Зима потихоньку входила в свои права – листва уже облетела, трава пожухла, но первый снег ещё не выпал. А в больничном садике зеленели туи и маленькие голубые ёлочки. Каждый раз, когда Зарема смотрела в окно, её душу омывала радостная волна – то ли от этой уютной зелени, то ли от того, что приближалась её выписка из клиники. Первая операция уже позади – и она прошла более чем успешно и гораздо менее болезненно, чем ожидала девушка. Да, повязка доставляла определённый дискомфорт, да, заживающие швы иногда давали о себе знать тупой ноющей болью, но анальгетики делали своё дело, и Зарема почти не задумывалась об этих неудобствах.
Гораздо сложнее оказалось знакомство с новыми людьми. Дана, разумеется, не в счёт – они легко нашли общий язык и стали если не подругами, то добрыми приятельницами. И малышка Аурика, которая регулярно забегала к Зареме, – тоже не в счёт. Девушка мысленно называла её «солнечный зайчик» - такая же живая и непоседливая, яркая, сияющая… Хотя, положа руку на сердце, Дана тоже была права, окрестив девочку «конопатым бедствием». Аурика обожала это прозвище.
- Ну что, конопатое ты бедствие, опять моего ненаглядного терзала? Зачем его журнал обходов утащила?
- А чего он про меня пишет, а почитать не даёт? Мне же интересно! И это до меня докасается!
- Правильно говорить «меня касается».
- А какая разница, если значит одно и то же!
Правда, недавно Аурика пришла необычно тихая и серьёзная.
- Я уезжаю скоро, тётя Зарема. Домой еду.
«Почему?» - торопливо написала девушка в телефоне.
- Очень соскучилась по маме и братику. – Девочка шмыгнула носом. – Я и не думала, что буду так долго лечиться. И мама не думала… Она бы тоже в Москву приехала и навещала бы меня каждый день, но ей жить негде. И братика она не оставит, он же маленький совсем, без неё не сможет. А здесь гостиницы дорогущие…
«А квартиру снять?»
- Не-е, - совсем по-взрослому вздохнула Аурика. – Тут поблизости никто ничего не сдаёт, даже комнату. А кто сдаёт, те с маленькими детьми жильцов не хотят – боятся, что дети ремонт попортят или мебель… И вообще. Так что дома буду долечиваться… если получится.
Зарема погладила девочку по голове, внимательно рассмотрела её лицо. Рубцы подживали и выравнивались, но всё равно сразу бросались в глаза. Теперь они напоминали не мясное месиво, а странную чешую… Лучше, конечно, чем в их первую встречу с Аурикой, но всё-таки до полного выздоровления далеко.
- Но вы не грустите, тётя Зарема! Я ещё летом, может, приеду.
И её рыжая гривка скрылась за дверью.
…Да, с ней и с Даной было легко. И с медсёстрами – тоже. А вот с врачами, особенно иностранными, Зарема робела и казалась сама себе ужасно глупой и неуклюжей. Костя предупреждал, что его диссертация вызвала огромный интерес у его коллег и что они будут время от времени посещать клинику и присутствовать при осмотрах и перевязках. И это при том, что Дана устраивала Зареме фото- и видеосессии каждую неделю, если не чаще. Малейшие изменения в состоянии пациентки тщательно фиксировались.
- Тут, Заремочка, мелочей быть не может, - приговаривал Костя, потирая покрасневшие от усталости глаза. – Речь идёт о здоровье человека и о качестве его дальнейшей жизни. Ты это, как никто, понимаешь…
Девушка молча кивала в ответ. Кому, как не ей, было знать, насколько сильно внешность меняет судьбу…
Первый «иностранный визит», как шутливо охарактеризовала его Дана, нанёс израильский хирург Шломо Хейфец. Когда он бочком втиснулся в перевязочную, Зарема на мгновение опешила – а потом порадовалась своей плотной повязке. Иначе бы у неё отвисла челюсть от изумления.
Доктор Хейфец был настоящим великаном – громадный, плечистый, мускулистый. Ладонь, которую он протянул Зареме при знакомстве, оказалась широкой, как лопата. Обе девушкины ладошки легко уместились бы в ней. Но тёмно-серые глаза над медицинской маской искрились добротой и жизнерадостностью.
