1829-й год — убит в Тегеране Грибоедов. Пушкин прочувственно отзовётся о нём в «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года». Если вдуматься, их и впрямь многое объединяло. Начиная с восприятия мятежа декабристов: это тёзке Пушкина приписывают пренебрежительную характеристику заговора: «Сто прапорщиков хотят перевернуть Россию!» И кончая отношением к так называемой «передовой части» общества, преданно смотревшей на Запад. «Воскреснем ли когда от чужевластья мод, // Чтоб умный, бодрый наш народ // Хотя б по языку нас не считал за немцев!» — это Грибоедов.
«Она по-русски плохо знала, // Журналов наших не читала, // И выражалася с трудом // На языке своём родном…» — ирония Пушкина явно имела отношение к тем, кого сам поэт величал чернью, а Константин Аксаков чуть позже, в середине XIX века, назовёт, в противовес народу, публикой:
«Средоточие публики в Москве — Кузнецкий мост. Средоточие народа — Кремль. Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ — в русском. У публики — парижские моды. У народа — свои русские обычаи.
Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большей частью ногами по паркету) — народ спит или уже встаёт опять работать. Публика презирает народ — народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтёшь. Публика преходяща — народ вечен. И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе — золото в грязи. У публики — свет (monde, балы и проч.), у народа — мир (сходка). Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас почтеннейшая, народ православный. «Публика, вперёд! Народ — назад!» — так многозначительно воскликнул один хожалый».
Какие-то их жизненные шаги судьбой писались, словно под копирку. Когда в августе 1828 года Грибоедов и Нина Чавчавадзе венчались в древнем соборе Сиони, жених был болен лихорадкой, и у него падает обручальное кольцо — дурной знак. Скверные предчувствия навещают его, но всё равно ему кажется, что впереди у него счастье. Через три года в московском храме Вознесения Господня на Большой Никитской во время венчания Александра Пушкина с Натальей Гончаровой случится странное совпадение: надевая кольцо на палец невесте, поэт его выронил — кольцо покатилось по полу, громко звеня в напряжённой тишине.
Необходимо сказать несколько слов ещё об одном обстоятельстве, которое можно расценивать как гипотезу, рождённую стечением возможных эпизодов и фактов. А можно представить как ситуацию, высосанную пальца. Всё зависит от того, каким представлять мир: если только существующим в двух красках, чёрной и белой, то пальцем можно ограничиться.
Для исследователей, касающихся жизни Грибоедова, факт гибели российского дипломата в Тегеране не самая большая тайна, пусть даже о её причинах спорят по сей день. Конечно, эта тайна существенная, и она имеет общественное значение. Но в судьбе тёзки Пушкина есть ещё одна не менее значимая тайна, но уже сугубо личного характера: когда и от кого был рождён будущий пушкинский собрат по литературному цеху. В этом смысле родословная Александра Сергеевича Грибоедова ничуть не проще родословной Александра Сергеевича Пушкина, если принять во внимание ранее упомянутого реального Визапура — Александра Порюс-Визапурского, чьё имение находилось по соседству с имением отца Осипа Ганнибала, Абрама Петровича Ганнибала.
Литературовед В. П. Мещеряков, не столь давно ушедший из жизни, достаточно убедительно, опираясь на архивные изыскания, обосновал, что датой рождения дипломата, поэта, драматурга, композитора Грибоедова надо считать не традиционно принятый 1795 год, а 1790-й. Отчего возникла пятилетняя разница? Её причиной был факт, который его матушка желала скрыть, замаскировав тем самым незаконное рождение сына. 1790 год позволял всплыть нежелательному событию, так как мать писателя Н. Ф. Грибоедова вышла замуж только в 1791 году, и «законность» происхождения её сына тем самым ставилась под сомнение. (Таким образом позже родилась легенда о мальчике-вундеркинде, чуть ли не с пелёнок проявлявшем необыкновенные дарования. Талантливая натура проявлялась, но всё же несколько позже, чем принято говорить: следует делать поправку на 5 лет.)
Исходя из полуоткровенных свидетельств Пушкина, Миклашевич, Булгарина, А. Бестужева, отца и сына Смирновых становится ясно, что некое увлечение матери Грибоедова в возрасте, когда ей было за 20, по тем временам она уже «перестарок», обернулось рождением сына. Года через полтора она выйдет замуж и у неё появится возможность узаконить первенца. Но для этого ей пришлось утаивать его подлинный возраст, дабы сохранить за ним дворянские привилегии.
Однако в очень узких кругах об этом было известно. Можно предположить, что пушкинская фраза в «Путешествии в Арзрум…»: «Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств» подразумевала именно этот момент в судьбе тёзки.
Случаев подобного рода история русской литературы XIX века знает немало. Как писал в книге «Жизнь и деяния Александра Грибоедова» Виктор Петрович Мещеряков, «Жуковский, Герцен, Фет тоже были рождены «вне закона». Можно указать на пример и из окружения самого Александра Сергеевича. Бабушка Грибоедова <…> Марья Ивановна <…> в том самом 1797 году узаконила по царскому именному указу своего сына Фёдора, рождённого ею до брака. Так что, по всей вероятности, Марья Ивановна хотя и сокрушалась об участи дочери, но отторгнуть её от себя не могла — ведь и она была повинна в таком же грехе».
