Найти тему

12 глава. Месть Ядвиги

- Почувствовав, что силы вернулись ко мне, я собрала кое-какие вещи и ушла. Я оставила записку у Юсуфа для Мусы-паши на случай, если не вернусь через три месяца, примерно столько я отвела себе на дорогу и осуществление задуманного.

К дому воеводы я добралась днём, притаилась и стала ждать вечера.

Мои друзья пришли со мной. Забыла тебе рассказать, что это Скала спасла меня. Муса-паша говорил, что само провидение направило его ко мне. Когда он скакал впереди обоза на лошади, из-за кустов на дорогу вдруг выбежал волк, стал завывать и метаться из стороны в сторону. Охрана прицелилась в него, но Муса-паша, увидев, что животное не агрессивно, слез с лошади и пошёл туда, куда волк, якобы, указывал. И за несколько метров от дороги в высокой траве у полуразрушенной башни нашёл меня. А мои волки так, видимо, и бежали за мной. Это удивительно.

- Если необходимо, волки могут преодолевать более тридцати миль в сутки, - вставил Абаза.

- Так вот. Как только стемнело, я натравила волков на охрану, и когда звери всем им перегрызли глотки, вошла внутрь дома. Этот изувер стал ещё толще, восседал на двух широких подушках и набивал едой свой поганый живот…

- А-а, это ты? Вот уж не ожидал! Слышал я, что ты пропала, звери тебя загрызли, что ли, - вальяжно произнёс он и потянулся. – Ну, заходи, я не откажусь позабавиться с тобой, - ухмыльнулся он. – Или просить чего пришла? Ну что ж, сейчас посмотрим, хороши ли твои ласки, - и он алчно потянулся к Ядвиге.

- А ну на колени, пёс смердящий, - злобно бросила девушка.

- Что-о-о? Да ты разума лишилась, дрянь? – опешил мерзавец.

- Повторяю, на колени! – вскрикнула Нургюль.

- Охрана! – завопил мужчина.

- И не надейся, твои псы валяются на улице и истекают кровью. Но твоя смерть не будет такой лёгкой, - угрожающе произнесла девушка.

- Да что ты можешь мне сделать? – неуклюже стал подниматься с подушек толстяк.

- Я не стану марать о тебя руки, мразь, предоставлю это сделать своим друзьям, - злорадно улыбнулась Нургюль.

- Подругам было бы лучше, - захохотал распутник.

- Подругам? Что ж, пусть это будет твоим последним желанием перед смертью, - злобно промолвила девушка, открыла дверь, и тут же в комнату ворвалась стая волков и остановилась, злобно рыча.

- Скала, взять его! – словно верной собаке отдала приказ девушка, и развратник опомниться не успел, как белая волчица взвыла и прыгнула, целя ему в глотку. Она ударила его мощными лапами в грудь, сбила с ног и, рыча, устремилась к горлу.

Он бешено заорал, стал кататься по полу, пытаясь отогнать зверя. Однако что он мог против мёртвой хватки волчицы? Пару секунд спустя его уже рвали на части другие звери.

Лёжа на полу, истекая кровью, изувер пытался что-то сказать Нургюль, но она подошла, плюнула ему в лицо и вышла из комнаты, выпустив своих друзей-волков.

У ворот она оглянулась, почувствовав на себе взгляд, и увидела в окне второго этажа жену этого деспота. Как и в прошлые разы, женщина была вся в синяках. Она слегка улыбнулась, кивнула Нургюль и скрылась за занавеской.

Следующим в чёрном списке Ядвиги был ксёндз.

Девушка дождалась, пока костёл покинет последний прихожанин, и вошла внутрь.

Преклонив одно колено и перекрестившись, она встала и пошла к скамье в последнем ряду, увидела там пожилую женщину, которая замешкалась после мессы, и обратилась к ней:

- Чи можа зобачить ксёндза? (Могу ли я увидеть батюшку?) До споведи пришла (исповедаться).

- Да, он там, - указала она рукой в сторону низкой двери, за которой была жилая комната священнослужителя.

Перекрестившись, женщина вышла, оставив дверь костёла открытой.

