– Это кто такие тут у нас? – заместитель по хозяйству недоумевал.
Подозрительного вида качки сновали по двору.
– Это наши, – спокойно ответила Маша.
– Какие это наши?
– Они будут нас охранять, я уже уволила старую охрану, – Маша ответила заму уверенно, она ждала вопросы.
– Что? Эти? – он смотрел из окна кабинета .
– Да, эти. Пока они тут, никто посторонний на фабрику не проникнет. Я уверена. А ещё они помогают мне в оформлении документов. Ездят со мной.
– Это как?
– А вот так. Я сколько у водоканала пороги обивала, помните? Так вот – вчера все получилось, потому что со мной был начальник охраны. Я поздравляю Вас. По воде у нас есть теперь официальные документы! И у Вас теперь тоже много задач поэтому, сейчас ознакомлю ...
Маша часто вспоминала слова Маргариты: "Ты должна быть железной, будь уверенной в себе, никогда не показывай никому свои сомнения!"
А сомнения были, ох, были. И страх был, и робость.
Когда приходила она в инстанции государственные, часто включалась в ней та провинциальная неуверенная в себе девчонка, какой она приехала сюда. А Гена, стоящий теперь за ее спиной, помогал почувствовать уверенность, силу, надёжную защиту.
Да и Генина харизма часто помогала. Они не сидели в длинных очередях, Гена везде чувствовал себя хозяином жизни. Он заходил в кабинеты так, как мог заходить только он.
Однажды они приехали в БТИ. Очередь в нужный им кабинет толпилась и на улице, люди занимали её с вечера. Маша поняла – попасть им туда сегодня не судьба.
Гена отошёл всторонку, "поймал" в свои сети идущую откуда-то работницу БТИ, проводил ее в кабинет, громко говоря:
– Пропустите сотрудницу, пропустите! – сам он тоже шёл следом.
А вскоре из кабинета разнеслось.
– Милованова Мария Владимировна, срочно зайдите в кабинет, вы забыли поставить подпись, – громогласный голос Геннадия.
И вот Маша уже в кабинете, и вот ее документами занимается сотрудница, угодливо хихикая Гене и предлагая ему кофе.
Маша благодарила от души, а Гена улыбался:
– Я не халявщик, я партнёр! – говорил он голосом Лени Голубкова.
Часто по делам ездили и без неё – Ефим Соломонович – юрист и Гена. А потом интеллигентный дяденька-дедушка юрист тихо говорил Маше:
– Машенька, я-таки понял, почему нынче капитал в руках не слишком чистых. Идёт естественный отбор. Порядочные люди нынче не выживут. За такими, как наш Геннадий – несчастное будущее России. Как хорошо, что я не доживу.
А Маша все ставила и ставила сама себе задачи и выполняла их. Потихоньку приводились в порядок документы, но дело это было долгое и нудное. Иногда приходилось ждать решений по несколько месяцев.
Работалось нелегко. Стремительно росли инфляция, транспортные и энергетические тарифы, дорожали банковские кредиты, рвались некоторые связи.
Маша часто не спала ночами, обдумывая ту или иную ситуацию, а утром рвалась в новый бой. Фабрика стала ее детищем.
Она ходила в одной и той же юбке, забывала расчесаться, не думала о себе вообще. Наташка ей купила новые босоножки, пристыдив – стыдно директору ходить в драных. Маша забыла обо всем.
Благодаря Марии производство шло и даже расширялось, зарождались новые связи, появлялись в сотрудничестве новые торговые точки, налаживались связи с новыми поставщиками. Дело шло, приносило доходы. Производство под руководством Марии вместе со всей страной стремительно врастало в рыночную экономику.
Но опасность, что здание фабрики у них попросту отнимут, все ещё висела. Готовых окончательных документов на собственность у них ещё не было. Маша понимала – им здорово мешают.
Она, вспоминая науку Маргариты, искала поддержку.
