Шло время, а оптимистичное заявление Комова – «все равно найдем» – пока не подкреплялось этим итоговым оперативным действием. В местной газете и по радио прошла информация о гибели Капустиной с просьбой откликнуться общавшихся с ней в последнее время людей. Позвонила главврач дома для престарелых и сообщила, что они взяли Капустину к себе на работу, так как их медсестра уволилась, вернее, ей предложили уволиться по собственному желанию за проступок, несовместимый с этим званием. Правда, новенькую еще не успели оформить по всем правилам… Какой именно проступок? Директриса замялась, сказав, что это не имеет отношения к Татьяне, но все же вынуждена была признаться, что медсестра, пользуясь доверием старшей сестры, несколько раз брала из аптечки кое-какие препараты…
- Наркотики, надо полагать?
- Да… Но она их не… воровала, а использовала, в общем-то, по назначению… Только при этом… Ну, когда человек впадал в забытье, то с ее помощью составлял завещание, отдавая всю свою собственность совершенно чужим людям… Тут и нотариус, как рояль в кустах…
- Так почему же вы не сообщили в милицию? - спросил Комов. – Прошу вас – фамилию медсестры. И что за нотариус? Как его фамилия?
- Нотариуса не знаю. А она – Свиркина Галина Ганнадьевна. Галя. А что не сообщили – так мы же это пресекли. И старичков наших привели в чувство, и эти дурацкие завещания порвали, так что плохого ничего не случилось… Но, согласитесь, мы не могли дальше терпеть, и когда Свиркина ушла, сразу взяли Капустину…
- Она сама к вам пришла?
- Нет, ее наша уборщица привела, Татьяна у нее комнату сняла.
- По какому адресу?
- Беговая, двенадцать.
- Сообщите адрес Свиркиной.
- Вы записываете?
- Да, да.
- Гражданская, двадцать пять, квартира семнадцать.
- А те завещания… Сколько их было?
- Два.
- Вы их не сохранили?
- Нет, что вы!
- И не помните, кому там что наследовалось?
- Ой, нет… Может, кто-то из моих заместителей помнит… Я спрошу… Если да – сообщим.
- Мы к вам пришлем нашего оперуполномоченного. Сейчас же. Прошу подготовить все необходимые документы. Вызовите Свиркину. Как? Это ваше дело! Не возражайте! И всех, кто знал Капустину. Уборщицу, естественно.
- Так… А… как отразится то, что мы не сообщили о Свиркиной в связи с этими завещаниями, на нашем… положении?
- Плохо может отразиться! Так что прошу как можно лучше выполнить то, что я сказал!
Однако этот медицинский эпизод замыкался на скрывшей его директрисе и на самой Свиркиной, которая хотела провернуть аферу с пенсионерами исключительно в пользу своих родственников. Дальнейшего развития горе-обман не получил… Уборщица же Шумилова сообщила, что Татьяна была тише воды, ниже травы, прожила у нее меньше месяца, никого к себе не приводила, с ней, хозяйкой, не откровенничала, душу не изливала, много читала, о планах своих ничего не говорила. Несколько раз ее провожал до дома молодой человек, но женщина ни разу его не видела, лишь слышала, как они разговаривали у крыльца. В тот последний вечер Татьяна пришла не очень поздно, хозяйка, правда, была уже в постели, но не спала. Минут через двадцать к ним кто-то постучал, девушка открыла, быстро собралась и опять ушла. Хозяйке показалось, что она слышала голос мальчишки… Кто бы это мог быть? Да, в общем-то, тут частный сектор, на их улице пацанов-то немного. Несколько гавриков моют машины на автостоянке. Очевидно, мальчика послали с сообщением для Татьяны, после чего она побежала. Как оказалось - на Муравьевку… Честно говоря, это был хороший след, он находился ближе всего к гибели девушки. Тем более, что среди вещей и документов Капустиной не было найдено ничего такого, что бы могло хоть как-то приблизить к разгадке тайны ее смерти. Впрочем, кому это было известно? Тайна есть тайна. Поэтому никто не знает, какая именно совершенно незначительная на первый взгляд вещь может помочь проникнуть под ее покров… Вот, например, перечень дел, написанный рукой Татьяны на небольшом листочке и оставленный на окне, на видном месте. Что в нем? Богадельня, мастерская, крем для рук, юрист, автовокзал! Автовокзал был подчеркнут два раза – видимо, в тот день приезд матери был для Татьяны главным, а перед словом «юрист» стояли зачеркнутые буквы – «адв-т». Возможно, сначала она хотела обратиться к адвокату. Но зачем?
Валентина, сообщив Комову о своем намерении найти пацана – подателя записки, отправилась сначала на автостоянку. Там ей сообщили, что постоянно подрабатывающих у них мальчишек всего двое, Мишка и Леха, но первый вечером никогда не работает, живет далеко. Лехин же дом был неподалеку.