- Не обращайте на меня внимания, дорогая, - весело прогудел он. – Просто считайте, что тут временно поставили ещё один шкаф!
«Шкаф», впрочем, оказался очень внимательным и дотошным. Задавал множество вопросов и Косте, и Георгию Константиновичу, и старшей медсестре. Потом они с Костей долго и оживлённо разговаривали в коридоре, и доктор Хейфец одобрительно гудел что-то насчёт вторичных швов и дексоновых нитей, перемежая свою речь непонятным вопросительным словцом «бесЭдер». Зарема потом спросила у Кости, что это означает, и он пояснил – что-то вроде нашего «ладно, хорошо». Оказывается, общительный «шкаф» приглашал Костю на конференцию в Тель-Авив, «и если получится, то с твоей Галатеей, бесЭдер?». Девушка потом нашла в интернете значение слова «Галатея», прочитала миф о художнике Пигмалионе и долго удивлялась – разве можно влюбиться в оживший камень, пусть и очень красивый? Ведь если статуя ожила, это ещё не значит, что она стала человеком, способным думать, чувствовать, любить…
Вслед за доктором Хейфецом в клинику потянулись и другие врачи. Многих из них сопровождали переводчики, с некоторыми Костя и Константин Георгиевич беседовали на английском. Особенно запомнился Зареме невысокий пожилой японец Хидэо Сайто и его переводчица Юми, похожая на ожившую фарфоровую статуэтку. Она очень хорошо говорила по-русски, но звук «л» произносила как нечто среднее между «л» и «р», а к «з» и «ж» как-то неуловимо добавляла «д». Получалось что-то вроде «господзин Хидэо-сан выраджает свою искреннюю благодарность Дзареме-сан за согласие присутствовать при его видзите». После этих слов «Дзарема-сан» мысленно порадовалась, что ей не нужно отвечать – вряд ли бы она смогла сразу придумать столь же изысканно-вежливый ответ, а мямлить в ответ какую-нибудь чепуху совсем не хотелось. Поэтому они обменялись поклонами, и японец вручил ей маленькую коробочку, которую держал почему-то двумя руками.
- Доктор Хидэо выраджает надеджду, что этот скромный подарок порадует вас, Дзарема-сан.
Зарема сделала было протестующий жест – она ужасно смутилась. Но хирург продолжал протягивать ей коробочку, и она наконец приняла её – так же, двумя руками. Когда девушка рассказала об этом Косте – жестами и сообщениями в телефоне – он похвалил:
- Умница, что взяла двумя руками. Брать что-то одной рукой – значит, продемонстрировать неуважение и презрение к дарителю. А что в коробочке, ты смотрела?
Зарема покачала головой.
- Тоже правильно. Согласно японскому этикету, если человек открывает подарок сразу после получения, это говорит о его жадности и о том, что он рад не вниманию, которое ему оказали, а новой вещи, и только.
«А теперь уже можно посмотреть?»
- Ну конечно. Открывай.
В коробочке оказался маленький бархатный футляр. А в нём – тонкая серебряная цепочка с подвеской, которую Зарема сперва приняла за звёздочку.
- О, это же японский журавлик! Их вообще-то делают из бумаги – есть у японцев такое искусство, называется «оригами». И твоя подвеска – как раз такой бумажный журавлик. Только из серебра.
Зарема нерешительно потянула цепочку из футляра. Её первое в жизни украшение… Могла ли она представить, при каких обстоятельствах его получит!
- Это подарок с большим смыслом, - говорил меж тем Костя. – Такой журавлик – символ стойкости и веры в чудесное будущее. Про него даже песня была – грустная вообще-то, но припев вдохновляющий.
Тебе я бумажные крылья расправлю –
Лети и тревожь этот мир, этот мир!
Журавлик, журавлик, японский журавлик,
Ты вечно живой сувенир!
- пропел он.
«Но с какой стати он подарил мне подарок? Он же меня не знает!»
- Зато он прекрасно знает, как трудно женщине жить некрасивой и какое мужество ей нужно, чтобы встречать каждый новый день, в котором её ждут новые испытания, связанные с её внешностью. Это дань уважения тебе – маленькому, но стойкому воину, который с честью выдерживает этот каждодневный поединок.