- Бардзо дзенькуе, пани, - поблагодарила её Ядвига-Нургюль и пошла к дверям комнаты священника.

Святой отец развязывал шнурки на большом воротнике, готовясь разоблачиться из церковных одежд.

Он повернулся за звук скрипнувшей двери и в ту же секунду вытянул в изумлении лицо.

- Ты-ы? – протяжно выдохнул он. – Ты жива?

- Да, жива, святой отец, - поклонилась она.

- Что же ты хочешь? – насторожился он.

- Хочу воздать вам, святой отец, за доброту Вашу, когда приютили Вы меня, защиты у Вас просившую, - сквозь зубы процедила она. – Я Вам поверила, руки целовала. Да только горечь на губах моих осталась после рук Ваших грешных. Грешные руки у Вас, святой отец, и душа грешная, чёрная. А ведь Вы не только меня воеводе продали, вы и других девушек ему поставляли. Помните Ханну, которая пропала, а потом вернулась, да не в себе? Она мне рассказывала, да только я ей не поверила. Ох, не успеете Вы грехи свои замолить, гореть Вам в гиене огненной, - с угрозой в голосе произнесла девушка и попятилась спиной к двери.

- Что ты задумала? – злобно оскалился ксёндз.

- Я же сказала, равным воздать за равное хочу, - спокойно ответила Нургюль, открыла двери и призывно крикнула.

В ту же минуту в комнату забежала стая волков, сбила священника с ног и вцепилась в него зубами. Они с грозным рыком грызли ему руки, ноги, а он кричал диким криком.

Нургюль схватила две склянки с елеем и разбила их об пол. Масло тут же растеклось по деревянным половицам. Тогда она взяла зажжённые свечи, бросила в масляную лужу и спешно покинула комнату, охваченную огнём. Волки выскочили вслед за ней.

...Пожар потушили, костёл в целом не пострадал, выгорела лишь комната ксёндза вместе с ним, не сумевшим выбежать.

…Замолчав, Нургюль долго сидела, не шевелясь. Наконец, она посмотрела на мужчину и тихо произнесла.

- Ты не думай, что я так легко решилась на месть. Это ведь тоже грех. Но моя душа страдала так сильно, я ненавидела своё тело, я была противна самой себе. Я сменила веру, имя, я старалась не вспоминать, кто я и откуда, но это не приносило мне успокоения.

И вот однажды я открыла Коран. Там было написано то, что я хотела увидеть: “Если вам причиняют зло, то вы можете ответить тем же (подобным)…” Было и продолжение, но я не стала его читать и с лёгким сердцем отправилась в путь.

- Посягательство на святое, коим является жизнь, честь, даже имущество, заслуживает возмездия - так говорится в одном из аятов Корана. Ты всё сделала правильно, моя любовь, - сказал Абаза, взяв лицо девушки в свои ладони и покрывая поцелуями.

- Не знаю, Мехмед, но мне стало легче дышать, я обрела себя, прежнюю, которую я уважала. Когда я увидела тебя впервые, очень обрадовалась. Я поняла, что вновь могу любить. Ведь после всего, что со мной случилось, я возненавидела всех мужчин. При взгляде на тебя моё заледенелое сердце стало подавать признаки жизни.

А уж когда ты покраснел и засмущался в ответ на моё замечание, я и вовсе поняла, что пропала, влюбилась.

Мне так нравилось это чувство, я купалась в нём, меня даже не огорчало то, что ты женился. Я была готова любить тебя издалека, на расстоянии. Главное, я поняла, что могу любить.

Я видела, как ты плакал, Мехмед, моя душа рыдала вместе с твоей.

Я клянусь, что никогда не причиню тебе боль, Абаза Мехмед-паша! До конца моих дней я буду тебе любящей женой, верной подругой! Я буду думать, как ты, дышать, как ты! Я буду твоим надёжным тылом! - говорила Нургюль, а Мехмед заворожённо смотрел на неё и вспоминал, что когда-то давно он просил Аллаха, чтобы тот послал ему такую жену.

- О, Аллах, благодарю тебя! Ты велик! Ты исполнил моё желание, послав мне эту женщину! – произнёс Абаза, не заметив, что говорит вслух. – Так исполни ещё одно. Позволь пройти с ней в любви и согласии рука об руку всю жизнь, до последнего моего вздоха!

