С каждым десятилетием наша жизнь становится всё комфортнее, удобнее и безопаснее (во всяком случае в крупных городах), и иногда достаточно только представить себе жизнь своей деревенской прабабушки, чтобы слегка ужаснуться.
Интересно ещё, что судьба нашей деревенской прабабушки намного меньше похожа на нашу нынешнюю жизнь, чем на жизнь какой-нибудь женщины из десятого или пятнадцатого века. Чем дальше в прошлое, тем медленнее менялась жизнь, так что, может, и на жизнь в пятом веке было житьё прабабушки вполне похоже. Ну, прапрабабушки точно.
Впрочем, трудности прошлого уравновешивались тем, что нравы были совсем другими. Нельзя было тогда позволить себе стать индивидуалистом и закрыться дома одному или с семьёй, как это можем сделать мы. Выживать до ХХ века всегда было проще сообща. Ты помогал другим, пока мог помогать, потому что однажды помощь понадобится тебе.
Например, вдовы и сироты, которые не могли сами обеспечить себя, обязательно получали поддержу во время сельскохозяйственных работ: им помогали и сеять, и жать, и косить, причем иногда это происходило в течение долгих лет, до тех пор, пока не подрастали дети, или пока сироты сами не входили в возраст и не обзаводились семьёй. Существовало даже понятие "мироплатимый надел", что означало, что оплату всех податей и выполнение повинностей с определенного надела берёт на себя не одна семья, а вся община (то есть "всем миром"), и эти наделы как раз обычно принадлежали нуждающимся. Если нужно было организовать свадьбу для дочери в такой семье, это тоже делалось на средства общины.
А. В. Зубкова (1918 год рождения) рассказывала:
Однажды, когда мать ушла рано на рынок, а мы спали, к нам пришли воры. Чтобы попасть в дом, они сломали пол и влезли в сени. Был устроен страшный разбой, вся посуда была перебита, но украдено было не много: отцова рубаха, курицы, да и взять-то у нас тогда было нечего. Мама пришла, конечно, расстроилась, тут соседи прибежали, помогли пол отремонтировать, крыльцо. Такой взаимопомощи сейчас не встретишь.
Кроме потери кормильца страшнее всего было потерять дом и имущество в пожаре. Погорельцам неизменно оказывали помощь как трудом, так и деньгами, а после того, как они становились на ноги, то могли организовать угощение для всей общины, либо одарить помощников деньгами. В случае пожара старались помогать сразу: например, про одного крестьянина из деревни Дмитряково (Вологодский уезд) по имени Василий Матвеев рассказывали:
Кажется, уже горит совсем, нет, он выбежит из огня с целою кучею крестьянского добра, бросится в пруд и, мокрый, снова бежит в огонь. Энергия его побуждает и других крестьян принимать горячее участие в спасении чужого добра.
Самым распространенным и необременительным типом помощи были так называемые "помочи" и "почещина" (от слова "честь"):
Помочи бывают к различным полевым работам в жнитве, распашке и прочем, если кто захочет поскорее управиться или у кого нет скота или рабочих рук, ставит вино в праздничный день и созывает на помочь, это делают и богачи, и бедняки.
Так писал в 1878 году корреспондент из Дергачевской волости (Новоузенский уезд Самарской губернии). Приглашали со словами вроде таких:
Пожалуйте к нам кушать хлеба-соли; винца и пивца для гостей будет довольно; только сделайте милость, не оставьте просьбы нашей: помогите нам сравняться с прочими православными в работах наших.
Помочи не воспринимались как повинность, а наоборот, скорее как праздник, потому что, как видите, это дело не обходилось без угощения, а ещё без песен, шуток, игр и шалостей. Кое-где (например, в Архангельском уезде и в Забайкалье) после окончания работ девушек катали с песнями по деревне на лошадях. К тому же все понимали, что каждый может оказаться в подобной ситуации. Кроме того, было принято работать на помочах не более, чем полдня (в Тверской губернии) или одного дня (Вятская губерния). Хозяин при этом должен был быть гостеприимен и благодарен, не мог указывать, кому сколько работать, или делать замечания о качестве работы.
Чаще всего помочи устраивались для жатвы, и тогда они назывались "дожинки", "дожины", "выжинки", "отжинки", "борода", "бородные", "каша", "саломата" или "круг". Каша и саломата просто были традиционными блюдами для дожинок. "Саломата", "саламаха" или "саламата" - это тоже каша, только из прожаренной муки с маслом, напоминающая кисель по консистенции. Этимология слова не ясна, но, может быть, оно происходит от "сала", если изначально оно тоже было ингредиентом блюда. На севере кроме каши угощали шаньгами, пирогами, говядиной, рыбой, орехами, чаем, конфетами, а у обеспеченных крестьян подавали до пятнадцати видов блюд (говядина пареная, жареная, вареная, рыба пареная, жареная, вареная и так далее).
Связь с бородой объясняется ритуалом завершения жатвы - на последней полосе оставляли последний пучок пшеницы (или того, что жали), обвязывали, загибали вниз, как бороду, рядом клали хлеб и соль, и это считалось бородой полевика - хозяина поля, который должен был обеспечить хороший урожай в следующем году. В Костромской губернии было отмечено, что наклоняли колосья бороды "по солнышку" и рукой, скрытой под опущенным рукавом, а в Рыбинском уезде женщины втыкали вокруг бороды свои серпы и начинали молиться лицом на восток. Обряд, конечно, древний, языческий, назывался "завить бороду". Так и говорили: "Завтра идём на бороду к такому-то".
