1930. Сентябрь, 20
В больнице томского изолятора специального назначения скончался Владимир Николаевич Львов (1972–1930), российский и советский политический, государственный и религиозный деятель.
Выпускник юридического и историко-филологического факультетов Императорского Московского университета, был вольнослушателем Московской духовной академии, он состоял во фракции «Союз 17 октября» (октябристов), избирался депутатом Государственной думы 3-го и 4-го созывов от Самарской губернии. Возглавлял думские комиссии по делам Русской православной церкви.
Во время Февральской революции стал членом Временного комитета Государственной думы. Занимал пост обер-прокурора Святейшего синода в первом и втором составах Временного правительства. При участии Львова в июле 1917 был принят закон «О свободе совести». В августе 1917 он участвовал в мятеже генерала Корнилова, после подавления которого был арестован. Получив освобождение, отошел от активной политической деятельности.
В период Гражданской войны оказался на территории Белой России, отступал через всю Сибирь с армией А.В. Колчака. Ему удалось уехать на почтовом поезде во Владивосток, откуда в 1920 он эмигрировал в Токио, а вскоре переехал во Францию. Его семья поселилась в Китае, и более он её не видел. В колчаковской армии служил прапорщиком один из сыновей Львова — Николай, в конце декабря 1919 оказавшийся в Томске и арестованный чекистами.
В 1921 он примкнул к «сменовеховству», эмигрантскому движению, выступавшему за отказ от борьбы против советской власти и сотрудничество с ней. В 1922 вернулся в Россию и до 1927 работал управляющим делами Высшего церковного управления. Принимал активное участие в обновленческом церковном движении, с помощью которого большевики пытались разрушить Русскую православную церковь. Тесно сотрудничал с П. Красиковым, Е. Тучковым — начальником 6-го отдела ОГПУ и другими советскими и партийными руководителями.
2 февраля 1927 был арестован и по постановлению Коллегии ОГПУ от 29 апреля 1927 выслан в Томск на три года. Работал преподавателем на платных курсах иностранных языков. В ночь на 21 февраля 1930 был арестован по обвинению в принадлежности к «антисоветской группировке бывших белых офицеров и бывших людей, занимавшихся ведением антисоветской агитации и распространением провокационных слухов». Скончался 20 сентября 1930 в больнице томского изолятора специального назначения в результате «упадка сердечной деятельности».
Через 10 дней после его смерти, 30 сентября, дело по обвинению Львова было прекращено «за отсутствием состава преступления».
Источники и литература:
- Архив УФСБ по ТО. Дело П-84;
- Львов Владимир Николаевич // Политические деятели России. 1917: Биогр. словарь. М., 1993;
- Анопченко А., Ларьков Н. По вызову Ленина // Томский вестник. 1994. 5 мая;
- Н.С. Ларьков. Львов Владимир Николаевич. Энциклопедия Томской области. Томск, 2008. Т-1.С. 398.
В личной карточке Томского Мартиролога можно дополнительно посмотреть фотографии и копии документов.
1937. Сентябрь, 20
Оперативный приказ НКВД № 00593 «О мероприятиях в связи с террористической, диверсионной и шпионской деятельностью японской агентуры из так называемых харбинцев».
На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 19 сентября 1937 года нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов выступил с проектом закрытого письма № 60268, в котором сообщалось о направлениях и масштабах «деятельности японской разведки» на территории Советского Союза и предложил к утверждению проект приказа НКВД СССР № 00593. Закрытое письмо являлось обоснованием для начала массовой карательной акции против так называемых харбинцев, а приказ — инструментом ее проведения. НКВД СССР относило «харбинскую» операцию к числу «национальных». Однако этнический аспект в текстах приказа и письма оказался завуалирован. Были обозначены две основные целевые категории: 1) «харбинцы» как бывшие служащие КВЖД и реэмигранты из Китая и 2) все остальные «японские шпионы». Расширение целевых категорий за счет «агентов японской разведки» должно было привести к увеличению арестов в рамках приказа № 00593 сверх определенных 25 тысяч.
