Ольга же Борисовна метнулась на кухню. И зазвенела там посудой. Потом вернулась - ощутимо понесло валерьянкой. Ко лбу мама прижимала мокрое кухонное полотенце. И дышала очень тяжело - будто бегала стометровку на скорость. На Кошкиных мать смотрела, тем не менее, победно: сами видите - не было!
Петя, жалобно взглянув на маму, тихо произнес:
- Мама, послушай. Я не хотел. Оно как-то само все вышло, понимаешь? Взяло да и само случилось! Хотя я и не хотел. Я не помню даже - как. Ничего не помню. Пьяный был. Наверное.
- Пьяный?!
И Ольга Борисовна взвилась. И сдернула со лба полотенце. И хлестнула Петю этим полотенцем по спине. А потом еще и еще. От мокрого полотенца было неприятно. А еще стыдно, что Кошкины все это видят. И, наверное, радуются.
А мама страшно кричала, что у нее не ребенок вырос, а какая-то сволочуга! И что они с отцом на него тянулись все восемнадцать лет, а он их так подвел! Не получив никакой профессии, залез к этой Кошкиной под подол! Это все такой стыд, такая стыдобушка! Люди! Это ж со стыда сгореть можно! И не было раньше такого, не было! Он, Петя, точно взбесился! Они вот с отцом, в Петином возрасте, то на стройку, то на учебу! Стремились на ноги свои стать, людьми заделаться! А не к Кошкиным под юбки ныряли! И как только такое в голову ему пришло?! Под подол к девочке залезть! На это только ума и хватило! И он, не ребенок, а сволочуга, просто сломал себе жизнь. Себе, Оле Кошкиной и родителям с обеих сторон тоже сломал жизнь!
И мама заплакала.
Здесь баба Будя обиженно хрюкнула - она тоже считала себя потерпевшей стороной. И у нее тоже вообще-то сломалась жизнь.
Олька взвыла еще раз. Из глаз ее текли горькие слезы. Ольга Борисовна, помотав отрицательно головой, сжала виски и прикрыла глаза.
- Это все, - сказала она кому-то.
А баба Будя, покрепче прижав к себе Кошкину, напевно выводила:
- Не плачь, Олюша, не плачь, серденько. Тю! Было бы тут о ком плакать-то... Ты на него посмотри-ка, золотце мое. Стоит вон с глазами бессмысленными… Я думала, тут парень хоть, а он вон какой - рыжий и куцый. Кацавейка какая-то, а не парень! Напакостил и отпирается еще! Другой бы человек - серьезный который - не прятался бы по углам, а сам руки просить пришел. Чтобы честь по чести. А это же разве парень? Это же разве опора? Стоит, глаза свои обмороженные не кажет… Будто бараньи они у него. Обмороженные. Тьфу глядеть! И душа ни о чем не болит! И к маленькому также будет - с прохладцей. Подумай, дочка, надо оно тебе ли. Без сопливых этих обойдемся. И не плачь. У нас таких Петь еще тыщи будет!
- Мама, - укоризненно посмотрела на бабу Будю Регина Ивановна, - какие тыщи?! Зачем они нам - тыщи эти? Что мы - Клеопатра какая?!
Кошкина рукавом утирала нос и слезы. Вид у нее был разнесчастный. Слабо кивала головой, соглашаясь с тем, что Петя - баранья кацавейка и они без него вполне обойдутся. И что они никакие не Клеопатры.
И Петя даже в тот момент хотел радостно подытожить: конечно! Еще как обойдетесь. Заживете очень прекрасно.
Но промолчал.
Он вдруг внимательно присмотрелся к Ольке. Где-то там, в глубинах сопливой Кошкиной, сидел его личный ребенок. Наверняка, этот ребенок уже смахивал на Кошкину. Сидел внутри и готовился появиться на белый свет. Что-либо испытывать к этому младенцу ему не хотелось совсем. И душа о нем не болела. Может, Кошкина и вовсе все выдумала, про ребенка-то. А его при всех полотенцем!