Нужен был очень грамотный и деловой партнер. Маша позвонила Галине и поехала к ней в гости, в Рыбинск. Села в простой рейсовый автобус и поехала. Она никогда не была в Рыбинске и сейчас была даже рада такой передышке, такому путешествию.
Маша вдруг вспомнила, что не любовалась природой вот просто так уже очень давно. Город ли в этом виноват или обстоятельства? А может она сама?
Галина – подруга Маргариты была тоже заинтересована в сохранении фабрики, часть собственности отходила и ей, если б ... Если б они довели приватизацию до конца.
Они проговорили всю ночь. Вернее, говорила Маша, а Галина сидела с блокнотом – записывала за Марией информацию. На следующий день они прогулялись по набережной с десятилетним Юрой – мальчиком с серьезными проблемами здоровья.
Юра ездил вокруг них на коляске и излучал такой позитив, что Маше даже стыдно стало за то, что она приехала к ним вот так – поплакаться.
Теперь уже Галина строчила и строчила письма в вышестоящие инстанции, боясь нарваться на неприятности, боясь ответственности, рискуя всем. Но писала. Писала и статьи– рассуждения в свою местную газету.
Но самое главное – писала она и в Москву. Нашла такие методы и такие инстанции, где от ее писем не отмахнулись. Нашла! Эти инстанции существовали!
А Маша начала получать странные звонки. С ней пытались разговаривать какие-то подозрительные личности. Периодически эти звонки раздавались, говорил голос с кавказским акцентом – угрожал. Она стала просто класть трубку.
Гена объяснил ей:
– Давит Давид! Он всех в этом районе поддавил уже, крыша у него сильная, Московская, – Гена закатывал глаза, – Эх, вляпались мы, Маха, по самое "не хочу"! Теперь война.
***
Маша ненадолго заехала к бабе Вере. Проведать. Они с тетей Клавой, увлечённые разговором, сидели за чаем. Почему-то сейчас Маше вспомнилось, как увлеклись они обе совсем недавно сеансами Кашпировского, как исцеляли воду и свято верили, что он их излечит.
Вот и сейчас они таинственно переглядывались.
– А ну-ка, расскажите, что за переглядки у вас? – Маша напряглась.
– Машенька, мы тут не хотели тебе говорить, но тревожно что-то стало. Разговоры всякие. Но ведь разве по телевизеру-то обманут? – начала тетя Клава, а баба Вера отводила глаза.
Начало Маше не понравилось.
– Что случилось?
– Сейчас, – и тетя Клава достала из папки какие-то бумаги, отдаленно напоминающие советские деньги.
– Это что?
– Мы тут деньги вложили в акции «МММ». Это ж выгодно. Соколовы вон все сбережения отдали, которые на дом откладывали, иначе пропадут с этой инфляцией. В банке-то проценты мизерные. Вот мы и...., – тетя Клава вещала оптимистично.
Но тут подключилась баба Вера, реалист.
– Маш, а теперь говорят, что пропали все эти деньги. Чего это они? Не знаешь? Ведь быть такого не может. Мы ж в очереди месяц за акциями-то стояли. А теперь что? Не посоветовались вот с тобой ...
А Маша была не уверена, что отговорила б их, если б знала. Здесь трудно было прогнозировать. Здесь просто верили.
Совсем недавно по этому поводу говорили они со знакомыми поставщиками. Там мужика у них из петли достали в буквальном смысле. Успели. Ещё б чуть-чуть...
А все дело в этом МММ. Туда он вложил все до копейки, и свое, и тещино...
Потерянные люди того времени ещё не оторвались от старых стереотипов, свято верили телевидению, посылам оттуда, а привычные ценности рушились на глазах. Инфляция, как акула, безжалостно съедала сбережения, и тут на экраны телевизора выплыло спасение в лице такого простого семьянина – Лени Голубкова.
И сначала вклады даже приносили какие-то доходы. Людей захлестнули эмоции. Маша прошла мимо этого просто потому, что сбережений у неё не было, а почти все заработанное сейчас тратила она на то же производство.
