Петя повернулся лицом к своим странным гостям. Олька картинно прикрыла глаза. Шумно вздохнула и оперлась лбом о дверной косяк. Баба Будя заботливо придерживала ее чуть ниже талии. Будто ее Кошкина серьезно хворала и стояла из самых последних сил, в любой момент готовая грохнуться без сознания.
Петя был человеком в общем довольно воспитанным. И поэтому он неуверенно предложил визитерам тоже куда-нибудь пройти. Олька, оторвавшись от косяка, с раздражением посмотрела на Петю и громко фыркнула. Баба Будя поджала губки и вежливо отказалась:
- Тут постоим, Петр Сергеевич. Не сахарные. Оле вот можешь табурет вынести. Пусть присядет девочка.
Петя принес из кухни шатающийся табурет и поставил его перед Олькой. Та снова по-кошачьи фыркнула. На табурет она усаживаться не пожелала.
Петя подпер стену и принялся рассматривать свои поношенные тапки. Больше всего ему хотелось подкрасться к закрытой двери, где уединились мать и Регина. И подслушать их разговор.
Он прокашлялся и предпринял попытку завести непринужденную беседу. Заинтересованным голосом принялся выспрашивать у Ольки всякое совсем ему не важное: куда она поступила, грузят ли их, студентов, парами так, что и жить некогда, видит ли она бывших однокашников, и если вдруг видит, то кого именно. И даже сам рассказал, что видел в августе Верхозину. Ту провожали на поезд большим коллективом родственников - Светка поступила на экономический и уезжала в свой институт. Все ревели! А еще регулярно видит Коку Панова. Тот учится вместе с ним, с Петей, на газосварщика.
Кошкина на вопросы не отвечала и про одноклассников слушала равнодушно. Она все переглядывалась с бабой Будей. И кривила губы так, будто Петя нес несусветные глупости. И вообще был редчайшим дур...ком: что, мол, с него взять, люди добрые? И баба Будя взглядом ей отвечала: совсем-совсем нечего взять.
Минут через десять дверь комнаты распахнулась. Ольга Борисовна буквально вприпрыжку подбежала к сыну. Вид у нее был непривычный: глаза ушли далеко на лоб, на шее и щеках гуляли багровые пятна. Мама шумно выдохнула и начала вдруг кричать:
- Ты! Ты! Петька! Срочно успокой свою мать! Эта вот женщина, - Ольга Борисовна махнула рукой на Регину, - утверждает, что у вас с Олей Кошкиной что-то было! Все было! Постель была! Что была постель и теперь ты не того… Не этого! Что ты у меня идиот, вот что говорит мне Олина мама! Взбесился и натворил над девочкой дел! Ребенка ей натворил! И тебе сейчас вся жизнь сломана, ты это понимаешь?! Они жениться теперь хотят! С ЗАГСом! Признайся сейчас же мне, как все там у вас было! Все рассказывай! Как на духу! Петька, не молчи столбом! Выкладывай! Не было ведь?!
И Ольга Борисовна требовательно дернула Петю за рукав рубашки: скажи им! А потом поперхнулась и стала кашлять. И она все кашляла, кашляла. А у Пети в груди стало очень жарко. И захотелось рвануть на груди эту байковую рубаху, заорать на всю Ивановскую: нагло врут! Оговаривают! Чешут! Не взбесился и не творил! Нужна мне их Кошкина! Не было и быть не могло!
Рвать бы рубаху и орать возмущенно. И выставить этих Кошкиных в шеи.
Но где-то глубоко будто щелкнуло: вот оно. Доухмылялся, драноухий Скутер. Вот теперь и получай.
Он, конечно, помнил и костер, и Алису с миелофоном, и горячие руки. Но так же не бывает?! Это же ведь какая-то чудовищная нелепость, подстава! Глупость! Он и Кошкина?! Нет, не может этого быть. Ведь ничего же и не было. Над ним же все теперь ржать станут! И мать его, наверное, убьет! Уйдут Кошкины и она его убьет в эффекте. Или как это называется, когда у человека крышу сносит и он на все готов?! За такое даже в тюрьму не сажают - если в эффекте-то.