Регина Ивановна подошла к Пете вплотную. Взгляд у нее был колючий и презрительный. Она возвышалась над хрупким Петей - смотрела сверху вниз. Губы Регины, накрашенные темной помадой, кривились гусеничкой. Петя, хоть и был придавлен новостями и ситуацией, тем не менее отметил, что губы у мамы Кошкиной очень красивые. Даже несмотря на то, что она уже старая, лет сорока.
- Послушайте, Петр Сергеевич. Я пока, подчеркиваю - пока - не рассказала об этом гнусном инциденте своему супругу. Олин папа ничего не знает об этой истории. И только этот факт спасает вас, Петр, от страшного будущего. Мой муж, Никодим Семеныч, он очень жесткий человек. Очень жесткий, очень принципиальный. В Оле нашей, конечно, души не чает. Можно сказать - надышаться не может. Для нее он в лепешку разобьется. И за нее уроет любого. Впрочем, как и все мы. Он с вами, молодой человек, не станет культурно валандаться. Как мы сейчас тут с Буденой Макаровной валандаемся. Нет! Он скрутит вас в бараний рог! - Регина Ивановна сощурила один глаз, - Закатает в асфальт! Уничтожит, как тлю капустную. А потом возьмет в руки шашку и отчекрыжит вам достоинство по самую маковку! Ему это вообще ничего не стоит. Он такое проделывает легко и непринужденно. Практически каждый день. И в ваших интересах сейчас сделать очевидный мужской поступок. Взять на себя ответственность. Оформить свой инцидент по-человечески. Не доводить до плохого. Для вас плохого, Петр. Понимаете?
Регина Ивановна жгла его взглядом. И ее губы уже не казались Пете красивыми. У мамы Оли Кошкиной был вид благородного человека, который столкнулся с гадким явлением. И этот человек возмущен, ошеломлен и раздосадован. А виновник подлости корчит козьи морды и не осознает степени личной моральной ущербности.
Петя - под взглядом Регины Ивановны - кивнул в знак понимания. И вдруг вспомнил кобуру отца Кошкиной. Оказывается, у него и шашка еще имеется! И он ей каждый день что-то чекрыжит.
- Ответственность через ЗАГС брать станете? - Регина выжидающе поджала губы. И постучала пальцами по калошнице - поторапливала. Олька больше не ревела. Она враждебно смотрел на Петю. Баба Будя тоже смотрела. С какой-то веселой злостью. Смотрела на Петю и на всех остальных. Будто призывала и этих остальных приглядеться к нему: посмотрите, люди добрые, каков ловкач! Сделал инцидент - и в кусты.
- У нас - хочу сразу предупредить - и тебя, и маму твою… Репутация в этом городе имеется. Мы тут не поросячий хвост! С нами знаете какие люди знакомства водят? Очень приличные, очень известные в Козюхинске. С мэром вот недавно отмечали юбилей его тещи. Начальника пожарки, Сердоленко, еще на пенсию вчера провожали. И мы эту репутацию бережем. Трясемся над ней. А то, что с Олей случилось (по вашей милости!) здорово репутацию заденет. Как это вы себе представляете вообще?! У Кошкиных дочь в подоле принесла? Нагуляла? Это же позорище! А Никодим-то Семеныч - не последний человек! И сама я уж пятнадцать лет директорствую. Пропустила через свои руки не одну тысячу детей! Боролась за … А тут - вы. А потому я повторю свой вопрос. Ответственность через ЗАГС брать станете? Поженитесь, немного походите вместе, примелькаетесь… Потом разведетесь - как дитю год стукнет. Ничто не вечно под Луной, как говорится. Ну?
Петя обреченно выдал:
- Стану брать ответственность. Наверное.
Ему хотелось одного - чтобы Кошкины свалили. Пусть бы они ушли, а он бы им вслед выкрикнул что-нибудь глупое. Что обманули они их с мамой на четыре кулака. И ничегошеньки они брать не будут. Или что-нибудь в этом же роде. И быстро захлопнуть дверь. И не впускать эту семейку никогда.
Кошкины удовлетворенно переглянулись. Пообещали позвонить Ольге Борисовне в ближайшее - обговорить детали.
