29 сентября народной артистке России Алле Демидовой исполняется 87 лет
Окончание интервью А. Демидовой. Начало здесь https://dzen.ru/a/ZNd2nuzp2hR2HHFm
ПОЧЕМУ Я ДОЛЖНА УЧИТЬ МАРЬЮ ПЕТРОВНУ КАК ЕЙ ЖИТЬ?
- Вы очень точно дали определение, что такое плохой театр: это «театр со случайной публикой». Сейчас мода на антрепризы, развлекающие зрителя, и публика на таких спектаклях своеобразная - зашедшая, как в ресторан «выпить, закусить». По-вашему, сегодня может существовать театр с публикой «неслучайной», в условиях, когда «кровь из носу» надо «делать кассу»?
- Не так давно я смотрела на «Винзаводе» спектакль «Отморозки» в постановке Кирилла Серебренникова. Вот там была далеко не случайная публика, именно такой зритель приходил в свое время и на Таганку. И вся команда Серебренникова, кстати говоря, напомнила мне нашу, таганскую. Спектакль мне очень понравился. Меня увлекла эта энергетика бунтарства, которая передаётся молодыми взволнованными голосами. Эта энергетика может быть и на сегодняшней Болотной площади (напомню, что это интервью 2012 года, - авт.) , как она была в начале прошлого века, когда, скажем, в годы революции 1905 года Блок ходил по улицам с красным флагом. Современные актеры Кирилла Серебренникова очень точно ее передают. Что, кстати, довольно сложно для театра.
- Кстати, о бунтарстве… Многие критики считают вас этакой «железной леди» от мира искусства. А как вы относитесь к нынешним «площадным» настроениям, к проснувшемуся среди некоторой части населения бунтарскому духу, к протестам интеллигенции? Похоже это, скажем, на времена «хрущевской оттепели», на диссидентские брожения при Советской власти?
- Здесь, по-моему, другая энергетика и другие желания. Абсолютно другая. У кого-то искренний протест, у кого-то желание просто потусоваться, у других – просто стадное чувство, любопытство, возмущение. Кто-то понимает на два хода вперед, что дальше произойдет, кто-то совершенно не понимает и не думает об этом... Без страха энергетика.
В 1960-е годы – это все ведь было на страхе замешано, если люди шли протестовать, то они знали на что идут. А у меня страх этот до сих пор остался в крови. Я не выйду. Я не революционер, откровенно говоря…
- А ведь какую яростную эсерку-революционерку Марию Спиридонову вы сыграли в фильме «Шестое июля»!
- Это - образ… Потом, я - фаталистка. Я закончила университет, изучала политэкономию. И отлично понимаю, что смена формаций (а у нас произошла именно смена формаций) мало зависит от обычных людей. Она идет по каким-то другим энергетическим, космическим каналам. Причем, зарождается все намного раньше, потому уже не остановить это движение, если оно пошло. Тем более, в такой большой стране, как наша. А у нас сейчас пока не понятно, пришло все в движение или нет.
- Выходит, вы консерватор? «Сохранять все лучшее и постепенно, эволюционно развиваться…»
- Не знаю. Я не очень люблю эти оценки. Нет, я живу своей жизнью. У меня еще много вопросов, которых я не решила – в профессии. В литературе, в общении с людьми, со своим одиночеством. В общем, мои какие-то внутренние проблемы. Почему я должна учить «марью петровну», как ей жить? Никому ничего никогда не навязывать - я выбрала этот путь.
СОСТЯЗАТЬСЯ СО ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ И ЛУНОЙ
- В своих литературно-поэтических композициях вы выступаете без микрофона. Почему? Он искажает голос, не доносит адекватно поэтическую мысль?
- Вообще голос у меня поставлен хорошо. Последние годы я играла только древнегреческие трагедии. Или Эврипида, или «Федру» Марины Цветаевой, или «Медею». Причем играла на каменных площадках древнегреческих театров, а камень очень хорошо отражает звук, там не нужен микрофон. Можно говорить даже шепотом – и все будет слышно.
Такая борьба голоса и пространства мне очень нравится. Есть здесь тот самый цирковой кураж, который подстегивает. Например, в Стамбуле находится знаменитый собор Айя-София, куда все ходят на экскурсии. А рядом – Айя-Ирена, более старый храм, полуразрушенный, поэтому туда не пускают. И однажды нам разрешили с режиссером Теодоросом Терзопулосом сыграть там «Медею». Когда мы там репетировали, я все думала, как я буду играть? Сплошное эхо, причем не два, не три, а десять раз повторяющееся! Правда, когда появились зрители, эхо чуть-чуть примолкло, но все равно осталось. Это была дикая борьба между мной и пространством. Приходилось импровизировать, «играть» с эхом, то ласкать его, «прикармливать», то даже «грубить» ему… Получился совершенно другой, оригинальный музыкальный спектакль.
