Почему танец – красив? Потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной эстетической подчиненности, идеальной несвободе.
Евгений Замятин
ФАКТ 1.
Инстинкт — пример противоположности значения слова в обыденном языке с его смыслом как термина сравнительной этологии, откуда «инстинкт» (-ы) проникли в прочие поведенческие дисциплины и не только. Лат. instinctus означает «(естественное) побуждение[1]», причём врождённое, «понуждающее» к автоматическим действиям, не контролируемым сознанием и реализуемым «слепо», «автоматически», т. е. они не корректируются в зависимости от обстоятельств исполнения, даже при угрозе полной безрезультатности и/или опасности для исполнителя. Неслучайно родственное слово — стимул[2]: то, что вызывает такие реакции.
Отсюда суждения пишущей публики, отчасти первых натуралистов, исследовавших инстинкт, о парадоксальном сплаве их «мудрости» и «слепоты». Лучший пример: изучение охотничьего поведения осы-лангедокского сфекса Жан-Анри Фабром[3]. Парализовав виноградного кузнечика-эфиппигеру, сфексы тащат его за усики, как оглобли. Если обрезать их коротко, жертву тащат за оставшиеся пеньки, хоть это неудобно; убрать и их — хватают челюстями за щупики, при их обрезании — хватают за гладкую голову вовсе безрезультатно... но даже не пробуют потащить за ногу или яйцеклад, хотя это напрашивается само собой в любом действии, основывающемся на опыте, обучении и/или сколько-нибудь развитом интеллекте[4].
Отсюда берёт начало психологическое определение инстинкта, где он определяется через противопоставление интеллекту, сознательным действиям субъекта. Таково, например, известное определение инстинкта Уильяма Джеймса (1902, цит. по Зорина и др., 1999): «способность действовать целесообразно, но без сознательного предвидения цели, и без предварительной выучки производить данное целесообразное действие». Джеймс определяет инстинкт как «слепое», но целесообразное поведение, чтобы резче подчеркнуть «сознательность» разумных человеческих действий. Будучи сопоставимы с ними по точности и целесообразности действия, инстинкты отличаются безусловной «слепотой» в силу некорректируемости действия при появлении препятствий, даже таких, которые ничего не стоило б устранить, слегка модифицировав поведение. У человека идея всегда предшествует действию; животное действует без всяких идей. Антитезой «слепоты» и «мудрости» инстинкта пронизаны большинство психологических работ периода кризиса.
В XIX-первой половины ХХ в., т.е до появления научной этологии[5] словами «инстинкт», «инстинктивное» философы, литераторы, газетчики etc. Люди пишущие обозначали внутренние побуждения, считавшиеся «природными» и «врождёнными» (на нынешнем языке — биологически детерминированными), а также вызванные ими действия людей задолго до каких-либо научных данных про это и независимо от них. «Инстинктами», вместе с «жизненной силой» и другими порывами, управляющими людьми помимо ума и знаний, вопреки им, и при этом в каком-то смысле «мудрыми», переполнены тексты писателей и философов 1900-1940-х гг.
В первую очередь речь идёт здесь о направлениях, вроде «философии жизни», культивировавших иррационализм, индивидуализм (гений и герой — в общем, личность, против «серой массы»), и интуитивизм. Для них действия по собственной чуйке, управляемые «инстинктами» (связываемыми, правда, не с биологией напрямую, а надрассудочным «зовом нации» или расы) возвышенней, лучше, правильней и успешней основанных на трезвой мысли и научном знании.
После пресечения сравнительной этологии[6] в конце 1980-х гг. те же слова используются биологами и популяризаторами науки, приверженными биологическому детерминизму (биологизаторству), для обозначения генетически обусловленной компоненты агрессии, сексуальности, страха, других побуждений людей и животных (опять же имея в виду внутренние причины активности). Т.е. опять они имеют в виду «биологическое» («природное») человеческих целей, намерений и мотивов, что отделяется ими от социального влияния, созданного взаимодействием с другими людьми и/или действием организующих его символических форм, и противопоставляется ему, чтобы потом представлять первое — причиной, второе следствием. В обоих случаях это красивость, ложная и дезориентирующая одновременно, что хорошо видно на примере провала идеи универсальности «базовых эмоций» Экмана: мимика родилась, а лицевые экспрессии ритуализировались как орудие социального влияния, их внешнее выражение — ритуал или символ культуры, сознательно используемый для получения помощи или иного желанного результата.
Обыденное понимание путает инстинкт:
а) с рефлексом, обращая внимание на немедленную и точную реакцию на стимул, некорректируемую средой;
б) со стереотипами, созданными культурой[7] и прочими проявлениями «социального бессознательного».
Оно обращает внимание на «автоматизм» определённых реакций (оценка положения на доске лучшими шахматистами в противоположность «средненьким») при ритуализованном (вычурном, неестественном, демонстративном) характере образующих их телодвижений, чья взаимная координация проходит помимо сознания, а точность этой последней выше индивидуального порога реагирования[8]. Таковы взаимная согласованность движений танцующих, образующая специфические фигуры танца и устойчиво поддерживающая их вопреки «возмущениям», вроде прохождения стада сквозь группу танцующих или отвлечение их внимания другими людьми, и ритмы музыки, сопровождающей танец (Зигфрид, 1995; Эпстайн, 1995).
Их так и тянет сравнить с брачными демонстрациями манакинов, шалашников, райских птиц… или демонстрациями территориальной агрессии бойцовых рыбок, цихлид, тетеревов, лебедей-шипунов и пр.
Образующие их телодвижения столько ярки и привлекают внимание, как танцевальные; их одновременное исполнение потому и зовут «демонстрацией», что они скоррелированы во времени не хуже телодвижений танцующих (вопреки моторной независимости элементарных действий, слагающих демонстрации, и статистической невероятности случайного сочетания этих действий, даже при повышенном возбуждении). Поэтому они выглядят вычурно, неестественно, контрастируя с постепенностью течения повседневной активности, плавностью переходов между её составляющими.
Неудивительно, что это сравнение сделано Лоренцем уже в 1952 г.[9] Однако «сравнить» не значит «отождествить»: кроме сходств, обычно бросающихся в глаза, нужно найти различия (что интеллектуально гораздо труднее) и, взвесив случайный либо системный характер тех и других, определить, что это — гомология, изоморфизм или ложная аналогия? Первое — явления одной природы, происходящие из общего корня; второе — неродственные явления, но однотипно функционирующие в рамках «своей» системы, вроде механических и электромагнитных колебаний; третье — отмеченные сходства рассматриваются совместно и считаются значимыми только в силу позиции наблюдателя, однако они не совместны и/или незначимы для самого явления[10], вроде отождествления человеческих войн с конфликтами групп шимпанзе Pan troglodytes, также сопровождающимися патрулированием «своей» территории, нападением на бывших поблизости «чужаков», с их убийством или серьёзным ранением.
ФАКТ 2.
Инстинкты реализуют «должную» последовательность действий в «должной» ситуации запуска инстинктивного акта, созданной одной из проблем жизни животного — появлением потенциального партнёра, захватчика на территорию, нужного корма, опасного хищника, выкатыванием яйца из гнезда, подлёта к месту, где добытый корм обрабатывается определённым способом и пр., все и не перечесть. Эта последовательность, чаще всего многоступенчатая — автоматизм: развивается направленно и предсказуемо в своём собственном времени и пространстве, «вычерчивая» характерную форму (образ), по которой инстинкт распознаётся как таковой.
Лучше всего это выразил создатель марксистской психологии Л.С.Выготский: его собственная теория поведения противоположна инстинктивизму, однако он (редкий дар) понимал оппонентов, умел формулировать их идеи точней и афористичней, чем они бы сделали сами, несогласие с ним плодотворно влияло на развитие его собственных идей.
«Инстинкт, эта генетически первичная форма поведения, рассматривается как сложная структура [курсив мой — В.Ф.], отдельные части которой слагаются наподобие элементов, образующих ритм, фигуру или мелодию» (Словарь Л.С.Выготского, 2004: 44). Иными словами, инстинкт характеризуется типологически определённой формой, реализуемой во внешнем мире; её специфический образ обладает сигнальностью, в силу которой направленно продуцируется одним и распознаётся другим из участников кооперативной реализации инстинкта, последнее суть коммуникация. Здесь я несколько забежал вперёд; подойдём к этому выводу постепенно.
Согласно модели инстинктивного акта Уильяма Крейга (1918 г.), заимствованной этологами, в ответ на запускающий стимул (релизер, о котором рассказано далее) животное сперва «слепо» реализует эту сложную структуру во всей свой полноте (аппетентная активность); её «вычерчивание» подкрепляется, удовлетворяя побуждения животного, только в самом конце этой реализации, в меру типологической определённости «вычерченной» так формы (консумматорный акт). Такая реализация инстинктов не корректируема контекстом, индивидуальным опытом, интеллектом животного, даже когда это не только возможно, но и необходимо, иначе не достичь биологически осмысленного результата. Её антипод — выученные действия, рождённые из наблюдения и обучения, с вовлечением памяти, интеллекта или опыта: даже если убрать контролируемость сознанием, отсутствующую или сомнительную у животных, они определяются обстановкой и меняются обстоятельствами исполнения ради достижения цели.
Так, внутреннее оплодотворение у гамбузий направляется тёмным пятном у анального плавника самки. Если самцу предъявить модель самки с таким же пятном далеко впереди, между жаберных дуг, он упорно и безрезультатно тычет гоноподием в ложное место.
Обратите внимание, передний и задний концы модели (и рыбки) отличны по форме, самцы при достаточном опыте могут в принципе выучить верное место. Некоторые (сугубое меньшинство) так и делают (справа), но большинство «слепо» реализует инстинкт.
ФАКТ 3.
Последнее верно и для существ, заведомо более «умных» и «индивидуальных», чем рыбы: птиц и млекопитающих. Большие пёстрые дятлы Dendrocopos major осенью и зимой питаются семенами сосны, ели, лиственницы, раздалбливая их шишки на «кузницах» — щелях или зажимах в дереве, между ветвями и пр., куда шишка вставляется, долбится, потом птица слетает за новой, ставит её в «станок» и т. д[11].
Чем управляется эта активность? Ключевым раздражителем в виде старой шишки в «станке», из которой уже выбрана большая часть семян. По мере их исчерпания неотогнутые чешуи всё реже попадаются при долблении, дятлу приходится чаще и чаще вертеть шишку в «станке», чтобы попасть на неподолбленный бок. В этот момент дятел не удержится и слетит за новой; вернувшись с шишкой, он непременно прижмёт её грудью и дёрнет клювом за старую, чтобы выбросить и вставить новую.
Это инстинкт, автоматичный настолько, что используется для отлова дятлов на «кузницах». Орнитологи настораживают лучок за старую шишку; дятел, прилетев, дергает за неё и спускает сторожок (Приклонский, 1962). Он не может не дёрнуть, хотя видит это странное сооружение; дёргает даже после того, как уже попадался и пр.
Однако ещё классические опыты Л.В.Крушинского показали, что дятлы — умные птицы, с развитым интеллектом[12]:
«Если щель в стволе дерева не подходит для закрепления в ней шишки, дятел соответствующим образом обрабатывает ее и подгоняет по размеру, причем для сосновых шишек он делает станок одной формы, а для еловых — другой. В одном дереве бывает два станка для разных шишек. Станки пробовали забивать фанерой. В этой новой поверхности дятел продалбливает точно такое же отверстие, как первоначальное.
Описано похожее поведение дятлов при раздалбливании летков в скворечниках, которые они используют для ночлега. Дятел точно подгоняет размеры летка по своему росту, несколько раз делая «примерку». Вся эта сложная и разнообразная деятельность, несомненно, оставляет место и для проявления элементарного рассудка[13]».
Примечания:
[1] Происходит от лат. instinctus «instīnctus, «(естественное) побуждение»», от instīnguere «подстрекать», из in- «в» + stīnguere «колоть», далее из праиндоевр. *steig- «тыкать, колоть». Русск. инстинкт заимств. через нем. Instinkt или франц. Instinct. Этимологии взяты из латинско-русского словаря И.Х.Дворецкого, за консультацию я признателен С.А.Бурлак.
[2] Лат. stimulus исходно - «остроконечная палка, которой погоняли животных, стрекало», иногда также другие остроконечные палки. Исходный корень – «stig»-«колоть», в латыни сохранился лишь в производных. Значение «стимул» появилось уже в классической латыни.
[3] Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога. М.: Учпедгиз, 1963. Пер. Н.Н.Плавильщикова.
[4] «Животный» уровень развития интеллекта назван (Л.В.Крушинским) элементарной рассудочной деятельностью. Сюда входят 1) знание закономерностей внешнего мира — вещь можно спрятать в объёмную, но не в плоскую фигуру; предмет, скрывшийся за ширмой, появится «с той стороны» ширмы; потянув за нить, прикреплённую к лакомству, можно его достать, но не надо тянуть за свободно лежащую и т. д.; 2) их устойчивое использование в выборе поведения в проблемной ситуации, даже когда непосредственная стимуляция толкает к иному (скажем, корм исчезает за ширмой, побуждая тянуться за ним, тогда нужно двигаться в обход неё, т. е. в противоположную сторону).
[5] Оно отсчитывается от публикации статей Конрада Лоренца «Компаньон в мире птиц» 1935 г. и «К формированию понятия об инстинкте» 1937 г. См. «Историю идей сравнительной этологии» и Е.А.Гороховская. Этология: рождение научной дисциплины. М.: Алетейя, 2001. 224 с..
[6] О причинах и следствиях этого см. «Взлёт и падение сравнительной этологии».
[7] И ею же изменяемыми, но на больших временных интервалах, превосходящих одно поколение, почему изменения незаметны для обывателя (и чувствительны только для тех, кого затронули непосредственно). Лучший пример сознательных изменений такого рода — формирование у женщин стереотипов, нужных для освоения сложных рабочих профессий, ранее им недоступных, в рамках эмансипации женщин в СССР. До революции самой распространённой женской профессией было «батрачка» или «домашняя прислуга». «Стереотип» не зря происходит от древнегреч. «твёрдый отпечаток» (στερεός + τύπος): будучи сформированным, он в полной мере разделяет «автоматизм», «слепоту» и «мудрость» инстинкта, с той разницей, что «размягчается» и корректируется людьми, как только привлечёт внимание общества, сделается осознанным и обсуждаемым.
[8] Это особенно верно, если фигуры танца сами по себе настолько сложны, что их не перенять подражанием движениям учителя. Так, некоторые движения балийского танца легонг столь замысловаты, даже противоестественны, что их нельзя выучить через подражание. Им приходится обучать путём прямого физического воздействия: учитель «ставит» движения танцора, подавляет непроизвольные попытки любых движений в сторону, подобно тому, как скульптор «отсекает лишнее». Интересно, что легонг символизирует торжество человека над силами природы (Зигфрид, 1995).
[9] Lorenz K., 1952. Űber tanzänliche Bewegungsweisen bei Tieren// Studium Generale. Bd.1. S.1-11.
[10] Так, для католика кальвинисты и коммунисты — «одно и то же», поскольку не признают непогрешимость папы и прочие стрежневые догматы католицизма. Больше примеров ложных аналогий см. памфлет Л.Д.Троцкого «Их мораль и наша» (в том числе из уст автора — едко высмеивая их у «других», он на них строит свой собственный рассказ).
[11] См.подробнее «20 фактов о дятлах».
[12] Что подтвердилось и более поздними исследованиями. Относительный размер мозга дятлов максимален среди птиц. Правда, это скорей «запас прочности» от негативных последствий накопления повреждений мозга при долблении, как у играющих головой футболистов: в ряду близких видов мозг увеличивается прямо пропорционально доле корма, добытой долблением (H.Winkler, V.Winkler, 2015). Так или иначе, когнитивные способности дятлов — память, рассудочная деятельность, манипуляции и решение проблемных задач, ассоциативная сфера и использование символов, обучение и переучивание (англ. reversal learning) — развиты на высоком уровне (Gadjon, Winkler, 2015), сравнимом с «самыми умными» птицами: скворцами, воробьями, врановыми.
[13] Крушинский Л.В. Биологические основы рассудочной деятельности. 2е изд. М.: изд-во МГУ, 1986.
Автор — Владимир Фридман, для «XX2 ВЕКа».
Читайте также продолжение серии:
