Море встретило Всемилу не ласково, но она не роптала. Смело стояла на носу корабля, глядя широко раскрытыми глазами, как вздымается перед ней сизая водяная рука и обрушивается на судно, стараясь увлечь его на глубину. Отступала волна неохотно, шипела, словно ругалась, что бы через несколько мгновений повторить свою попытку потопить судно вновь.
-Ты бы не стояла тут, княжна, унесет в море! - подошел сзади Сигурд, наблюдавший до этого за Всемилой издали. Олаф, на другом краю судна, помогал убирать парус, в ожидании бури.
-Еще немножечко! - с восторгом отвечала девушка, не отводя глаз от воды. Сердце ее бешено колотилось, так, что и не поймешь - от радости или от страха.
-Пойдем, пойдем! - поторопил Сигурд, беря ее под локоть, чтобы ненароком не упала княжна в воду, - Коли с тобой чего приключится, то ведь племянник мой за тобой следом уйдет!
Всемила вздохнула и покорилась его настойчивым увещеваниям. Она уже почти привыкла жить среди шумных мужчин, которые, впрочем, относились к ней с неизменным уважением. Хоть и венчаные с Олафом, но еще ни разу не познавшие близости, они были счастливы, просто от того, что видят друг друга каждый день. Их любовь видели все и признавали Всемилу женою своего предводителя, которого надеялись сделать королем.
Олаф, закончив убирать снасти, подошел к ней. С рубахи стекала ручьями вода, собираясь в лужицу у ног. Ветер внезапно стих, но Олаф знал, что это затишье не сулит ничего хорошего. Скоро стихия ударит со всей своей мощью, не оставляя шансов зазевавшемуся или растерянному.
-Ты бы накинула на себя чего потеплее да сядь по центру, к мачте привяжись! - озабоченно велел Олаф Всемиле, ласково и встревоженно глядя на нее.
-Боишься? - спросила она весело, явно еще не понимая, какая опасность им угрожает.
-Боюсь и тебе советую! Привяжись!
Олаф не успокоился и сам проверил, как крепко Всемила обвязала себя веревкою. Через несколько часов Всемила поняла его страх. Судно швыряло из стороны в сторону, как невесомое перышко. Вода и небо перемешались между собой, волчком крутился мир перед глазами и казалось, вот-вот, еще чуть-чуть и наступит конец. Глаза Всемилы щипало от заливавшей их соленой воды. Она старалась рассмотреть Олафа в этой мешанине воды и людей, но у нее не получалось. Хотела было отвязаться, чтобы найти его, но руки заледенели и отказывались слушаться. Тугой угол, крепко завязанный Олафом, не желал поддаваться одеревеневшим пальцам.
Наконец волны стали меньше, ветер поутих и на палубу оседала теперь лишь пышная соленая пена, цвета серого, как и небо над головой. Олаф сам подошел к ней на нетвердых ногах.
-Цела? - опустился перед ней на колени и боясь взглянуть в глаза. До сих пор он страшился увидеть в них укор, что везет ее неведомо куда, подвергая испытаниям тяжким даже для могучих воинов. Но Всемила, как обычно, смотрела на него с нежностью.
-Цела! Только перепугалась! - и она сделала большие глаза, показывая насколько силен был ее страх.
-Сменить одежду надо, ты вся вымокла!
-Да где ж ее взять?! Все промокло, как есть! - смех Всемилы прозвучал весело и воины поворачивая головы на ее смех, улыбались.
Кто-то уже пытался разводить огонь на специальных железных листах, которые были для этого приспособлены на палубе. Намокший трут не желал разгораться и послышались первые ругательства сквозь зубы.
Ночью, дрожащую Всемилу, Олаф старался согреть своим телом, а к утру одежда на ней высохла, высушенная ее собственным жаром. Она горела так, что казалось поднеси к ней трут и он воспламенится. Весь оставшийся путь пролежала она в горячке, к сводящей с ума, тревоге Олафа и грусти остальных. Жар спал аккурат в тот день, когда их ноги снова коснулись твердой земли. Бледная Всемила едва стояла на ногах и Олаф снес ее на землю на руках, как малое дитя. Он принял решение, что дальше не потащит ее за собой в неизвестность и вскоре нашел семью, которая за горсть золотых монет согласилась позаботиться о княжне до его возвращения...
Долго Владимир думал, да мучался, останавливая себя от поездки к Рогнеде. Сам себе не мог признаться, что неведомая сила тянет его к ней, как мотылька к ночному огню. Много красавиц всех мастей испробовал он за свои невеликие еще годы, но влекло его к Рогнеде, хоть и не было промеж ними и капли тепла. Только собрался проведать ее, как принесли весть, мол видеть его княгиня Горислава желает и словно стена выросла, не пуская Владимира к той, которую не мог забыть. Не по нраву ему было все это. Хотел выкинуть Гориславу из памяти. Попытался воскресить в себе былую страсть к Зоряне, да не смог. Возжелал заглушить тягу новыми телами, но тоже не получилось. Цепко засела в голове князя дерзкая гордячка, пустила корни так, что не вырвать! Не совладал с собой, отправился к Рогнеде, сам себя убеждая, что только о дитенке его помыслы и только ради него, скачет он сейчас по широкому полю.