- Тебя зовут Алексей или Леонид? – спросила Валентина, знакомясь с веснушчатым мальчишкой лет двенадцати, который, как только она постучала в калитку, сразу вышел на крыльцо и пропустил ее во двор.
- Алешка…
- Алешенька, ты записку накануне поздно вечером носил в дом Шумиловой? Вон в тот?
- Не… Не носил.
- Давай познакомимся. Я – Валентина Васильевна Орлова, частный детектив. Мы расследуем убийство квартирантки Шумиловой, Тани Капустиной. Ты слышал, что девушку убили?
- Слышал…
- А перед этим какой-то пацан ей записку принес. Очень нужно найти этого мальчика. Не знаешь, кто это?
- Не… Не знаю.
- Тогда уж темнело, поэтому я думаю, что кто-то из местных…
- Верняк.
- Помоги мне его найти! Сообрази, кто тут у вас может разгуливать по улице допоздна…
- Кто… Да многие. Спрашивать надо. Ходить.
- Так пойдем! Ты ведь знаешь, кто где живет!
Алеша повел Валентину по тем домам, где, по его выражению, жили вольные пацаны, за которыми не было особого надзора – гуляй сколько хочешь! Им повезло лишь часа через полтора, когда они постучали в дом, где жил тринадцатилетний Гоша Замотай. Валентина подумала вначале, что это его кличка, но оказалось – фамилия. Гоша ее вполне оправдывал и вместо того, чтобы коротко и толково рассказать о случае с запиской, перескакивал с одного на другое, «заматывая» факты. Наконец, Валентина вскочила со скамейки – а разговаривали они в саду возле Гошиного дома, встала перед пацанами и рассказала им об убийстве Татьяны и о том, как важно все, что связано с этой роковой запиской…
- Я боюсь… Она с меня слово взяла, что я никому не скажу… - промямлил Гоша. – И… денег дала.
- Сколько? Не бойся, скажи, это нужно, чтобы определить, как важно было ей скорее передать записку.
- Пятьдесят рублей…
- Ого! – присвистнул Алеша.
- А теперь, Георгий… Я называю тебя полным именем, потому что ты уже взрослый и сейчас помогаешь следствию – расскажи все, что знаешь, помнишь – что это за женщина, как выглядела, в чем заключалась ее просьба?
- Да я эту тетеньку и не разглядел… Она торопилась очень, сказала, что ее попросили записку отдать, но она не может, опаздывает куда-то, и поэтому просит меня… Но чтоб я об этой записке – никому! Иначе меня могут наказать… Ну, я быстро сгонял…
- А где это было? Где она тебя увидела?
- Да рядом со стоянкой. На дороге…
- Кому она просила отдать записку?
- Тане. Она сказала – девушке Тане. Я ей и отдал. Спросил – вы Таня? Она сказала, что да. И сразу стала собираться.
- Девушка Таня тебе что-нибудь сказала?
- Спасибо. И спросила, кто передал. Я ответил.
- А что в записке было написано, не помнишь?
- Но я же не читал!
- Понятно. Как тебе показалось, девушку эта записка… удивила? Расстроила? Взволновала?
- Не знаю. Да, кажется, она забеспокоилась.
- А теперь вспомни, пожалуйста, как эта женщина выглядела? Ты бы смог ее узнать?
- Нет, наверно… Ну, шла она как артистка… В костюме была – пиджак и брюки. Черные.
- А красивая?
- Не знаю. Я лица-то почти не видел. Там шляпа такая огромная была… С полями. А голос злой. Или строгий…
Вот и все.
Похороны не принесли новых сведений. Их полностью, включая и оформление абсолютно всех документов, взяло на себя бюро ритуальных услуг, а оплатили частично – собес, частично – мэрия, не остались в стороне и бывшие сослуживцы Ольги Петровны, ее соседи, а также однокурсники Татьяны, мобилизованные Мариной Никитиной. Сергей Осокин и Валентина присутствовали при погребении на новом кладбище, расположенном довольно далеко от города, но ничего особенного и никого особенного, тем более молодого человека, которого описала соседка Голяндиной, там не заметили. Валентина сразу обратила бы внимание на такое лицо, оно бывает похоже на маску и даже когда человек грустит или злится, все равно кажется, что он улыбается… Тогда, среди множества людей, она не увидела никого с таким лицом, но все равно ей стало так страшно, что, она помнила, у нее передернулись плечи…
Ясности не было, Комов и Валентина от этого необычайно страдали, тем более, что прекрасно видели - факты как таковые есть, их много! Здесь и записка, и чужие ботинки на Татьяне, и запись насчет адвоката либо юриста, и неизвестная женщина с ребенком и сопровождающим их парнем, которые пока не объявилась, а этот улыбающийся молодой человек, между прочим, вполне мог оказаться и близким знакомым Капустиной – два в одном стакане, так сказать… И у Комова, и у Валентины было четкое ощущение того, что все эти факты связаны между собой невидимой нитью, паутиной, которую где-то, скрываясь от чужих глаз, плетет злобный и жестокий паук. И должно, должно произойти нечто такое, что поможет им распутать всю эту липкую сеть и добраться до него, в конце концов! Но это «нечто» не надо ждать, надо хотеть его найти, идти ему навстречу, выбирая дорогу методом проб и ошибок, но – спеша, торопясь, не сбавляя шага!