Комментирует сотрудник Институт истории СО РАН Наталья Потапова:
Оперативные документы, разосланные 20 сентября 1937 в регионы СССР, задали алгоритм проведения операции, обозначили целевые категории и определили масштаб репрессии.
...В отличие от польского письма в «харбинском» был обозначен лимит на аресты, согласно которому под репрессии попадали 25 тысяч учтенных служащих КВЖД и реэмигрантов из Китая.
Однако с сентября 1937 по ноябрь 1938 года в рамках приказа № 00593 было арестовано 54 тысячи человек, то есть установленный центральным аппаратом НКВД лимит был превышен в два раза.
...Достичь таких показателей удалось за счет массового включения в целевые категории «харбинской» карательной акции китайцев и корейцев, а также социально неблагонадежного населения, в том числе так называемых «монголистов» (этапированные и перебежчики советско-монгольской границы), дальневосточников (уроженцы ДВК или высланные с Дальнего Востока в 1930-е годы как неблагонадежные элементы), проживавших в Тувинской Народной Республике, забайкальских казаков и других. При этом разнообразие целевых категорий «харбинской» операции в конкретно взятом регионе Советского Союза зависело от массовости «присутствия» «опасных» элементов в республике, области или крае.
...Общесоюзная тенденция была такова, что представителей китайской, корейской, японской, турецкой диаспор проводили по приказу № 00593. Таким образом, отсутствие в письме и приказе четко названных целевых групп, попадавших под репрессии, давал сотрудникам НКВД неограниченные возможности в реализации массовой «харбинской» операции.
Томский мартиролог хранит карточки около 30 человек, репрессированных по харбинской операции.
Одна из них — Валентина Георгиевна Митина, которая в 1937 году была студенткой Томского электромеханического института инженеров транспорта, была арестована в Томске 26 ноября 1937. Валентина Георгиевна вспоминала:
«В Советский Союз мы приехали семьей из десяти человек, из которых в 1937 году были арестованы восемь человек. Из них трое погибли в лагерях, двое расстреляны, один пропал без вести»
В 1996 году в фонды музея Георгий Михайлович Успенский, тоже бывший харбинец, передал коллекцию почтовых открыток с видами Харбина.
Источники:
- «В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки…»: «харбинский» приказ НКВД СССР № 00593 и закрытое письмо к нему Н.А. Потапова. // Вестник ЕНУ им. Л. Гумилева Серия: Исторические науки. Философия. Религиоведение. — 2022. — Т. 139. — №. 2. — С. 107–130. DOI: 10.32523/2616-7255-2022-139-2-107-130
1937. Сентябрь, 20
В этот день были расстреляны 80 человек, жителей Томска и области.
Кем они были?
Среди них были четверо священнослужителей, 8 бухгалтеров и счетоводов, почти 30 человек колхозников, артельщиков и крестьян-единоличников, школьные преподаватели, рабочие, столяры и плотники, врач, художник, студент и фоторепортер газеты «Красное знамя».
Большинство были записаны русскими, но также значились украинцы, белорусы, эстонцы, латыши, мордвин, венгр и поляк.
Городскими жителями были 33 человека, остальные проживали в районах Томской области.
7 сентября расстрельный приговор получили большинство — три четверти. Основное обвинение — участие в вымышленных контрреволюционных кадетско-монархических организациях «Союз спасения России» и РОВС.
Назовем лишь несколько имен.
◼ Алексей Данилович Усатов (1891–1937) — русский, старший бухгалтер научной библиотеки Томского госуниверситета. Арестован 27 августа, обвинен в причастности к контрреволюционной кадетско-монархической организации. Расстрельный приговор от 4 сентября. Реабилитирован в октябре 1959.
[БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Томской области]
◼ Николай Сергеевич Трушевич (1896–1937) — русский, художник кооперативного товарищества «Художник», член союза РАБИС. Арестован 21 августа 1937, обвинен в причастности к контрреволюционной кадетско-монархической организации. Расстрельный приговор от 7 сентября. Реабилитирован в феврале 1960.