Аллах милостив! Забегая вперёд, скажем, что он услышал своего верного раба и исполнил его заветную просьбу.

- До нашего вздоха, Мехмед, до нашего, - взяла его за руку Нургюль, и мужчина внезапно очнулся от состояния глубокого раздумья, лицо его оживилось, в глазах зажглись счастливые огоньки, и он накрыл ладонью нежную руку Нургюль.

- Правильно, моя Нургюль, теперь не будет моего и твоего, теперь будет наше, отныне нет “я” и “ты”, теперь есть только “мы”, - торжественно сказал Мехмед.

- И он, - коснулась живота обеими руками Нургюль.

Абаза глубоко и прерывисто вздохнул, опустил большие от восторга глаза на чрево женщины и замирающим от трепета голосом произнёс:

- И он, наш малыш!

…Тем временем солнце почти полностью опустилось за горизонт, оставляя лишь оранжевую дугу над землёй. На улице сгустились сумерки, и комната потихоньку погрузилась в темноту.

- Нургюль, думаю, не стоит в темноте ехать по лесу, не мудрено заблудиться, да и причин нет торопиться. Давай останемся до утра здесь, - предложил Абаза.

- Конечно, Мехмед, так будет разумно, - согласилась она.

- Я только схожу за лошадью, волнуюсь, она не пошла со мной, испугалась волков, попробую привести её сюда, - забеспокоился Абаза.

- Хорошо, я с тобой, так будет спокойнее всем, - встала Нургюль и накинула на плечи тёплую шаль.

Абаза не стал возражать, и спустя полчаса они вернулись с конём, напоили, накормили его и привязали к поручню крыльца.

- Где я могу расположиться? – смущаясь, уточнил Мехмед.

- Если хочешь, ты можешь лечь со мной, - лукаво предложила ему Нургюль.

- Хочу ли я? О, Аллах, да я мечтаю об этом, – развёл руками Мехмед, - А я не помешаю тебе и малышу?

- Думаю, нет, - улыбнулась она.

…Солнышко, выспавшись, уже выглянуло из-за леса и открыло один глаз, а молодые влюблённые только-только уснули…

Проснулись они ближе к полдню, позволили себе понежиться в постели и, наконец, встали.

Не спеша собрались, закрыли избушку и подошли к лошади.

Они шли пешком и вели лошадь под уздцы, пока чётко не обозначилась тропинка в лесу, затем продолжили путь верхом.

Нургюль села позади Абазы, обвив его руками за пояс. Мехмед тронулся с места аллюром, вначале достаточно медленным, потом немного прибавил ходу. До самой кромки леса их провожала стая волков, доставлявших неудобство лошади.

Выбравшись на широкий тракт, Мехмед натянул поводья, лошадь пошла тише, он развернулся вполоборота и обратился к Нургюль:

- Я повезу тебя к себе домой. Я понимаю, что до свадьбы мы не должны жить вместе, но я беспокоюсь за тебя. За день до никяха я отвезу тебя в дом Мусы-паши.

- Хорошо, - согласилась Нургюль, - ты поселишь меня на женской половине своего дома в отдельной комнате и не будешь заходить туда.

- Конечно! Однако скажу тебе, это будет серьёзное испытание для меня, - улыбнулся Мехмед и пришпорил коня.

Охранник у ворот дома Абазы обрадовался появлению господина, подбежал и выхватил из его рук поводья. Мехмед одобрительно кивнул ему, спрыгнул сам, осторожно снял Нургюль и повёл её в дом.

Едва слуга открыл дверь, как на пороге, словно статуя, застыла Шерифе-хатун.

Она молча строгим взглядом смерила господина и поджала губы.

Шерифе-хатун недовольна
Шерифе-хатун недовольна

- Шерифе-хатун, ну простите меня, так получилось, что я задержался, не предупредив Вас, - вздохнул Абаза, не двигаясь с места.

Глаза прислуги потеплели, взгляд смягчился.

- Мехмед-паша, я выпила за два дня весь успокоительный отвар, приготовленный на месяц, - стараясь казаться строгой, казала она.