– Ох, дорогие мои! Как бы ни хотелось мне вас успокоить, но кажется мне, что проститься вы можете со своими вложенными деньгами. Лёгких денег не бывает. Не верю я в них.
– Так а как же? – развела руками тетя Катя, – Так ить по телевизеру обещали....
Маша могла только пообещать, что с голоду пропасть не даст.
Государство умыло руки, оставив людей один на один с новыми для них капиталистическими отношениями. Эти годы совсем не для всех были сложными – кто-то тогда делал многомиллионные состояния.
***
Осталось совсем чуть-чуть. Юристы Давида уже сделали основную часть работы. Предприятия, торговые точки, здания уходили в цепкие лапы группы лиц во главе с Виктором Самойловым. Виктор и так считал себя опоздавшим к "дележу пирога", и сейчас перекачивание денег в карман стало смыслом всей его жизни.
У низов вычитают, с верхами делятся: такова арифметика жизни.
Он находился в Москве, контролировал. Сейчас он сидел в своем узком депутатском кабинете со скромной обстановкой. Такова судьба – нельзя сейчас щеголять. Только глупцы сейчас выделяются, а у Виктора голова работала с опережением. Все его капиталы уже находились не в стране, не на его имени.
Звонил Давид.
– Здравствуй, дарагой!
– Здравствуй, Давид. Чем порадуешь?
Давид радовал. Ярославские дела шли медленно, но совсем неплохо. Прибиралось многое к рукам.
– Помощь твоя требуется, Виктар, в деле одном. Помнишь, швейку Маргариты? Да, уехала. Не в ней дело. Проблемы у нас там. Москва твоя вмешалась, ничего не может сделать Георг, ничего. Судом нельзя, знаешь ведь...
– А кто сейчас там руководит?
– Ааа, дифчонка шустрая, Милованова – фамилия. Пигалица сафсем. Не волнуйся. Помоги там по своим инстанциям, а мы тут справимся... Есть методы, но не хотелось бы ...
И Давид долго рассказывал о возникших проблемах, немного сглаживая – разговор телефонный.
Отхватить здание фабрики не получалось, вступились московские госструктуры, и в Ярославле эту проблему уже было не решить. Уж очень много инстанций задействовала шустрая руководительница. Такое ощущение, что сделать фабрику своей было всем смыслом её жизни.
И как она вышла на Москву?
Виктор обещал помочь. Думал – легко уладит. Но сделать так ничего и не смог. Уж слишком высоко понаписала девчонка или её помощники. Никто не хотел связываться.
Надо было действовать другим путем, тем, который предлагал Давид.
Но этот стервятник был хитёр – он требовал присутствия Виктора. И тому ничего не оставалось, как опять срываться и ехать в Ярославль.
***
Маша с Натальей сняли квартиру в районе фабрики. Хотелось удобств, да и Наташка утверждала, что уже несолидно было жить в общежитии вместе с китайскими рабочими. Средства уже позволяли.
Квартирка была так себе.
– Перестройка, перестройка, а трубы как текли так и текут, – повторяла знакомую фразу Наталья.
Маше вообще было не до бытовых проблем. Наталья порой и одежду ей покупала, правда потом сама и таскала её вещи. Это её манера – натягивать все на себя для Маши была уже привычна.
Их новое жилище отличалось лучшими удобствами, но не отличалось эстетизмом.
Вероятно потому, что у поколения Pepsi и MTV еще не было соцсетей и мессенджеров, самовыражаться им приходилось на стенах подъездов и лифтов.
Подъезд, в котором снимали они жилье, не отличался чистотой, характерный запах заставлял зажимать нос. А на стенах было написано такое, что хотелось закрыть ещё и глаза.
Однажды, когда Гене пришлось забежать к ним по делам, и они ехали в лифте вместе, Гена с выражением прочёл:
– Хочешь я тебя ...., заходи в квартиру 36.
Гена зашёл. Нет, авторов надписи он там не обнаружил, но выяснил, кто мог это написать. А ещё попутно – кто этот подъезд принял за сортир.