[Хроника художественной жизни Томска. 1920–1926. Томск, 2019. с. 200; БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Томской области]
◼ Петр Иванович Казакевич (1889–1937) — поляк, работал в Томске главным инженером махорочной фабрики. Арестован 14 августа 1937, обвинен в причастности к контрреволюционной кадетско-монархической организации. Расстрельный приговор от 7 сентября. Реабилитирован в марте 1958.
[БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Томской области]
◼ Михаил Васильевич Носков (1897–1937) — фоторепортер Томской газеты «Красное знамя». Арестован 27 июля 1937. Решением тройки УНКВД Новосибирской области 7 сентября 1937 приговорен к ВМН как участник контрреволюционной организации «Союз спасения России». Расстрелян 20 сентября 1937. Посмертно реабилитирован в сентябре 1965.
[БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Томской области; архив Мемориального музея]
◼ Виктор Иосифович Менгерт (1893–1937) — венгр, заведующий Зырянским райздравом и главврач больницы. Арестован в селе Зырянское 11 мая 1937. Решением тройки УНКВД Новосибирской области 7 сентября 1937 приговорен к ВМН как участник контрреволюционной организации «Союз спасения России». Расстрелян 20 сентября 1937. Посмертно реабилитирован в августе 1964.
[БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Томской области; архив Мемориального музея]
◼ Николай Андреевич Разомазов (1896–1937) — русский, начальник отдела снабжения Томской спичфабрики «Сибирь». Арестован в Томске 3 июня 1937. Приговорен к ВМН как участник контрреволюционной организации «Союз спасения России» 7 сентября 1937.
На первый запрос родных в феврале 1958 была выдана справка о реабилитации, где указано, что он осужден тройкой НКВД КК 4 сентября 1937 на 10 лет лишения свободы по ст. 58-2, 10, 11 УК. На второй запрос в декабре 1975 выдано свидетельство о смерти — умер 14 июля 1943 от кровоизлияния в мозг в местах заключения. На третий запрос 31 января 1989 показали выписку, где сказано, что он был приговорен к расстрелу 7 сентября 1937, приговор приведен в исполнение 20 сентября 1937 в Томске.
[БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Томской области «Боль людская» Т-3 с.11; Красноярский мартиролог]
◼ Константин Николаевич Ильинский (1885–1937) — русский, священник Никольской церкви в селе Зырянское. Арестован 16 августа 1937 года. Обвинен в причастности к контрреволюционной кадетско-монархической организации. Расстрельный приговор от 7 сентября. Реабилитирован в декабре 1958.
На сайте музея хранятся интервью с внучками и письмо правнучки Константина Николаевича.
Из письма правнучки Натальи Павловны Донец:
— Константин Николаевич Ильинский был потомственным священником. Его отец Николай Михайлович Ильинский служил в храме села Семеновка. Его дядя Павел Михайлович Ильинский (1854) по данным «Справочной книги Томской епархии от 1914 года» в 1904 году был возведен в сан протоирея, являлся благочинным 9-го округа и входил в состав попечительского совета педагогического училища, из учениц которого, зачастую и подбирали достойных невест для священников. Именно там была подсмотрена и рекомендована ему в жены наша прабабушка Александра Михайловна Дорохова.
По воспоминаниям Фаины Константиновны, ее отец не сразу пошел по стопам отца. Первоначально он мечтал стать врачом и даже поступил вслед за старшим братом в Томский медицинский институт (не могу точно сказать, как это учебное заведение правильно тогда называлось). Но проучился он только до того времени, как начались практические занятия в морге. Вот тогда прадед понял, что медицина это не его, и путь ему определен в духовную семинарию. За годы учебы в семинарии, по словам бабушки, он дважды был отчислен: один раз — за участие в студенческих волнениях, второй раз — за недостойное поведение (выпивал с товарищами). Николаю Михайловичу пришлось свести со двора две коровы, чтобы восстановить не в меру самостоятельного сына в семинарии. Наши предки были живыми людьми, и ничто человеческое не было им чуждо. После окончания семинарии он женился на девушке, которую ему выбрали родители.
