К 129-летию И.Э. Бабеля
...Это случилось в 1940-ом году, 16 января. В этот день Берия представил Сталину очередной список на несколько сотен человек. «Просим Вашей санкции», — завершал записку Берия. В списке том, среди 346 человек, подлежащих расстрелу, кроме Исаака Бабеля — Михаил Кольцов, Надежда Михайловна Бухарина-Лукина, Всеволод Мейерхольд. Но львиную долю списка занимали всё же имена чекистов-«ежовцев» и членов их семей (самого Ежова, например, М.П. Фриновского с женой и сыном).
Сталин санкцию, разумеется, поставил - «За». И вот некоему Льву Миркину, оказавшемуся «зеркалом современного либерализма», этого оказалось достаточно, чтобы на страницах журнала «Родина» уверенно заявить: «Личная подпись Сталина стоит на 357 известных расстрельных списках на более чем 40 тысяч человек». Фраза нескладная, но мысль ясна. Единым росчерком пера отправлял сумасшедший Сталин без суда и следствия на тот свет зараз по сорок тысяч человек… Маньяк, какого не знала история человечества и окрестной вселенной...
Виктор Шкловский сказал о текстах Бабеля: «Бабель увидел Россию так, как мог увидеть её французский писатель, прикомандированный к армии Наполеона». Точно так же и все эти миркины, они пишут о русской истории, как прикомандированные к ней от чуждой и враждебной силы. Они поставили себе очень несложную задачу — убеждать незнающих. Таких большинство. Потому они, миркины, и сами не хотят ничего знать. У них воззрение невежд.
Я их нашёл все, эти «расстрельные списки». И они у меня в отдельной электронной папке сложены сейчас. Их можно в любой момент достать и ужаснуться. Но не тому, о чём толкуют все эти миркины.
Вот и попробуем разобраться. Да, на списках стоит подпись Сталина. Но вот что важно, решение-то тут не исключительно его, Сталина, и не всецело продиктовано оно мгновенным болезненным наитием. Он только обозначил тут согласие с тем, к чему пришли совсем другие люди. А это была долгая история. Первые наблюдения, например, за ним, Бабелем, сделаны Ежовым ещё в 1930-ом году. Вряд ли только в отместку за известную ему интрижку со своей женой Ежов приказал взять его под постоянное наблюдение. Закончились эти наблюдения окончательной трагедией 27 января 1940-го года. Десять лет непрерывных наблюдений, слежка, сотни агентурных записей, арест и следствие, продолжавшееся ещё целый год. А потом ещё решение по этим спискам принималось всеми членами Политбюро. Решение такого уровня в отношении писателя Бабеля и других было принято 17 января 1940-го года.
Зачем всё это, когда «допрос с пристрастием», о которых толкуют миркины, мог бы решить это в течение пары суток. Но, как это ни странно для миркиных прозвучит, сталинским следователям нужна была правда. Они-то ведь как никто знали, что под пытками человек признает всё что придёт в голову, — лишь бы прекратились мучения. Значит, если нужна правда, надо не пытать, а глубже копать. А иначе зачем бы тогда людям Ежова, а потом Берии понадобились годы, чтобы упорно «пасти» Тухачевского, Кольцова, Бабеля и иже с ними? По логике, если дела всё равно «рисуются» на пустом месте, как считают миркины, к чему все эти сложности? И потому, выходит, что им, сталинским следователям, не нужны были все те невероятные признания, которые легко добыть мукой. Герои, выдерживающие профессиональный «допрос с пристрастием», существуют лишь в романах для юношества. Вот следователи и исполняли свой долг. И теперь всё меньше становится таких (даже и предвзятых) исследователей тех давних дел, которые, ознакомившись с подлинными документами и допросными актами, всё же продолжают упорствовать в непризнании их юридической силы и прочей правовой достоверности.
Так что причины расстрела Бабеля вполне поддаются логике. Он был активным сторонником злейших врагов Сталина, которые одновременно являлись злейшими врагами русского народа и государства.