Или есть такой древнеримский театр в Пуле, на юге Сардинии, на берегу моря. Он маленький, человек на 300. И когда я играла там, вот этот прибой по гальке – пша-аа, пша-аа – был намного громче моего голоса. Представьте, за моей спиной – море и огромная луна. Зрители смотрят не только на сцену, на мою маленькую фигурку, но и на величественное пространство с луной, звездами, морем, с этим мистическим звуком – пша-ааа… Моментально мое платье стало мокрым от морского испарения! Но какое же это было наслаждение – бороться с морем, «состязаться» со звездным небом и луной!..
- Алла Сергеевна, вы сказали, что у вас хроническая бессонница. Правда, что вы нашли «идеальное для себя» противоядие?
- Вы имеете в виду книги о Гарри Поттере? Я действительно его всего прочитала. И они действительно помогали, вообще эти романы мне понравились. Но перечитывать я их, естественно, не буду. Даже ради моей проклятой бессонницы.
АЛЛА ДЕМИДОВА О ВЫСОЦКОМ
Из книги Аллы Демидовой «Заполняя паузу» (Изд-во «АСТ»)
«Сейчас для меня существуют два образа Высоцкого... Один - тот, которого хорошо знала при жизни, с которым репетировала, ссорилась, мирилась и который, хоть и не был близким другом, но был очень близким человеком... Другой же… принадлежит всем...
Гамлет, джинсовый мальчик
…Я не помню, кому пришла в голову мысль сделать костюмом Гамлета джинсы и свитер... Но за время двухлетних репетиций «Гамлета» Володя окончательно закрепил за собой право носить именно джинсы и свитер... Его и похоронили в новых черных джинсах и новом черном свитере, которые Марина Влади привезла из Парижа. А над гробом свисал занавес из «Гамлета»...
К костюму у Володи было особое отношение - и в жизни, и на сцене. Ему, например, не шли пиджаки. И он их не носил... Правда, один раз на каком-то очередном празднестве после спектакля, когда мы уже сидели в буфете за столами, вдруг явился Высоцкий в роскошном пиджаке - синем блейзере с золотыми пуговицами. Все застонали от неожиданности и восторга. Он его надел, чтобы поразить нас. И поразил. Но больше я его в этом блейзере никогда не видела...
...На гастролях у него в номере всегда было очень аккуратно. Володя любил заваривать чай, и у него стояли бесконечные баночки с разными сортами чая. А когда появилась возможность покупать экзотические вина, он любил красивую батарею из бутылок и не позволял никому дотрагиваться до нее. Его дразнили за скупость, но он был тверд, а потом, в какой-нибудь неожиданный вечер, вдруг все разом выпивалось - неизвестно кем, почему...
«Марина, плача, руками выгребала сгустки крови»
…В 1977 году на гастролях в Марселе Володя загулял, запил, пропал. Искали его всю ночь по городу, на рассвете нашли. Прилетела из Парижа Марина Влади, она одна имела власть над ним. Он спал под снотворным до вечернего «Гамлета»... Так гениально, как в тот вечер, Володя не играл эту роль никогда - ни до, ни после... Он был бледен как полотно... В интервалах между своими сценами прибегал в мою гримерную, ближайшую к кулисам, и его рвало в раковину сгустками крови. Марина, плача, руками выгребала это. Володя тогда мог умереть каждую секунду. Это знали мы. Это знала его жена. Это знал он сам - и выходил на сцену... какая-то самосъедающая неудовлетворенность…
Из дневника актрисы:
18 июля 1980 года. Опять «Гамлет». Володя внешне спокоен... Сосредоточен. Текст не забывает. Хотя в одной из сцен опять убежал за кулисы - снова плохо... Вбежал на сцену очень бледный, но точно к своей реплике... Духота... А на нас - чистая шерсть, ручная работа, очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое…
25 июля. Приезжаю в театр к 10 часам на репетицию. Бегу, как всегда, опаздывая. У дверей со слезами на глазах заведующий постановочной частью. «Не спеши». - «Почему?» - «Володя умер». - «Какой Володя?» - «Высоцкий. В четыре часа утра»...
...После годовщины смерти Высоцкого мы летели с Мариной в одном самолете в Париж: я - по частному приглашению, она - домой. Мы сидели в экономическом классе, и с нами летела французская тургруппа - такие средние буржуа, очень шумные и непоседливые. Марина сидела с краю, поэтому ее все время задевали. И она: «Трам-та-там!.. Если бы знали, кто летит, они бы сейчас ноги мои лизали»...
Всю ночь накануне она просидела в кафе около «Таганки». Лицо было не выспавшееся. И вот, уже в парижском аэропорту, мы стоим на эскалаторе, о чем-то говорим, и вдруг вижу: она на глазах меняется - лицо светлеет, молодеет, вытягивается, вся опухлость проходит. Я оборачиваюсь: стоит какой-то маленький человечек. Она меня знакомит. Шварценберг - известный онколог. Он стал потом мужем Марины...
