Когда 31 октября 1517 года Мартин Лютер приколачивал свои знаменитые «96 тезисов» к дверям Замковой церкви в Виттенберге, Альбрехт Бранденбург-Ансбахский вот уже седьмой год как занимал должность великого магистра Тевтонского ордена. Пройдет еще пара лет, и этот Großmeister ввяжется в драку со своим родным дядей – королем польским и великим князем литовским Сигизмундом I Старым. Вооруженный конфликт, известный в истории как Война всадников, протекал для немцев не слишком удачно, орденское государство все больше погрязало в долгах, и его глава впал в черную меланхолию. Воспользовавшись заключенным в Торне перемирием, Альбрехт решил на время бросить свое магистерство. И уехал в родную Франконию, чтобы заработать хоть немного деньжат если не своей державе, то хотя бы себе лично. Делал то, что умел лучше всего: махал мечом во главе то одного, то другого отряда наемников.
Вскоре капитан ландскнехтов приметил, что многие из его головорезов увлекаются новомодным религиозным течением, созданным каким-то бывшим монахом-августинцем. Будучи от природы человеком любознательным, Альбрехт отправился в Виттенберг, который расстрига сделал своей штаб-квартирой. Судьбоносная для обоих встреча состоялась 29 ноября 1523 года.
Предметно потолковав с богословом, рыцарь пришел к выводу, что вполне склонен разделять взгляды собеседника на религию. Лютер же, узнав, что имеет дело не с обычным кондотьером, решил воспользоваться превосходным шансом охмурить правителя целой страны. Для начала он дал Бранденбург-Ансбахскому несколько дельных советов по государственному управлению. Затем подключил к делу своего сподвижника – Андреаса Озиандера. Наслушавшись его проповедей, тевтонский магистр окончательно решил порвать с католичеством.
- Херр Андреас, я не могу называть вас папенькой, ибо мой родной батюшка жив и здравствует в Ансбахе, - растроганно откровенничал новообращенный. – Однако именно вы настоящий мой духовный отец во Христе, через которого Бог сначала спас меня из мрака папства, а потом привел к истинному божественному знанию!
Особенно нравилось Альбрехту в Лютеровой доктрине то, что она не запрещала духовным особам жениться. Гроссмайстер давно уже тяготился целибатом, который были вынуждены соблюдать все тевтонцы. И отлично знал, что из 300 или 400 имевшихся в наличии орденских братьев, те, кто был еще в мужской силе, давным-давно наплевали на этот обет, обзаведшись тайными (а то и явными) любовницами. Да и сам Альбрехт уже положил глаз на дочку датского короля Фредерика I Доротею. Поэтому охотно позволил Лютеру распространить среди боевых монахов письмо «К рыцарям Немецкого ордена». Веще бы! Ведь в этом послании утверждалось, что вместо распутного образа жизни, в котором погрязла тевтонская братия, следует перейти к истинному целомудрию – супружескому.
Импонировала великому магистру также идея Лютера преобразовать теократическое государство Тевтонского ордена в сугубо светскую державу – герцогство Пруссия. Тем паче, что пока Альбрехт ошивался вдали от подвластных ему земель, там происходили знаковые события.
Главной сенсацией стала рождественская проповедь епископа Замланда Георга фон Поленца, которую он произнес – впервые не по латыни, а на немецком языке – в Кафедральном соборе Кёнигсберга. Князь церкви без обиняков заявил, что отныне является сторонником Мартина Лютера и отвергает власть папы римского. И хотя ренегата тут же отлучили от католической церкви, было понятно, что процесс, что называется, пошел, и пускать его на самотек ни в коем случае нельзя.