Итак, в Бабеле, Пильняке и прочих Сталин видел, прежде всего, врагов Советской России, которых сплотил для подрывных целей Четвёртый Интернационал Троцкого, а не инакомыслящих и заблуждающихся. Примечательно тут то, например, что Андрей Платонов, которого Сталин несколько раз подвергал уничтожающей критике, так ни разу и не был арестован. Да, ему не давали хода, устраивали печатные разносы, но не репрессировали. Во время войны он даже служил военным корреспондентом, активно сотрудничал с газетой «Красная Звезда».
Нет у меня и мысли кого-то тут оправдать. Я только хочу сказать миркиным, что не секундным порывом Сталина решались тогда судьбы людей. Это было правосудие особого времени, когда с обоих сторон маячила смерть. В виду смерти и у жизни была иная цена. Выжить могли только те, кто был более решителен, у кого сильнее оказался спасительный инстинкт, жизнестойкость. Вину тогда, в том числе и смертную, определяли и тем, на чьей ты стороне. Не надо думать, что победивший троцкизм оказался бы милосерднее сталинизма. Сталин всё-таки думал о построении национального государства. Теперь уже ясно становится, что, спасая себя от троцкизма, в том числе и самыми крайними методами, Сталин спас и себя, и страну и государство российское дважды. Возможно, что троцкисты тоже думали о стране и собственной власти в ней, но план у них относительно этого был очень уж заковыристый. Как становится ясно теперь, они хотели для начала, чтобы Гитлер покончил со сталинизмом, захватив Россию, а потом неясным ни для кого образом передал эту завоёванную Россию им, троцкистам. А Бабель был убеждённым троцкистом, разделял те же политические и прочие, даже вполне шкурные убеждения. Но ведь политика была тогда, как и всегда, делом смертельно опасным. Не сознавать этого, было бы, мягко говоря, делом неосмотрительным. Эта легкомысленность неподготовленного и неосновательного человека оказалась штукой смертельной. Но об этом позже.
Так что Бабель в этой неимоверной толкучке времени был в толпе, которая на стороне совершенно определённой. И поступал он, и говорил с полной определённостью. Конечно, бывало и так, наверное, что болтал лишнее зарвавшийся писатель Бабель, но ведь был же и плакат в те годы популярный, тиражируемый десятками тысяч, висевший на каждом углу, жизнеутверждающий плакат — «Не болтай!».
Болтовни этой Ежов насобирал на целый том. И вот как это выглядит по порядку. Уже в начале тридцать седьмого года наркому сообщают, что Бабель распространяет слухи о подозрительной смерти Максима Горького и утверждает, что его бывший наставник был убит по приказу Сталина.
Дальше запротоколированы его слова о Троцком: «Невозможно описать его очарование и силу влияния на всех, кто его встречает».