Валентина шагала по улице и улыбалась своим мыслям, потому что шла именно так, не сбавляя шага! Ей казалось, что она на какое-то время просто отупела от бесконечных пирамид, которые выстраивала в качестве версий, вариантов преступлений, причем на вершине у нее всегда находилась беспомощная жертва, а у основания – убийца со своими сетями, преступными планами, со своей выгодой, и чем большей она была, тем выше оказывалась эта самая пирамида… Сегодня она опять решила отдохнуть в кругу самых близких ей людей, и потому шла в сторону редакции, к Маргарите Сергеевне. Она знала, что сейчас там уже собралось все их привычное общество, и, верно, начались какие-нибудь жаркие споры, без которых не обходится у них ни один такой вечер... Она шагала как солдат, чеканя шаг, прекрасно зная о том, что ее походке, да и ей самой не хватает женственности, и надо бы не откладывать все на потом, на когда-нибудь, а прямо вот сейчас остановиться, оглянуться, как сказал поэт, и, поздравив себя с новым начинанием, идти плавно, красиво, невесомо, передвигаться словно по воздуху, не касаясь земли… Но этому благому порыву не суждено было осуществиться, потому что сосредоточиться и начать осваивать новшество ей помешал маленький пухлый человечек, который прошел было мимо, а потом обернулся и закричал:
- Сколько лет, сколько зим!
Это был Александр Александрович Шмидт, юрист из облсовпрофа, немец, который, когда все русские немцы в конце двадцатого века ринулись на свою историческую родину – в Германию, не пожелал участвовать в этом возвращении к истокам и остался в России. Он был особенный юрист – членов профсоюзов консультировал бесплатно, и об этом знали все в городе. Валентина и сама не раз прибегала к его услугам, специалист он был хороший.
- Как вы, Сан Саныч? Все ничего?
- Да как… Хотели тут меня ведь сокращать! А я председателю говорю – да вы посмотрите, какие ко мне очереди стоят! Ведь все эти люди и десятки других окажутся без юридической помощи! Так вроде пока оставили… Ну, а как тебе это переселение-то душ, а?
Валентина насторожилась – о чем это он? Уж не расстроился ли из-за предполагаемого сокращения, не повредился ли рассудком? Она мягко, осторожно спросила:
- Сан Саныч, дорогой, я вообще-то слышала об этом… Читала… Но как-то никогда этим не увлекалась… Нет времени. Да и… не та это стихия, которая может меня увлечь… Я с земными делами разбираюсь…
- Эк, какая тирада! Ты что, Валя, за умалишенного меня принимаешь, что ли? Я о моей посланнице спрашиваю! Была?
- Никакой посланницы не было…
- Ну, так придет. Не решается, видно, пока. А дело интересное, скажу я тебе! Хочешь, секрет открою? Иди-ка поближе.
Но, не дожидаясь, пока Валентина встанет с ним рядом, он сам подкатился к ней как колобок и тихо, заговорщески подняв указательный палец, как гном, произносящий заклинание, заговорил:
- Я в это не верю. Ну, в то, что душа умершего человека поблуждает-поблуждает, а потом в кого-нибудь и вселится. В живого. Я считаю, что это ловко придумано!
И он рассказал ей невероятную историю, которая, откровенно говоря, не столько удивила, сколько рассмешила Валентину.
- Знаешь, Валь, я чего только не видел, а с таким столкнулся впервые! И тут же посоветовал к тебе обратиться! И телефон твой дал…
- Нет, Сан Саныч, никто не обращался. Да я редко у себя бываю – все у Комова, два убийства сразу, не можем пока раскрутить. Ладно, не буду с вами голову этой фигней забивать, а то будет мешать думать… Пока, Сан Саныч, побегу!
И Валентина, забыв о своем намерении начать менять походку и вообще коренным образом меняться в сторону женственности, помчалась дальше, немного раздосадованная мистикой, которой нагрузил ее Александр Александрович… Нет, думать о пирамидах, блуждать среди них, ища выход, следует только с чистыми мозгами!
На снимке - картина Петра Солдатова.