Пару дней в подъезде подежурили его ребята. Всех вычислили, вопрос был улажен мягкими карательными мерами. В подъезде стало чище, некоторые надписи были закрашены.
Девчонки были благодарны.
– Машка, это все ради тебя! – Наташка говорила со вздохом и даже некой завистью.
– Это его работа – защищать начальство, – отмахивалась Маша.
– Ага, – Наташка не соглашалась, – Пьяниц, писающих в подъездах, вычислять – уж точно не его работа. Просто, он к тебе неровно дышит, а ты ничего не замечаешь. Он же почти авторитет, присмотрись.
– Ой, не придумывай, Наташ.
– А ничего я и не придумываю. Ты видела, как он на тебя смотрит? Любит он тебя, вот.
Машка рассмеялась, заправила волосы за ухо. Ага, любит. Подруга насмешила. Маша не верила, но присматриваться к Гене начала. Он, по-прежнему, был груб, и даже по отношению к ней. С чего Наташка это решила?
Но прошло время и Маша стала замечать то, что давно приметила подруга: за его грубостью скрывается злость на самого себя. Да, она ему нравится, иначе не согласился бы он так ей помогать, не рисковал бы своим положением. Да и сейчас она стала замечать его особое расположение и взгляды. Неужели?
Это открытие Машу только напрягло. Зачем это ей сейчас? В круговерти забот о фабрике не до личного. Да и Гена точно – не её принц.
Специфика работы охраны не требовала ежедневного присутствия Гены, он появлялся только по необходимости. И Маша начала избегать встреч с ним. Но по наивности, видимо, переборщила.
– Маха, ты чего от меня бегаешь? – Гена был прямолинеен.
– Ничего я не бегаю, просто дел много.
– Дела погодят. Сегодня в ресторан тебя повезу, – и тут Гена вдруг смутился, опустил глаза, засуетился и уехал.
Надо сказать, что иногда Гена завозил Машу в ресторан. Любил он рестораны. И когда ехали они по делам, бывало, заезжал, затягивал и Машу, иногда и юриста или Машиного зама. Но тут ...
Маша поняла, что эта поездка для него особенная. Но думала об этом недолго, отвлекла её Афшона, пожилая таджичка, старшая в своей группе. Видно было, что она взволнована – один из Гениных подопечных соблазнил девушку-китаянку. Такая вот беда.
Мария отправилась разбираться с этим вопросом. Конечно, она была на стороне девушки.
Вечером в ресторан Гена явился в белом своем самом лучшем костюме.
Сначала говорили о делах. Гена уже поставил в известность своё начальство об угрозах фабрике, о сложных делах по ее отжиманию. Теперь можно было сказать, что фабрика под защитой всей группы депутата Тихона.
Все это Маше было непонятно, страшновато, но Гена обещал защиту.
Потом говорили о соблазнителе. Гена уже был в курсе. Маша ругалась, и даже не заметила, как официант поставил на стол цветы, не заметила, что блюда сегодня накрываются особенные.
Гена постарался.
В споре он утверждал, что китаянка "сама хотела", потому что "все они хотят выйти замуж за русских парней", чтобы получить тут гражданство. Но боец Гены жениться ни в какую не хочет.
Они спорили. Краем глаза Маша заметила, что за ними наблюдает рыжий парень. Неужели слежка?
Потихоньку доложила о своем подозрении Гене. Тот было встал и направился к столику подозрительного рыжего, но тот быстро ретировался, почти убежал, оставив оплату заказа на столе.
Гена догонять не стал. Не до него сейчас – личная жизнь на кону.
– Ну, да ладно. Разберемся с ними, с этими китайцами. Давай с нами разберемся, – махнул рукой раздраженный Гена. У Машки такие принципы, будто и пальцем девку прям тронуть нельзя, ничего ей не докажешь.
– А чего с нами разбираться? – Маша жевала, она уже забыла о симпатии к ней Гены.
– Мах, а переезжай ко мне жить, – со свойственной прямотой начал Гена, и резко замолчал – понял, что ни с того начал.