В 1908 он был рукоположен в священники, и в этом же году у них с Александрой Михайловной родилась дочь Мария. Всего у него было 8 детей... По рассказам младшей дочери Фаины Константиновны, когда в селе Зырянское закрыли храм, священнику Константину Николаевичу дали 24 часа на то, чтобы он убрался с семьей из села. Сгрузив на повозку вещи, семья переехала в деревню Берлинка. Старшие сыновья помогли ему там купить дом. В Берлинке прадед смог устроиться только на кирпичный завод, на самую грязную работу, месил на коне глину. Начальник иначе как унизительно «поп» его не называл.
«Однажды, я принесла отцу еду, а начальник при мне начал его ругать, за то, что он сел обедать. Обзывал его грязными словами, — рассказывала Фаина Константиновна. — Мне было очень обидно, я спросила отца, за что его так. Он сказал, подожди, дочка, скоро наступит время составлять отчет, и я снова стану для него Константином Николаевичем».
Он был грамотным, честным и принципиальным человеком. По поводу его публичного отречения от бога — не все так однозначно. Александра Михайловна рассказывала дочери, что после революции ее мужа несколько раз увозили в неизвестном направлении, а через несколько дней избитого, без чувств выкидывали во дворе. Однажды, приняв на грудь чуток лишнего, он признался жене, что от него добиваются публичного отречения от бога. Заставляют на демонстрации 1 мая или 7 ноября принародно признаться, что он вводил в заблуждение, что бога нет. Дважды его ставили к стенке и стреляли выше головы, запугивали расправой над семьей. Потом заставляли подписать бумагу о неразглашении того, что с ним происходило при задержании. Александра Михайловна рассказывала, что батюшка плакал, говорил, что не может так сделать. Статья в газете «Красное знамя» от 28 февраля 1930 года, в которой Константин Николаевич якобы отрекается от бога, на мой взгляд, не является прямым доказательством того, что он имел к этой публикации отношение. К слову, на документах допроса, после его ареста в 1937 году, тоже нет подписи Константина Николаевича.
Прадеда и его семью — жену и сына Вениамина — дважды лишали избирательных прав, то есть выставляли этих людей вне закона. Вот здесь он пытался защитить семью и письменно обращался в избирательную комиссию с просьбой восстановить его и домочадцев в правах, ссылаясь на ту злосчастную газету. Но оба раза на заявлениях стоял вердикт «Отказать»... Как результат – арест в 1937 году. Был еще и третий раз, когда его ставили к стенке: в годы гражданской войны и откровенного разбоя на одно из сел налетела банда и перебила представителей советской власти. Народ был еще достаточно набожным и отца Константина попросили отпеть покойных. Он отпел. За это его самого чуть не расстреляли идейные враги отпетых. Матушка Александра на коленях вымолила пощадить священника.
Были моменты, когда семье вообще нечего было есть. Тогда отец Константин брал котомку и шел по деревням, служил разные требы — крестил, отпевал, причащал. Домой приносил хлеб, картошку, яйца. Это тоже не нравилось новой власти. В сентябре 1937 года его расстреляли.
Долгие годы он оставался человеком, о котором не особо охотно рассказывали даже его дети. Но у меня с самого детства был непонятный интерес к его личности. Сейчас кажется, что он всю жизнь был рядом со мной. Как можно больше узнать, отмолить, защитить его имя — вот чего мне хочется, когда думаю о нем. Мы не знаем где покоится его прах, не можем принести цветов на его могилу. Поэтому в сентябре 2017 года, в годовщину его смерти, мы, его правнуки, установили на кладбище поминальный крест...
Источники:
- Архив музея;
- БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Томской области;
- ГАТО Фонд № р1041 опись 1 № 152.
Полную информацию о людях, названных в этой публикации, вы сможете посмотреть в их личных карточках Томского мартиролога.
Музей располагает электронной базой данных более чем на 200 тысяч человек, прошедших за годы советской власти на территории Томской области через горнило «чрезвычаек» и «троек», раскулачиваний и массовых депортаций народов.
