтобы в этих торжествах впервые была учтена Восточная Германия, а не «великий момент 89-го года». Так же как и противоречивая конституционная история Восточной Германии. Конституция, которую ГДР дала сама себе и которую многие считали недостигнутой утопией, конституционные дискуссии за «круглым столом». Я знаю, что ведомство федерального президента пытается взглянуть на историю Основного закона с немецкой точки зрения. Тот факт, что восточные немцы в 1989/90 гг. столь значительным большинством голосов приняли решение в пользу Основного закона и никогда не подвергали это решение сомнению, - это, в конце концов, разделённая история в лучшем смысле этого слова.

BZ: Вы родились во Франкфурте-на-Одере и живёте на Западе. Как Ваша работа как историка связана с Вашей личной биографией?

Морина: Она тесно переплетается с этой темой, потому что эта современная история отчасти является историей моей семьи. Я из семьи, в которой были западногерманские родственники и в которой разделение было очень ощутимым, и в то же время из родительского дома, не будучи в партии, и пыталась вести достойную жизнь даже в условиях ГДР. Когда я разговариваю со своими родственниками или друзьями в Восточной Германии, эти вопросы и нынешняя ситуация почти всегда играют определённую роль. И, конечно, есть обеспокоенность тем, что происходит в Восточной Германии. Опасение, что идея демократического пробуждения будет утрачена и возобладают авторитарные течения.

Беседовала: Сюзанна Ленц. Перевёл с немецкого: «Мекленбургский Петербуржец».

@Mecklenburger_Petersburger

P. S. от «Мекленбургского Петербуржца»: всё равно у человека мозги индоктринированы либеральной пропагандой, но она всё же хотя бы пытается разобраться, что уже немало.

🎚Об упорометре канала «Мекленбургский Петербуржец» 🟤🔴🟠🟡🟢🔵

🤝Поддержать проект «Мекленбургский Петербуржец»