Молчала и Маша.
– Ну, в общем, я имею в виду, что нравишься ты мне. Я и жениться могу. Хоть сейчас прямо. Хочешь, давай. А чё? Квартира у меня знаешь какая! Ты ж не была. Джакузи и все такое... Это не ваш с Наташкой клоповник. А ты мне давно нравишься, ещё с тех лет, с рынка. И ..., – Гена заерзал, полез в карман, – Это тебе.
Маша этого боялась больше всего. Наверное, там ещё и кольцо. Вот ведь ... Сейчас предстоит неприятный разговор.
Она все же открыла коробочку. Там лежали серьги, очень похожие на те, которые были у неё в ушах, но, конечно, крупнее, дороже, современнее. Стало так стыдно!
– Ген ...
Гена увидел опущенные глаза с длинными ресницами и перебил:
– Не отвечай пока, не надо. Серьги возьми ... Возьми в любом случае. Хоть на память. Но не отвечай, подумай...
– Ген, да что тут думать. На какую память? Не могу я их взять.
Гена закрыл коробку, подвинул её к Маше и твердо произнес:
– Серьги возьми!
Маша взглянула на Гену и взяла коробку в руки, решила не спорить. И так обидела уже. Она возьмёт их пока, но при первом же удобном случае, вернёт. Обратно ехали молча. Таким грустным Маша никогда Гену не видела.
Но ведь никаких поводов в нее влюбляться, она не давала. Или ...
Чего перед собой хитрить. Когда обращалась к нему, понимала же, что нравится. Маша чувствовала невероятную вину. Жаль, что так....
***
Главное следственное управление по Москве изъяло для дальнейшего расследования из Ярославского управления уголовное дело в отношении членов «этнической преступной группировки», выходцев «средней Азии и Кавказа». Дело было уж слишком громкое, с рецедивами.
Группировка на протяжении года терроризировала ярославских предпринимателей. Дело дошло до избиений, кражи людей и даже убийства. В Ярославль приехала группа следователей.
В этот же день на автомобиле в Ярославль прибыл и Виктор Самойлов. Этого требовал Давид. Нужно было быстро закончить всего одно дело.
Уже через пару - тройку дней должны будут подписаться бумаги и перед Самойловым откроются огромные возможности в легальном бизнесе.
Виктор мечтал, что уже через полгода, когда его фонд раскрутится, он станет крупным бизнесменом, и тогда можно будет начинать политическую раскрутку.
Все шло как надо, а проблемы мелкие, они уладятся.
***
У Маши наступила какая-то черная полоса.
– Машенька, это тетя Клава. Приезжай, Маш, Вере плохо совсем. Андрей пропал.
Маше раздался звонок в кабинет. Звонила соседка бабы Веры. Маша бросила все дела и направилась к Вере Николаевне.
Там выяснила, что к той приходили из военкомата. Сообщили – внук пропал без вести. Но на вопрос "жив ли?" тоже не ответили. Все может быть. Баба Вера предположила худшее.
Маша села в автобус и направилась в военкомат. Её долго не пропускали через КПП, но она пригрозила, что подключит СМИ, кричала, вела себя безобразно по ее собственным меркам.
В кабинет к заму прорвалась. Назвалась двоюродной сестрой, но это никто и не проверял. Ей вручили бумагу о том, что Киселев Андрей Дмитриевич в данный момент числится пропавшим. Она подписала какие-то обязательства – сообщить, если что-то узнает.
Что она могла узнать, если пропал он в Чечне, Маша не поняла. Но подписала.
Ничего утешительного для бабы Веры у неё не было. И она осталась на несколько дней у неё, поручив дела на фабрике своим.
Вместе они молились у икон, вместе на диване спали, а днём Маша совала бабе Вере успокоительные таблетки и отвлекала по мере возможности от горестных дум.
И тут – второе тягостное известие: Наташу сбила машина ...
***
Друзья, если вы читаете эту историю, и она вам нравится, не забудьте про лайк.
***
И, как всегда, ещё мои истории: