Неделю путешествовала Фотиния между сном и явью, смотрела яркие сны, плутала по незнакомым и тревожащим душу местам. Мрачность этих мест притягивала и, желая разгадать загадку, она все возвращалась и возвращалась к ним. На седьмой же день поднялась, вышла на полянку перед домом, улыбнулась солнцу, горам, лесу и траве и вдруг неожиданно для себя самой побежала к тому самому ручью, что даровал Водоскат.
Что ее понесло туда, непонятно, да и не хотелось раздумывать над поступком! Хотелось бежать и бежать, а потом окунуться в студеные воды и смыть уныние, что скребется внутри да сжимает тоской сердце. Хоть и пешком сюда не ходила, но дорогу нашла сразу; колючие заросли кизила и барбариса почтительно расступались перед ней и чуть ли не кланялись. Знала Фотиния, через зеленых помощников наблюдает за ней Зелейница, и становилось от этого радостно и спокойно.
Ручей встретил ласковым журчанием. Сегодня он был и водопадом, что лил прозрачные струи прямо в неглубокую каменную чашу, а та, переполняясь, выпускала из себя небольшой уже ручеек, что спотыкаясь о камни и рассыпаясь смехом, спешил дальше вниз, напоить собою поляны и луга, а если что останется от него, то дойти до моря. Скинув больничную рубаху, Фотиния занырнула с головой и, опустившись на дно, полежала на плоских белых камнях, разглядывая сквозь воду невыносимо яркую синь неба, да удивляясь летнему теплу в последнем месяце осени. Верно здесь всегда так, пришла догадка. Всегда синее небо, густая зелень и солнце… Тут же вспомнился родной домик, где она прожила всю жизнь и милый палисадник, на котором бабуля выращивала всевозможные цветы и травы. Вот там-то сейчас пасмурно и уныло; облетевшие листья укрыли ковром засохшие лютики-цветочки.
Дрогнуло от воспоминаний сердце и, боясь захлебнуться, Лана выскочила из воды и, забравшись по каменным ступеням наверх, встала под сильные струи водопада. Облокотившись на отвесную скалу, она рыдала по той оставленной жизни и несбывшейся мечте. Вода хлестала по щекам, голове, спине, будто пыталась выбить тоску и у нее получалось. Растворив хандру, ручей обратил ее в черные камни и кинул на самое дно. Пробираясь к берегу, Фотиния с неприязнью подумала о больничной рубашке; до жути не хотелось в нее облачаться. Казалось, пахнет она больницей и страхом.
И вот же удивление, вместо рубашки лежало одеянье ворожеи. Белое, длинное платье, расшитое разноцветными нитками и бисером с широкими рукавами и плетеным поясом. Кожаные мягкие черевички, украшенный фиолетовым аметистом начельник да серебряные висячие серьги с лиловым гиацинтом. И бисер, и камни, и вышивка были того самого редкого и непередаваемого цвета волшебства и тайны. Одеваясь, Фотиния любовалась игрой камней и, приплясывая, напевала под нос прилетевшую на ум мелодию, как вдруг ступила на что-то острое.
Тихо вскрикнув, она приподняла ногу, сетуя на острый камень, сучек, или же еще чего-нибудь, но уж оберега с когтями филина совсем не думала увидеть. Лежал родимый, будто бы ее ожидаючи… А ведь Фотиния хорошо помнила, последний раз видела его там, в больничной палате, когда он превратился в кинжалы, а уж после не ощущала его на себе. Приподняв оберег, ворожея крутила его и так и эдак, осознавая, что он несколько изменился… стал не таким мрачным, что ли… Верно кто вдохнул в него свет…
- Так ты и вдохнула, - раздался от ручья мальчишеский голос. – Теперь ты его хозяйка. Куда ты, туда и он…
Чуть не выронив оберег, Фотиния медленно обернулась; опустив в ручей ладони, черноглазый мальчишка безбоязненно смотрел и улыбался так тепло и по-домашнему, что от немыслимой догадки перехватило дыхание.
- Ты чей? – отогнав глупые мысли, что больше походили на сказку, Фотиния встревоженно нахмурилась. – И почему один?
- Не узнала… - рассмеялся мальчишка. – А мы с Данькой поспорили; узнаешь, или нет…
- Скорее всего я страшусь узнавать… Страшусь, что все это окажется моей фантазией возникшей от сильного желания видеть то, что хочется.
- Чего же тебе хочется больше всего? – смешно поднял брови мальчишка.
Родной и милый сердцу жест так и резанул по памяти. Артем… ее любимый Артем в точности так же двигал бровями, особенно когда удивлялся чему-то.
- Гришатка… - опустившись на траву, Фотиния помотала головой. – А как ты здесь… почему? Вроде как я не сплю… Но это же ты? Иди, обниму тебя… Сама бы к тебе подлетела, но ноги как ватные…
Сверкнув темными глазами, сын перепрыгнул ручей а, подбежав, обхватил худенькими ручонками ворожею, прижался.
- Ты никак дрожишь? – гладя его по мягким волосам, всполошилась Фотиния. – Не плачешь, нет?
- Плачут только девчонки, - не отрываясь от нее, насмешливо пробормотал Гриша.
- Это кто же тебе такое сказал?
- Данька…
- Расскажешь мне, кто такой Данька? – любуясь ненаглядными чертами лица, попросила ворожея.
- Это сын Алатыря. Мы здесь иногда встречаемся возле ручья.
- Ведь только его журчание слышат души умерших и на его каменистых берегах часто можно повстречать тех, кого уже нет в мире живых, - вспомнила Фотиния слова Водоската. – Значит, Данька умер?
- Верно, и он и мамка его теперь здесь обитают, но встречаться с живыми могут только здесь.
- А ты… ты тогда какой? Ты же и не родился еще… Не понимаю…
- Мам, я живой, но живу совсем в другом месте. И не удивляйся возрасту, ты ведь сама знаешь, что этот волшебный уголок не подчиняется времени, - совсем по-взрослому ответил сын, но заметив, что ворожея еще не в силах осознать всех возможностей, махнул рукой. – Забудь и не заморачивайся, потом сообразишь! Если честно, то и я и сам еще до конца не разобрался, но мне как бы и не надо, а вот тебе придется! Ты же у меня повелительница снов! - произнес он с гордостью и Фотиния почувствовала такую признательность чародеям, что и словами не передать.
Что же они такого намудрили, ей еще и невдомек, но одно то, что она может ощутить себя мамой и поговорить с сыном, дорогого стоит.
На полянку ворожея возвращалась в самом что ни на есть приподнятом расположении духа, и чудилось ей, на сегодня приятные сюрпризы еще не закончились.
Продолжение
Предыдущая часть
Начало