А вот целая сводка из документов Главного управления государственной безопасности НКВД СССР так и озаглавленная «О настроениях И.Э. Бабеля в связи с завершением процесса “Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра”»:
«После опубликования приговора Военной коллегии Верх[овного] суда над участниками троцкистско-зиновьевского блока источник, будучи в Одессе, встретился с писателем Бабелем в присутствии кинорежиссёра Эйзенштейна. Беседа проходила в номере гостиницы, где остановились Бабель и Эйзенштейн. Касаясь главным образом итогов процесса, Бабель говорил: «Вы не представляете себе и не даёте себе отчёта в том, какого масштаба люди погибли и какое это имеет значение для истории. Это страшное дело. Мы с вами, конечно, ничего не знаем, шла и идёт борьба с “хозяином” из-за личных отношений ряда людей к нему. Кто делал революцию? Кто был в Политбюро первого состава?». Бабель взял при этом лист бумаги и стал выписывать имена членов ЦК ВКП(б) и Политбюро первых лет революции. Затем стал постепенно вычёркивать имена умерших, выбывших и, наконец, тех, кто прошёл по последнему процессу. После этого Бабель разорвал листок со своими записями и сказал: «Вы понимаете, кто сейчас расстрелян или находится накануне этого: Сокольникова очень любил Ленин, ибо это умнейший человек... Для Сокольникова мог существовать только авторитет Ленина и вся борьба его — это борьба против влияния Сталина. Вот почему и сложились такие отношения между Сокольниковым и Сталиным… Из расстрелянных одна из самых замечательных фигур — это Мрачковский. Он сам рабочий, был организатором партизанского движения в Сибири; исключительной силы воли человек. Мне говорили, что незадолго до ареста он имел 11-тичасовую беседу со Сталиным. Мне очень жаль расстрелянных потому, что это были настоящие люди. Каменев, например, после Белинского — самый блестящий знаток русского языка и литературы… Надо, чтобы несколько человек исторического масштаба было бы во главе страны. Впрочем, где их взять, никого уже нет. Нужны люди, имеющие прочный опыт в международной политике. Их нет. Был Раковский, человек большого диапазона... Существующее руководство РКП(б) прекрасно понимает, только не выражает открыто, кто такие люди, как Раковский, Сокольников, Радек, Кольцов... Это люди, отмеченные печатью большого таланта, и на много голов возвышаются над окружающей посредственностью нынешнего руководства... Я считаю, что это не борьба контрреволюционеров, а борьба со Сталиным на основе личных отношений».
А дальше из того, что накопал Ежов, можно узнать, что Бабель был весьма близок и с известной группой красных командиров, сторонников Троцкого: Примаковым, Кузьмичёвым, Охотниковым, Шмидтом, Зюком. Все они принадлежали к левой оппозиции. Бабель «был близким человеком в их среде, пользовался их любовью, посвящал им свои рассказы». А во время своих поездок за границу Бабель откровенно беседовал с зарубежными антисталински настроенными левыми деятелями, которые проявляли особый интерес к судьбе репрессированных оппозиционеров. Бабель рассказывал им всё, что знал, о жизни троцкистов Раковского, Зорина и других в ссылке, «стараясь изобразить их положение в сочувственных для них тонах».
Всё это долго, конечно, и с подробностями, которые, может быть, не все нужны. Но всё это я к тому, что не минутное это дело все эти расстрельные списки. В назидание миркиным.
Драма Бабеля, это драма игрока на ипподромных скачках. Он поставил не на ту лошадь. Только вот последствия той грандиозной ставки вышли непомерными. Ставки, когда не на конь, а на кон необдуманно бывает поставлена жизнь, тоже могут оказаться приправленными порохом и обильной кровью.
Чувствовал ли это и понимал ли сам Бабель нещадную легкомысленность своих ставок в той убийственной игре. Похоже, что да. В июле-августе 39-го Бабель содержался в камере № 89 4-го корпуса внутренней тюрьмы Лубянки вместе с неким Львом Бельским из того же списка. Вот его, Бельского, свидетельство о последних сомнениях, мучивших Бабеля:
«С показаниями везёт не всегда. Со мной в камере сидел писатель Бабель. Следствие проходило у нас одновременно. Я назвал себя германо-японским шпионом, Бабель обвинил себя в шпионских связях с Даладье. Когда был заключен советско-германский альянс, Бабель сокрушался, что уж теперь-то его несомненно расстреляют, и поздравлял меня с вероятным избавлением от подобной участи…».
Из того списка, только на чтение которого потратил я целых двадцать три минуты, искренне жаль мне одного только Бабеля...
Возможно, с ними расправились неоправданно свирепо. Но... Нельзя, как говорилось уже, судить о том времени, не пытаясь хотя бы представить суть времени. На карту было тогда было поставлено слишком многое. Не все, к примеру, знают, что с началом Второй мировой войны выяснилось: среди держав, воевавших с Германией, СССР оказался единственной, где не было прогермански и профашистски настроенной «пятой колонны». А как широко и гибельно ещё совсем недавно она была представлена в России, эта «пятая колонна», тщательно выпестованная Троцким.