Зарема кончиком пальца погладила подвеску. Теперь ей совсем не трудно быть стойкой и верить в будущее – ведь у неё такая поддержка! Карина, Костя, девочки, Дана, Заворотынские… Мелькнула мысль о брате, но девушка отогнала её – он, хоть и родная кровь, оказался хуже чужого человека. И незачем вспоминать его в такой миг.
…И теперь, стоя у окна и глядя на зелёную хвою больничного сада, Зарема поглаживала подвеску и представляла, как приедет домой к Заворотынским, окунётся в уютное семейное тепло. Она очень соскучилась по Марии Александровне, по её рассказам о прошлом, рассуждениям о настоящем, размышлениям о будущем. Даже её молчание было исполнено какой-то светлой благости.
- Доброе утро, Зарема. - В палату заглянул Константин. - Как спалось?
Девушка, приветственно кивнув, показала ему оттопыренный большой палец – всё отлично.
- Вот и хорошо. Сегодня сдашь кровь – общий, биохимия… Я Ирину Васильевну уже предупредил. Или ты уже завтракала?
Отрицательное покачивание головой.
- Ну, тогда ещё немного потерпи, поешь после анализов, хорошо? Завтра вечером я тебя выпишу, и мы с Георгием Константиновичем отвезём тебя домой. Питание пока остаётся прежним, все через блендер и трубочку. И с разговорами придётся подождать – лангету снимем недельки через три, может, через месяц. Потом рентген… и посмотрим, что будем делать дальше. Договорились?
Зарема кивнула.
- Тогда до завтра.
***
Тихо прикрыв за собой дверь, Константин направился в свой кабинет. Он с утра терзался вопросом, как пригласить Карину на фотовыставку. Сегодня Дана принесла флешку с очередными фотографиями Заремы, а потом положила перед ним, как показалось Косте, открытку. На обложке парила голубиная стая.
- Это предложение мира? – улыбнулся он. – А по какому поводу мы с тобой ссорились, напомни?
- Это пригласительный на мою фотовыставку «Осколки неба».
Сегодня открытие, - ответила Дана тоном строгой учительницы. – И мы с тобой обязательно поссоримся, если ты им не воспользуешься. Кстати, оно на два лица. Кого с собой позовёшь?
- Тебя бы позвал, но Женька мне голову оторвёт.
- И правильно сделает. Если в голову пришла мысль пригласить девушку на её же выставку, то эта голова явно нежизнеспособна и даже опасна. Серьёзно, кого звать будешь?
- Ну…
- Подковы гну! Я не поняла, мне самой позвонить Карине? Так это запросто.
- Нет!
- Что – нет? Сам позвонишь? Или на выставку не пойдёшь?
- Да!..
- Что – да?
Константин глотнул воздуха и перехватил инициативу:
- А почему именно Карину?
- А кого? – изумилась Дана. – Костя, я фотограф. У меня зрение стопроцентное, если что. Ты думаешь, я не вижу, как между вами искрит?
Он ошеломлённо смотрел на собеседницу, а та не на шутку распалилась.
- Я тебя, Константин ты свет-Георгиевич, очень люблю, ценю и уважаю, но ведёшь ты себя, ей-богу, как рохля-малолетка. Сколько можно ходить кругами возле любимой девушки и не делать никаких шагов? Вы же с ней под одной крышей живёте! Или я чего-то о тебе не знаю, и ты у нас скрытый мазохист? Костя, то, что с тобой происходит – это серьёзно. Но ты дождёшься, что возникнет кто-то более решительный и уведёт её. И я сейчас ни разу не шучу. Карина – одна из самых красивых девушек, которых я когда-либо видела. А я их немало повидала, уж поверь.
- Да знаю я! – Константин вскочил и нервно зашагал по кабинету. – Всё я знаю…
Дана, покачивая головой, смотрела на него.
- М-да… пойду я, пожалуй. Но буду очень надеяться, что вас сегодня увижу.