- Я виноват, - склонил голову Мехмед.

Нургюль, наблюдая за этим действом, моментально поняла, что значит эта женщина для её жениха, и почтительно опустила голову.

- Простите меня, Мехмед-паша, но я так переживала, - окончательно растаяла Шерифе-хатун, и Абаза погладил её по плечу.

- Всё хорошо, Шерифе-хатун. В эти два дня я ездил за невестой. Я снова женюсь. Она будет жить у нас до свадьбы. Так нужно. Выделите ей покои на женской половине. И ещё, Шерифе-хатун, она беременна, прошу, оберегайте её так, как оберегаете меня, - умоляющим взглядом посмотрел он на верную помощницу.

- Беременна? Как, уже? – брови Шерифе-хатун поползли вверх, но она быстро взяла себя в руки, и с присущей ей полнейшей невозмутимостью ответила:

- Я всё поняла. Можете быть спокойны, Мехмед-паша.

- Девушку зовут Нургюль, она жила в доме Мусы-паши, - представил свою невесту Абаза.

Нургюль, не поднимая голову, присела в поклоне, вызвав этим на губах Шерифе-хатун еле заметную поощрительную улыбку.

- Нургюль, а это Шерифе-хатун, главный человек в этом доме, она заведует всем хозяйством, - отрекомендовал он свою старшую прислугу.

- Да пошлёт Вам Аллах доброе здоровье на долгие годы, Шерифе-хатун, - промолвила девушка, взглянув на женщину, и вновь опустила глаза.

Шерифе одобрительно кивнула.

- И Ваше здоровье пусть будет крепким, Нургюль-хатун, - ответила она. – Желаете накрыть стол для трапезы или сначала хамам? – обратилась она уже к Абазе.

- Пожалуй, велите сначала хамам, Шерифе-хатун, а потом мы с Нургюль-хатун пообедаем. После этого она займёт свои покои, - распорядился Абаза.

- Слушаюсь, Мехмед-паша, - кивнула Шерифе-хатун и поспешила раздать указания прислуге.

…Когда Нургюль после хамама вошла в комнату, Абаза сразу уловил в ней перемену, девушка ещё больше похорошела и вся светилась.

- Баню люблю, - смущаясь, сказала она, заметив на себе пристальный взгляд мужчины.

- Ты словно ангел, - сказал он, и лицо его просияло. – Идём обедать, -взял он её за руку и проводил к высоким мягким подушкам вокруг довольно большого низкого стола.

- О-о, сколько всего! – приложила она ладони к своим румяным щёчкам, - кто-то ещё разделит с нами трапезу? – искренне удивилась она.

- Нет, только мы вдвоём, - ответил он, потирая руки. – Нет, я не прав, втроём. Нургюль, мы с малышом такие голодные, что готовы съесть целого барана. Так что не медли, приступай к трапезе, - наставительным тоном сказал он, готовясь вкусить первое блюдо.

- Он ещё маленький и не имеет дуже вялики…большой аппетит, - засмеялась Нургюль, взяла ложку и попробовала миндалевый суп. – М-м-м! Дуже смачно…очень вкусно! – сказала она, и, не доев и до половины тарелки, отставила её в сторону и взяла маленький кусочек творожной запеканки. Похвалив и это блюдо, девушка пригубила бокал с шербетом и утёрла губы.

Мехмед оторвался от бараньей ножки и, перестав жевать, грозно посмотрел на Нургюль.

- Это всё? – нахмурился он, - Нургюль, ты не выйдешь из-за стола, пока не съешь…- он замолчал и беглым взглядом окинул стол с кушаньями, - вон ту перепёлку, - наконец, принял он решение, но, немного подумав, изменил его: - ну хорошо, только её ножку. Посмотри, какая аппетитная, а аромат какой! Ах! – улыбнулся он и несколько раз причмокнул.

- Ну хорошо, Мехмед, я съем её, - вновь засмеялась Нургюль, но тотчас серьёзно посмотрела на мужчину. – Мехмед, можно, я завтра поеду с тобой в дом Мусы-паши?

После некоторого раздумья, Абаза согласно кивнул.

- Хорошо, мы поедем вместе.