Это, конечно, если Кошкина мать не убьет его первой - вон какое лицо состроила. Регина Ивановна смотрела в этот момент на Петю так, как обычно смотрят хозяйки на таракана в своей уютной кухне.
Петя сглотнул тягучую слюну и отодвинулся подальше от женщин. Вновь уставился на тапки - будто там, на клетчатых драных тапках, был ответ на все вопросы. Щеки его горели. Глаза часто моргали. Руки Петя засунул поглубже в карманы трико. И стоял так - жалкий и всеми порицаемый. Губы его, хоть это и было совсем не к месту, скривились в усмешке. Скутер!
- Смешно дураку, что нос на боку! Натворил дел! А что ж не творить?! Много тут ума не надо!
Это баба Будя включилась в беседу. И подошла к Пете поближе. Будто хотела откуда-то достать свою гномью кирку и огреть его как следует по глупой ухмыляющейся голове.
- Мама! - шикнула на нее Регина Ивановна.
Ольга Борисовна наконец прокашлялась и вновь дернула Петю за рубаху. И все остальные тоже выжидательно замерли.
Баба Будя нарушила паузу первой. Впившись в свою Ольку покрепче, проникновенным голосом она завела:
- Петр, мы должны знать всю правду. Чтобы как на духу мне сейчас! Даже если это страшная правда! То, что ты натворил - а ты натворил и не отпирайся! - это хуже преступления! Ты сломал жизнь ребенку, нашей дорогой Олюше. Для тебя это, конечно, все было игрушкой и сиюминутным удовлетворением низменных потребностей. А для Олечки это настоящая трагедия. Некоторые девушки, Петр, будучи вот так обесчещены, даже бросаются с мостов в бурные реки. И кончают с жизнью! Куда им дальше жить - без чести-то?! Сам подумай. И ты, Петр, как настоящий мужчина должен взять на себя ответственность за Олю и вашего будущего дитя. Должен проявить свою мужскую сознательность. Понимаешь? Мужскую сознательность.
Будущего ребенка? Какого еще ребенка?!
Петя не очень понял про ребенка. У Кошкиной ребенок? Да пожалуйста! Но при чем здесь он лично? И Петя непроизвольно опять ухмыльнулся - баба Будя сейчас особенно была похожа на сердитого гнома.
А Олька Кошкина вдруг громко всхлипнула. Баба Будя прижала к себе внучку и стала ее покачивать - баюкала эту огромную дылдищу: ш-ш-ш, Леленька, ш-ш-ш, ягодка моя…
А Петя стоял взъерошенный. Сопел. У него как-то разом все перемешалось в голове: выпускной, орущие заушанцы, костер, Кошкина, их будущий ребенок, обесчещенные девушки, бросающиеся в бурлящую воду. Кирка, занесенная над его рыжей головой.
Регина Ивановна смотрела куда-то вдаль, мимо Пети, мимо Ольги Борисовны. В сторону тещиной комнаты. Там Короедовы хранили пылесос, ведра и молотки-гвозди. Смотрела и покачивала головой.
Петя понуро посмотрел на бабу Будю и еле слышно выдавил:
- Не надо в воду. Она, Олька… Оля, то есть, она вообще-то сама виноватая. Я не творил! Не трогал я ее! Пальцем не притронулся даже. Она сама ко мне лезла! У костра! Я ее даже отталкивал тогда от себя. Не лезь, говорил, Кошкина, ко мне. Ты мне не симпатична даже. И батя у тебя того… с огурцом. Не лезь, убери свои руки! И даже убегал от нее я тогда. Отбивался как мог.
И Петя посмотрел на Регину Ивановну: не было и отбивался.
Баба Будя прикрыла рот ладонью и громко охнула. Регина Ивановна вспыхнула. И она будто что-то хотела сказать, но слова у нее застревали в горле. И теперь мама Ольки хватала ртом воздух. А сама Олька тонко завыла и сделала попытку выскочить из квартиры Короедовых. Но баба Будя повисла на ней небольшой, но увесистой грушей. И никуда не отпустила.