Тем временем Альбрехту подвернулся прекрасный случай сделать богоугодное дело, а заодно доказать наставникам свое рвение к новой религии. В тюрьме Ольмюца (теперь это чешский город Оломоуц) томился некий Пауль Сператус. Настоящая фамилия этого 39-летнего выходца из Вюртемберга была куда более обычной – Хоффер. Отпрыск (по некоторым данным) старинного дворянского швабского рода изучал богословие в Париже, затем церковное право в самых знаменитых университетах Италии, получив в 1506 году священнический сан. Но его клерикальная карьера круто пошла под уклон после того как через 12 лет он свел знакомство с Мартином Лютером и проникся его рефоматорским зудом.
Поначалу Хофферу-Сператусу удалось устроиться соборным проповедником в Вюрцбурге, благо тамошний епископ также был адептом лютеранства. Но всего через год покровитель опочил, а его сменщик оказался ревностным католиком. Естественно, Пауля тут же вышибли с должности! Он перебрался в Вену, где втерся в доверие к ректору университета и даже смог вскоре удостоится степени доктора церковного права.
Но пепел сожженных лютеран стучал Паулю в сердце. И в январе 1522-го он выдал такую реформатскую проповедь в Кафедральном соборе святого Стефана, что был мгновенно отлучен от церкви теологическим факультетом вуза, после чего вновь остро почувствовал охоту к перемене мест. Через Офен и Иглау Сператус добрался до Ольмюца, где наконец-то угодил в лапы Святой инквизиции. Закоснелому еретику светил верный костер, и было настоящим чудом божьим, что Пауля все же сочли возможным помиловать, приговорив к длительному заключению. На этого узника и обратил внимание гроссмейстер Тевтонского ордена.
«В конце концов, без помощника трудно, - размышлял Альбрехт, изучая Сператусову биографию. – А жулик… тьфу ты!.. теолог он, кажется, большой».
И великий магистр потребовал немедленно освободить доктора церковного права, который-де ему позарез нужен. Владетельной особе отказать не решились, и в начале 1524 года Сператус смог обнять своего спасителя в Виттенберге, а через полгода согласился с предложением Альбрехта стать проповедником в Кёнигсбергском замке.
Не всех в столице Восточной Пруссии обрадовало прибытие ученого иноземца. Дело в том, что чуть ранее сам Мартин Лютер отправил в Кёнигсберг (и что характерно, также с подачи Альбрехта) другого своего протеже – Иоганнеса Амандуса. Такая вот кадровая накладка у руководителей-реформатов получилась. Амандус проповедовал в Альтштадской кирхе – по большей части на нижненемецком диалекте, периодически переходя на вульгарную латынь, используя самые простонародные выражения и образы, что очень нравилось неискушенной аудитории. Да что там! Местная чернь его просто обожала, с горящими глазами внимая, как отчаянный проповедник поносит сторонников католической церкви и ее институты.
В общем, Амандус был из тех фанатиков, которые, по выражению философа Томаса Карлейля, делают подготовленные гениями революции. Плюс ко всему, пастор Иоганнес обладал на редкость тяжелым характером, считая себя непревзойденным толкователем слова Божия. Тех же, кто в этом сомневался, а еще хуже – дерзал возражать, альтштадский вития объявлял богохульниками и еретиками, без колебаний вышибая из церковного лона.
Именно Амандус спровоцировал самый известный инцидент времен Реформации в Восточной Пруссии. Произошло это 15 марта 1524 года, в пасхальный понедельник, когда проповедник решил выступить церкви Лебенихта – города, который наряду с Альштадтом и Кнайпхофом позже уже официально влился в единый Кёнигсберг. Историки расценивают эту речь как откровенно подстрекательскую по отношению к располагавшемуся поблизости монастырю ордена францисканцев. Фактической индульгенцией (хотя лютеране ненавидели само это слово) на погром стала следующая фраза Амандуса:
«Монахи достаточно долго ели и пили с вами; идите туда, ешьте и пейте теперь тоже с ними!»
После этих слов толпа, как обычно, с воодушевлением внимавшая своему любимцу, радостно взревела и ринулась к францисканской обители. Ворвавшись в монастырь, погромщики разграбили его. Апофеозом буйства стало сожжение у позорного столба деревянной статуи Франциска Ассизского, которую вытащили из алтаря.