И вот теперь Константин, запустив обе руки в волосы, смотрел на пригласительный билет и думал, что понятия не имеет, какими словами позовёт Карину на выставку. «Рохля-малолетка», припечатала Дана. Вот именно так он себя и чувствовал перед Кариной – как неловкий школьник, который не знает, как забрать портфель у понравившейся девочки, чтобы проводить её до дома. Такое с ним было впервые. Он никогда не был обделён женским вниманием – красивый, умный, учтивый – но всегда сохранял определённую дистанцию и никогда не изображал чувства, которых нет. И ни с кем ему не хотелось сближаться по-настоящему.
Пока не появилась Карина…
Без неё почему-то становилось трудно дышать. Портилось настроение, что-то в душе тоскливо ныло, словно больной зуб. А недавно он поймал себя на совсем уж безумном ощущении: вернулся из клиники, его встретили домашние, а Карина была в своей комнате… И ему вдруг подумалось: если нет её – всё равно что нет никого. Даже родной дом показался пустым и холодным.
Шаги, сказала Дана, делай шаги. Но такие девушки, как Карина, не принимают… шагов. Они выбирают одного-единственного мужчину раз и навсегда. Костя бы всё отдал, чтобы стать таким для неё… Но она словно выстроила вокруг себя непробиваемую стену. Избегала его, а если обращалась напрямую, то только в присутствии кого-то из семьи. Он сотни раз перебирал в уме каждое своё слово, каждый жест, стараясь понять, что он сделал не так, почему она сторонится его даже как друга. А может, дело не в нём? Может, она таким образом соблюдает субординацию – ведь номинально она работает у них… Получается, он – «хозяйский сынок», «барчук», а она – служанка? Ни в коем случае! Ни он, ни его родители, ни, тем более, бабуля со Степаном никогда и в мыслях подобного не допускали. Карина и Зарема стали для них близкими людьми. Костя с мамой даже обсудили новогодние подарки для них обеих…
Он встал, подошёл к окну. Может, написать Карине сообщение? Нет. Если она занята, то не сразу его прочитает. Значит, позвонить...
Костя вытащил из кармана форменных брюк телефон. Набрал номер. Долгие гудки.
- Да, Константин Георгиевич, слушаю вас.
Её мелодичный голос переливался в трубке, и у Кости перехватило дыхание. «Говори, говори ещё, только не умолкай…». Он не сразу вспомнил, что нужно ответить.
- Алло? Константин Георгиевич?
- Карина… - Голос внезапно сел, пришлось прокашляться. – Мы же договаривались - просто Костя, в крайнем случае Константин. Мы же не на официальном приёме.
- Хорошо, Константин. – Она улыбалась своей полутайной улыбкой, уголками губ, он слышал это в её ответе. – Что-то с Заремой?
- Нет- нет, с ней всё хорошо. Я по другому поводу… Карина, сегодня утром Дана принесла мне приглашение на свою фотовыставку «Осколки неба», ну, ты помнишь, она рассказывала. Хочет видеть нас на открытии. И я буду очень рад, если ты согласишься пойти туда со мной.
В трубке воцарилась тишина.
- Карина?... Земля вызывает Карину, Земля вызывает Карину! Первый, Первый, я Второй, как слышно меня? Приём! Приём!
Раздался смех, от которого по коже побежали мурашки. Константин закрыл глаза и прикусил язык, чтобы удержать чуть не сорвавшееся «и я с ума сойду, если тебя не будет, я уже почти свихнулся, потому что безумно хочу, чтобы ты стояла рядом, чтобы видеть тебя, вдыхать твой аромат – нежный, чуть горьковатый, как запах свежескошенного луга, пожалуйста, пожалуйста!..».
- Хорошо, Константин. Я подъеду в клинику, заодно и Зёму проведаю.
-Да, кстати, - каким-то чудовищным усилием воли Костя обуздал волну эмоций и теперь говорил обычным добродушным тоном, – Зёму завтра выпишу и вечером привезу домой. Бабуле говорить об этом не стоит, разнервничается. Пусть для неё это станет приятным сюрпризом. К пяти вечера я зайду за тобой к Зареме.
- Хорошо. Я поняла. Буду там в пять.
Константин ещё долго вслушивался в молчание телефона и тихонько покачивался на волнах радости.
Продолжение следует...
Text.ru - 100.00%" Уникальность данного текста проверена через Text.ru