Другим важным моментом была толока льна, поскольку если его сушили в овине, а потом долго не обрабатывали, он снова набирался влаги. Не у всех семей хватало рук, чтобы успеть сделать это в короткий срок. Тогда к ним приходили в овин со своими мялками, садились в круг, мяли всю ночь до рассвета при сальной свече, и измятый лен бросали в центр круга. Нормой на одного было сто снопов за ночь, и считалось, что "хорошая здоровая баба может легко выполнить в одну ночь толок эту работу, и времени остается еще несколько свободного". Здесь пели песни, иногда даже плясали, а на следующий день хозяин тоже готовил для всех угощение.
Помогали друг другу на вывозке навоза - здесь помочане приходили со своими семьями, лошадьми и телегами. Мужчины по пятеро или шестеро грузили навоз двузубыми вилами, дети верхом на лошадях везли его в поле, а там женщины вилами сваливали навоз с телег и распределяли по земле. Отсюда ещё одно название этого мероприятия - "назьмы" (от "на землю"). В полдень устраивали перерыв, собирались в избе у того, чьим навозом занимаются, и обедали: полагались пироги, блины, щи с говядиной или снетками (рыбка вроде корюшки) и квас. После обеда часик отдыхали, и во второй половине дня заканчивали работу. В Смоленской губернии было принято соревноваться по скорости, и тот воз, что оказывался последним, называли "поскребышем", а возницу - "телепой" или "телепнем" (от слова "телепаться"). Над ним подшучивали, а в обед он должен был украсть горшок каши, убежать с ним в хлев, откуда его с хохотом и шутками доставали, и в конце концов горшок разбивали. Этот вид помочей тоже был праздничным: лошадей одевали в лучшую сбрую с бубенцами, возницы устраивали гонки между собой, особенно незамужние парни и девушки. Наблюдатели рассказывали, что по уровню веселья этот день напоминал Масленицу.
Особый вид помочей назывался "вздымками" (от "вздымать") - это начало строительства избы, когда сруб поднимают на фундамент. Помочане укладывали сруб, конопатили, а потом хозяин давал им угощение под названием "обложейное". Самым важным моментом был подъём матицы на черепной венец. Поднятую матицу нужно было "обсеять" - хозяин варил кашу, закутывал горшок в полушубок и так подвешивал к матице, после этого один человек ("севец") должен был пройти по последнему венцу, сея зерно и хмель с добрыми пожеланиями хозяевам, потом заходил на матицу и рубил веревку, за которую был подвешен горшок. После этого молились, садились есть кашу и пили "матичное" за здравие хозяина.
В Новгородской губернии матицу поднимали уже с привязанными пирогами и хлебом, завернутыми в шубу шерстью наружу, а потом двое мужчин одновременно рубили веревки, и угощение падало на землю. Если хлеб падал верхней коркой кверху, то считалось, что в семье будут рождаться мальчики, а если верхней коркой вниз, то девочки. Все эти обряды идут от представлений о том, что матица - это связующий и главный элемент дома, который больше всех влияет на жизнь семьи. Само её название происходит от слова "мать" (в некоторых диалектах она называется "маткой").
Совместный сбор капусты просиходил осенью, назывался "капустками" и плавно переходил в заготовку квашеной капусты на зиму. В это время уже начинался свадебный сезон, поэтому участвовали только девушки и парни, и время проходило ещё веселее.
Дальше шли "супрядки" - уже чисто женское мероприятие, но парни тоже приходили, без приглашения. Когда шерсть, лен и конопля были готовы для пряжи, в доме, где было меньше всего женских рук, собирались девушки и проводили вечера с песнями, гаданиями и играми.
С таким же участием относились и к чужим людям, особенно к нищим. Никогда им не отказывали ни в еде, ни в ночлеге, разве только если женщина оставалась в доме одна, и тогда опасалась впускать незнакомца. В остальных же случаях можно было иметь уверенность, что если семейству самому есть, где спать, и что есть - странник получит всё то же, что и они сами.
В Новгородской губернии рассказывали:
Когда нищий заходит в избу, то хозяин или хозяйка первым долгом стараются обласкать пришедшего своим сочувственным взглядом, особенно если замечают в нем усиленную робость и унижение, затем подают ему кусок хлеба, нередко осведомляются, откуда он, расспрашивают о его бедственном положении, приглашают отогреться и поесть теплой пищи, а если дело случится к ночи, то добродушно сами предлагают остаться ночевать, говоря: "Куда ты пойдешь на ночь глядя, ночуй - ночлега с собой не носят, вот вместе поужинаешь с нами, обночуешься, а утром и пойдешь с Богом".
Во время праздников угощали и своих, и чужих, даже тех, кого не знали ни по имени, ни в лицо. А одной из традиций было угощение арестантов, их даже приглашали к себе из волостной тюрьмы, попросив разрешения у старшины.
Все эти обычаи уходили из жизни людей по мере их переселения в города. А это уже совсем другая история.
Источник:
- Громыко "Мир русской деревни"