Тут возможно допущение: Пушкин видел в Грибоедове собрата по «несчастью»: у обоих бабушки, а у Грибоедова ещё и мать родили во грехе.
Хочется процитировать ещё один пассаж из книги Мещерякова, уместный в нашем повествовании:
«Это с нашей, современной, точки зрения, человек, рождённый вне брака, в социальном плане ничем не отличается от прочих граждан. В начале XIX столетия это выглядело совсем иначе и влекло за собой печальные последствия. И надо было обладать немалым мужеством, чтобы не отрицать своё «незаконное» рождение».
Памятуя, что у Грибоедова складывались довольно сложные отношения со своей матерью, не может не возникнуть грустная параллель: и у Пушкина они не отличались большой любовью. Смею думать, что, не зная содержания письма Грибоедова к В. Ф. Одоевскому, датированного июнем 1825 года, Пушкин, вполне разделял слова тёзки: «Я почти уверен, что истинный художник должен быть человек безродный. Прекрасно быть опорою отцу и матери в важных случаях жизни, но внимание к их требованиям, часто мелочным и нелепым, стесняет живое, свободное, смелое дарование».
1830-й год — смерть в конце лета его «дяди на Парнасе», Василия Львовича Пушкина, наивного и добродушного московского стихотворца. А ведь был тот не стар, всего-то 64 года. Если кончину можно назвать красивой, то дядюшка умер красиво: взяв в руки томик стихов обожаемого им Беранже и успев перед смертью сказать: «Как скучны статьи Катенина!» При чём здесь Катенин? Ситуацию прояснит запись в записной книжке Петра Вяземского:
«Накануне был уже он совсем изнемогающий, но, увидя Александра, племянника, сказал ему: «Как скучен Катенин!» Перед этим читал он его в Литературной Газете».
Ох, уж эти литераторы, всегда хотят сказать красиво! Это я к тому, что сам Пушкин тоже оставил рукописный след о словах дяди. Прямо тогда в письме Петру Плетнёву представил свою версию:
«Бедный дядя Василий! знаешь ли его последние слова? приезжаю к нему, нахожу его в забытьи, очнувшись, он узнал меня, погоревал, потом помолчав: как скучны статьи Катенина! и более ни слова. Каково? вот что значит умереть честным воином, на щите, le cri de guerre a la bouche!*»
* с боевым кличем на устах! (фр.) Пушкин даже в этой ситуации не изменил своей натуре и, желая рассеять мрачные мысли, «подколол» дядюшку. П. И. Бартенев позже писал: «Нам передавали современники, что, услышав эти слова от умиравшего Василия Львовича, Пушкин направился на цыпочках к двери и шепнул собравшимся родным и друзьям его: “Господа, выдемте; пусть это будут последние его слова”».
Ни дневниковой записи Вяземского, ни письму Пушкина не суждено было увидеть свет ещё долго. Зато долго жил сам Вяземский, и через 44 года в «Русском архиве» он «вспомнил» слова Василия Львовича:
«А вот ещё историческое предсмертное слово. «Как скучен Катенин!» — воскликнул В. Л. Пушкин умирающим голосом. Это исповедь и лебединая песнь литератора старых времен, то есть литератора прежде всего и выше всего».
Хотите спросить: так что же всё-таки произнёс пушкинский дядя? Вероятней всего, фразу, запомнившуюся Александром Сергеевичем. Но не без иронии подметила Елена Рабинович:
«Нельзя не заметить, что эффектного «Как скучен Катенин!» Василий Львович не говорил, а «Как скучны статьи Катенина!» звучит гораздо менее эффектно, то есть слова эти Вяземский сознательно или, скорее, бессознательно подредактировал ещё в записи 25 августа 1830 года».
Так или этак попрощался с миром и литературой суждением о Катенине Василий Пушкин, сегодня уже не суть важно. Однако примечательно, что слова Василия Львовича оказались в некотором роде пророческими. После 1832 года Катенин забросил литературу и заперся в своём имении, где жил уединённо, озлобленный и глубоко разочарованный, оттого что читатель не оценил его «должным» образом. Что же касается дяди Пушкина, то, как в таких случаях говорится, вся литературная Москва пришла с ним проститься. За гробом милого говоруна и забавного остряка шли поэты и прозаики: П. А. Вяземский, И. И. Дмитриев, П. И. Шаликов, Н. M. Языков, М. П. Погодин, Н. А. Полевой и любимый племянник покойного Александр Пушкин. Современники рассказывали, что всю дорогу за гробом от Старой Басманной до Донского монастыря он прошёл пешком — мрачный и подавленный.
Хлопоты и расходы по похоронам Пушкин взял на себя. Единственным наследством, которое досталось ему после смерти дяди, была печатка XVIII века, когда-то полученная Василием Львовичем от отца. В 30-х годах Пушкин запечатывал этой печатью свои письма.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—102) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Эссе 67. Н.К. Загряжская: «Действительно, вы очень красивы» (фр.)
Эссе 68. «Тот, кто женится на ней, будет отъявленным болваном»
Эссе 69. «Она не интересничает, она покоряется судьбе»