Рогнеда, словно стала еще красивее. Поклонилась вдруг в ноги ему почтительно, как и подобает жене. Владимир не понял по нраву ему это, или хочется, чтобы Рогнеда показала снова свой норов.
-Давненько я тебя дожидаюсь, князь! - сказала Рогнеда и в ее голосе Владимир услышал издевку. Усмехнулся и порадовался, что кротость ее оказалась напускной.
-Звала, вот и прибыл! - ответил он громко, чтобы каждый слыхивал - не по своей воле он тут, а из милости к слабой бабе!
-Пройдем в избу, чего под небом открытым стоять?- пригласила Рогнеда.
Владимир, словно нехотя последовал за нею, кося глаза на таращившихся на них любопытных.
Едва за ними закрылась дверь, как Рогнеда шагнула к мужу, так что лица их почти соприкоснулись. Ее запах, часто вздымающая грудь и горящие лихорадочным блеском глаза, подняли в душе князя такую бурю, что Владимир не удержался, потянулся к ней и рывком притянул к себе, наткнувшись на большой живот. Дитя, словно почуяв близость отца, засучил ножками, больно колотя по ребрам матери. Владимир уловил это движение и замер, дивясь неожиданным ощущениям, которые вызвали эти колыхания плоти. Там, в утробе этой женщины, жило его дитя, ждало появления на этот свет. Он положил руку Рогнеде на живот, растопырил пальцы.
-Сын...- протянул уверенно.
Рогнеда положила руки поверх его ладони.
-Так зачем отправил его в ссылку? На нем нет вины...
-Родишь сына, верну тебя в Киев, пока поживи здесь!
-Слово твое крепко, я знаю, князь! И руки твои крепки...
Она обхватила его за голову, притянула к себе и он не мог больше противиться. Первый раз был осторожен с ней, боясь навредить ребенку. Первый раз и она сама, почувствовала в душе ответное шевеление и понадеялось, что и ей уготована хоть толика счастья на этом свете...
Добрыня вел свое войско по зову Владимира. Вел в обход Киева, как повелел племянник. Не хотел он, видно, допустить дядьку в стольный свой град. То ли сам не желал его видеть до поры, толи опасался разговору не нужного, перед самым походом. И все же душа Добрыни ликовала, несмотря на тяжкие думы. "Молодец Владимир! Помнит наказы предков, да мои наставления! Добрый князь из него вышел! Славный будет!"
С Владимиром встретился лишь когда на степном просторе сошлись дружины Киевские и Новгородские, да с других земель, что под киевской рукой жили, чтобы стать единым целым и поразить любого врага, какой только дерзнет оказаться на их пути.
-Ну вот и свиделись! - сказал Владимир первым, и улыбка, расцветшая на лице Добрыни, выдала его облегчение, - Как здравствуешь?
-Здравствую, княже! Гляжу и ты в добром здравии?
Владимир похлопал дядьку по плечу и повел в свой походный шатер. На сундуке, в котором возили броню князя, лежала овечья шкура, тонко выделанная. На ней, красной, кровавого цвета краской, намалеваны были неровные линии. Где-то уже, а где-то шире, но линии замыкались в круг, а внутри круга виднелись черные точки. Добрыне знакома была та шкура. Князь Святослав привез ее из далекой Болгарии, когда спешно воротился в Киев, чтобы спасти город от печенежской осады.
Поймав его взгляд, Владимир заговорил.
-Узнаешь? Вот Киев! - и он ткнул в одну из черных точек. Добрыня пристально вглядывался в шкуру, силясь сопоставить образ могучего Киева с кляксой на мягкой овечьей шкуре. Владимир, видя недоумение дядьки рассмеялся.
-Вот Киев, а вот и Новгород! Там Псков, тут Полоцк! - он показывал на черные точки, - А вот границы земель моих! - он обвел лезвием меча красный круг.
-Что надумал?- спросил Добрыня, понимая, что не спроста Владимир показывает ему странные знаки, называя их именами прославенных городов.
-Хочу ширить круг! Сейчас пойдем сюда, потом сюда! - он рассказывал и Добрыня постепенно начал понимать, что хочет сделать Владимир. А когда понял, вновь ощутил гордость за своего ученика.
До поздней ночи бурно обсуждали они как следует поступить, где ударить. Уже собрались расходиться, как в шатер привели вестника из Киева. Тот улыбался князю, когда кланялся.
-Сын у тебя внове, князь!
Владимир, довольный, повелел вестнику возвращаться назад, да с наказом. - Имя княжичу носить Изяслав - славу добывший! Княгине Гориславе почести подобающие воздать, да пусть ее княгиня Малуша заберет в Киев и оберегает мать и дитя до моего прихода!
Отдав наказ, Владимир представил, как тяжело вздохнет мать, прежде чем покорно исполнить его волю. Но вскоре все мысли его вернулись к предстоящим ратным делам, и понесло рать князя Владимира на самые границы русских земель, добывать славу и землю...