И наконец-то отбыли восвояси. Прощались они с натянутыми улыбками. Ольга Борисовна в ответ улыбки не выдавила, а Петя все же ухмыльнулся. Все казалось ему невзаправдашним. Чушью собачьей.
Мать, оставшись с сыном наедине, дала волю чувствам. Для начала отвесила подзатыльника: идиот! И тихо запричитала. И снова позвенела своей пахучей валерьянкой.
Потом она долго и неудобно выспрашивала у Пети, как же это так все вышло. Будто он был Пушкин и все на этом свете обязан был знать. Признаваться матери было очень стыдно и вообще. И Петя что-то бурчал - себе под нос, односложное и малоинформативное. Будто был разведчиком во вражьем плену.
Ольга Борисовна переспрашивала. Раздражалась. Снова переспрашивала. Горячилась. Сокрушалась. Плакала и кричала. Утирала слезы мокрым полотенцем. Злоупотребляла валерьянкой. Пугала Петю сломанной жизнью. Непосильной ношей, которая сейчас ляжет на его глупые худые плечи. И выражала робкую надежду, что Петя вовсе не при делах, а дитя Ольки Кошкиной - не его рук дело. Сетовала, что сын ее - дурач...к маленький. Что он натворил дел. Что отец придет с работы и даст ему хорошего ремня. Что бабушка Петина всего этого точно не переживет - у нее слабое сердце. И она так любила его, крошечного. Носки ему все вязала. Из шерсти собачьей. И что он так разочаровал всех, так разочаровал! Фактически - убил собственными руками.
Потом Ольга Борисовна села на телефон. Она позвонила бабушке в другой город - со слезами рассказывала о последних их неутешительных новостях. Иногородняя бабушка Лена что-то всхлипывала в трубку про носки из собаки Шарика. Видимо, Петя действительно разбил ей сердце.
Звонила и своей сестре - тете Лиде. Тетя Лида, мать Славика, конечно, раскудахталась на всю Галактику. И говорила, что и у ее Славки была подобная история, но только, конечно, гораздо хуже. Видимо, к родителям Славки пришли сразу три невесты с животами. И все затребовали идти с ними в ЗАГС. У тети Лиды всегда было так. У нее в жизни непременно все было куда трагичнее и ужаснее, чем у других. В конце эмоциональной беседы тетя Лида дала маху. Она вдруг сказала:
- Ладно, Оль. Чего теперь? Не девка же он у тебя, в подоле не принес. Дело это молодое. Всяко в жизни бывает! Потом еще и любить внука будешь. Всяко бывает, дело житейское.
А Ольга Борисовна тут и подпрыгнула вместе с телефоном: как это бывает?! Ничего же себе - бывает! Может, теперь в открытую пусть развратничают? И эта их, Оленька, тоже ведь та еще свиристелка! Стоит, сопли по щекам размазывает! Как подолы задирать, парню жизнь уродовать, так сопли, наверное, не размазывала! А тут стоит - молька бледная! Смотреть не на что! Чуть в обморок не падает! И мамаша ее посматривает на нас с Петькой этак… будто мы их хуже! Училка! Юбка по колено, как у молодой! И бабку еще с собой притащили! Все Леленьку держит, тискает. Воспитывали бы вон лучше, а не бегали по чужим домам. Осиное гнездо! Позор это для них, понимаешь? Позорище! Коллеги с обеих сторон этого не поймут! Мэр не поймет! Разговоры пойдут! Начальник пожарки шептаться станет! А они - при должностях все! И Олю их клевать станут всем миром. Такая травма, такой срам! Несмываемое пятно на чести семьи! Жениться аж мальчишку гонят!
И мать даже поругалась тогда с тетей Лидой. И не разговаривала с ней почти до самой Петиной свадьбы.
… Через месяц Короедовы двинулись свататься к Кошкиным. Полным составом - родители и их неразумный сын. Петя был вусмерть испуганный. Как-то вот до этого “свататься” он и не верил в то, что ему придется на Кошкиной жениться. А тут вдруг поверил. И пошел как миленький. С букетом гвоздик и шампанским. А что тут еще прикажете делать? Не дав слова - крепись. А дав слово - держись. Держись, Петруха.