Найти в Дзене

Эссе 174. Это была величайшая личностная трагедия Поэта, который «в плоть одел слово “Человек”»

Мысль, что наша цель — «быть европейцами», она ведь не сегодня родилась. И даже не в пушкинскую эпоху. Но уже тогда инакомыслящие вынуждены были выслушивать не только обвинения в нежелании мерить всё по эталонной европейской мерке (ведь в Европе всецело властвуют передовые идеи), но и сопутствующие требования предать забвению собственную историю и традиции своего народа.

В дни горячих «споров» не с одним князем Вяземским Пушкин дал жёсткий поэтический ответ всем, кто Европу любит больше нежели Россию, потому что она им не по вкусу. Эти строки не увидели света при жизни поэта. Черновик стихотворения был опубликован (под заглавием «Полонофил») лишь в 1903 году в виде, требовавшем реконструкции. Эту работу проделал много позже С. М. Бонди. И в окончательном виде оно было напечатано лишь в 1987 году (в ломаных скобках помещены слова, реконструированные С. М. Бонди):

Ты просвещением свой разум осветил,

Ты правды <чистый> лик увидел,

И нежно чуждые народы возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

Когда безмолвная Варшава поднялась,

<И ярым> бунтом <опьянела>,

И смертная борьба <меж нами> началась

При клике «Польска не згинела!» —

Ты руки потирал от наших неудач,

С лукавым смехом слушал вести,

Когда <разбитые полки> бежали вскачь

И гибло знамя нашей чести.

<Когда ж> Варшавы бунт <раздавленный лежал>

<Во прахе, пламени и> в дыме,

Поникнул ты главой и горько возрыдал,

Как жид о Иерусалиме.

Стихи более чем убедительно доказывают, что примирение русскости с западным «просвещением» в ущерб русскости (на чём настаивали доморощенные европейцы, без пяти минут интеллигенты, обвинявшие поэта в отсталости) было для Пушкина невозможно.

В сегодняшних терминах подобная эволюция взглядов заслужила бы тираду, мол, от либерализма, характерного для поэта в молодые годы, он развернулся в сторону глубокого осознания традиционных моральных ценностей. И это стало, надо признать, ещё одной причиной среди прочих, по которым он вышел на свою последнюю дуэль. Потому что утверждать, будто дуэлью Пушкин пытался оградить жену от жизненных невзгод, защитить оскорблённую честь большого ребёнка, имеющего меж тем уже четверых детей, значит, самим спускаться на «детский уровень».

В 1900 году было опубликовано письмо поэта и философа, основоположника раннего славянофильства А. С. Хомякова к Н. М. Языкову, написанное 1 февраля 1837 года, всего через пять дней после выстрелов на Чёрной речке, то есть тогда, когда пушкинская трагедия была горяча и требовала от каждого небезразличного своего осмысления. Оно увидело свет почти на десять лет раньше, чем Борис Модзалевский всерьёз заговорил на эту тему. Но времена после гибели Пушкина изменились, и суждения обоих уже как-то не вписывались (да и сейчас они традиционно воспринимаются многими неодобрительно) в картину приторного умиления от одного имени поэта:

«Причины к дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему очень хотелось рискнуть жизнию, чтоб разом от неё отделаться или её возобновить. Его Петербург замучил всякими мерзостями; сам же он себя чувствовал униженным и не имел ни довольно силы духа, чтобы вырваться из унижения, ни довольно подлости, чтобы с ним помириться».

Бесспорно, гибель Поэта в этой внешне семейной коллизии, — вывод, какой прозвучит много позже, — была в полном смысле слова исторической трагедией. Но прежде, подчеркну, это была величайшая личностная трагедия Поэта, который «в плоть одел слово “Человек”». Поэта, который ушёл недолюбив, не дописав…

Немного истории: жизнь гения, превратившаяся в семейную драму, обернулась рождением в 1837 году исторической поэмы в народном стиле «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». При изучении в школе творчества её автора обычно говорят о романтизме, о близости произведения к фольклорным сказаниям, о нравственных устоях русского народа, о защите чести и достоинстве и даже отмечают, что в центре поэмы проблематика соотношения царской власти, закона и милосердия. Но крайне редко обращают внимание на тот факт, что поэма М. Ю. Лермонтова, сосланного за стихотворение «Смерть поэта» на Кавказ, пронизана аллюзиями недавней пушкинской драмы.

Если сюжет поэмы свести к нескольким фразам, то выглядеть он будет так. Молодой опричник, находящийся у царя на военной службе, влюбляется в жену одного из царских подданных. В своих ухаживаниях он переходит границы, и без вины виноватая жена купца сознаётся в том мужу. Чтобы защитить честь жены и своё доброе имя, купец выходит на поединок с обидчиком и убивает его. Отказ объяснить царю причину смертельного исхода поединка оборачивается для него казнью. После чего царь, казнивший мужа, защитника чести жены, проявляет непонятную и несоразмерную щедрость к его вдове и детям.

Поэму Лермонтова, долго ходившую в списках, в 1842 году включили в посмертный сборник стихов поэта с намеренно изменённой датой написания (был проставлен 1836 г.), чтобы не дать цензуре возможности запретить публикацию по причине очевидного подтекста. Такова реальность: в 1842 году подтекст был очевиден, сегодня очевидность в сознании людей перестала быть зримой.

Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.

И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—173) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)

Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:

Эссе 102. Заколдованный круг

Эссе 103. Какие-то их жизненные шаги судьбой писались, словно под копирку

Эссе 104. Пушкин: «Мой брат по крови, по душе»