«Но надо отметить, что это было единственное насильственное действие в Кёнигсберге в ходе борьбы с католической церковью» - замечает известный калининградский краевед Борис Адамов.
Сператуса, выглядевшего чрезвычайно умеренным на фоне воинствующего проповедника, тот сразу невзлюбил, обвинив в недостаточном реформаторском рвении.
- Князья и власти тебе радеют, - обличал конкурента Амандус. – Но истинно набожный люд тебя ненавидит, так и знай, проклятый выскочка!
Неизвестно, к чему привела бы в итоге столь откровенная неприязнь, но вмешались члены кёнигсбергского магистрата. Амандус, который никогда не упускал случая пройтись крепким (и далеко не всегда Божьим) словом по отцам города, давно уже был у них, как кость в горле. А тут появился отличный повод наконец-то расправиться с ненавистным демагогом, окончательно попутавшим берега. В октябре того же года Амандуса попросту выдворили из Кёнигсберга. Пастором Альштадской церкви стал еще один ученик Лютера, протеже Альбрехта и соратник Сператуса – Иоганнес Полиандер. Опальный же проповедник последние годы своей жизни провел в городе Гослар, где и скончался в конце 1530 года.
Тем временем великий магистр Тевтонского ордена исподволь приступил к секуляризации своей некогда могучей, а теперь явно дышавшей на ладан организации. Для этого первым делом требовалось получить согласие сюзерена – не будем забывать, что Пруссия по-прежнему была вассалом Польши. И вот 8 апреля 1525 года дядюшка и племянник заключили Краковский договор, упразднявший государство Тевтонского ордена и создание на его территории в границах Орденской Пруссии 1466 года светского герцогства Пруссия. И хотя ленная зависимость от польского королевства сохранялась, с этим приходилось мириться: срок Торнского перемирия заканчивался, а шансы выиграть возобновившуюся войну у тевтонцев были, откровенно говоря, призрачные.
Как результат: 9 мая в Кёнигсберг торжественно въехал уже не великий магистр Тевтонского ордена, а просто герцог Альбрехт. Менее чем через два месяца - 6 июля он официально утвердил в качестве государственной религии лютеранство.
«Деятельность Сператуса и других проповедников сделала свое дело: Кёнигсберг и Пруссия восприняли новое учение еще до возвращения сюда самого Альбрехта», з замечает по этому поводу Адамов.
Так на карте Европы появилось первое протестантское государство. Стоит заметить, что процесс перехода в лютеранство прошел для страны вполне безболезненно, не сопровождаясь ужасными эксцессами, как в случае с целым рядом других держав. Некоторые историки даже полагают, что в тех временах и берет свое начало знаменитая прусская толерантность, о которой в Германии позже слагали анекдоты вроде следующего.
«Поезд. Мимо купе с двумя пруссаками проходит другой пассажир и вдруг радостно бросается к одному из сидящих:
- Вилли, как я рад тебя видеть!
- Взаимно! – вежливо наклоняет голосу мужчина.
- Как поживает твоя милая жена?
- Благодарю, хорошо.
- А что твои прекрасные близнецы?
- Спасибо, они здоровы.
- А твой фольварк - по-прежнему процветает?
- Да, все в полном порядке.
- Ну, ладно, дружище, чертовски рад был тебя встретить!
Пассажир уходит, а присутствовавший при разговоре пруссак обращается к соседу:
- Петер, разве ты успел жениться и даже обзавестись детьми?
- Нет, Ганс, ты же знаешь, я убежденный холостяк.
- И все хозяйство у тебя – это твоя холостяцкая квартира?
- Точно так.
- Но почему тогда ты не сказал этому чудаку, что он обознался?!
- Ну, бедняга наверняка сильно расстроился бы, а так мне было нетрудно доставить ему несколько приятных минут…»