Троцкисты были и среди «военной оппозиции». Это ведь именно Тухачевский, например, полагал, вслед за Троцким — пусть Гитлер одержит победу, вот тогда сталинский режим и рухнет. А уж мы с Гитлером потом как-нибудь разберёмся.
А сам Лев Троцкий, бессмертный организатор этой нашей бессмертной «пятой колонны», рассматривался немцами уже в конце 1930-х как самый реальный прокуратор Гитлера в будущем побеждённом СССР. Об этом в конце 1980-х рассказывал внук Троцкого Эстебан Волков, сын рано умершей дочери Льва Давидовича, покончившей с собой, как говорят, в состоянии депрессии. (См. например, материалы журнала «Российский ежегодник» за 1990 г. №2, стр. 94-95). Внук мог запомнить такие слова своего знаменитого деда: «С Гитлером и японцами можно сговориться. За поддержку немцам можно отдать под протекторат Украину, Японии — Дальний Восток». Эстебан Волков утверждает ещё, что в такой же роли его видели и США. Правда, американцы рассматривали Троцкого, как правителя СССР, только, якобы, в случае освобождения нашей страны — но уже от Гитлера. Незадолго до своей смерти Лев Троцкий и его адвокаты ходатайствовали перед властями США о переселении его в эту страну.
Жаль, не узнаем мы теперь — возглавил ли бы гитлеровскую Российскую освободительную армию вместо Власова Троцкий. Ледоруб Рамона Меркадера окончательно похоронил все эти планы 20 августа 1940 года. Меркадер был яростным противником испанского, как и всякого другого фашизма, и у некоторых знатоков тех давних дел не даром возникает подозрение, что Рамон Иванович был идейным убийцей, он убивал Льва Давидовича вовсе не за Сталина, а за тайную его ставку на Гитлера.
Впрочем, лично Сталину названные установки и планы Троцкого и без того давно известны были. Ещё на следствии перед процессом 1938 года проговорился о том Бухарин: «Летом 1934 года я был у Радека на квартире, причём Радек сообщил мне о внешнеполитических установках Троцкого. Радек говорил, что Троцкий, форсируя террор, всё же считает основным шансом для прихода к власти блока поражение СССР в войне с Германией и Японией, и в связи с этим выдвигает идею сговора с Германией и Японией за счёт территориальных уступок (немцам — Украину, японцам — Дальний Восток). Я не возражал против идеи сговора с Германией и Японией, но не был согласен с Троцким в вопросе размеров и характера уступок. Я говорил, что в крайнем случае могла бы идти речь о концессиях или об уступках в торговых договорах, но что не может быть речи о территориальных уступках. Я утверждал, что скоропалительность Троцкого может привести к полной компрометации его организации, а также и всех троцкистских союзников, в том числе и “правых”, т.к. он не понимает гигантски возросшего массового патриотизма народов СССР» (Ферр Г., Бобров В. Первые признательные показания... С. 51).
Тут мне возразят сразу, понятное дело, что все эти признания и оговоры опять же добыты силой и правды в них быть не может. Но посмотрите тогда, как неопровержимо свидетельствует в пользу тех недостоверных будто бы слов дальнейшие неподкупные и действительные события. Летом 1941 г. посол США в СССР Джозеф Е. Девис занёс в свой дневник вот какое знаменательное своё наблюдение: «Сегодня мы знаем, благодаря усилиям ФБР, что гитлеровские агенты действовали повсюду, даже в Соединенных Штатах и Южной Америке. Немецкое вступление в Прагу сопровождалось активной поддержкой военных организаций Гелена. То же самое происходило в Норвегии (Квислинг), Словакии (Тисо), Бельгии (де Грелль)... Однако ничего подобного в России мы не видим. “Где же русские пособники Гитлера?” — спрашивают меня часто. “Их расстреляли»”, — отвечаю я».
Тут уж кто кого, дело стояло именно так. Вот и проводились беспощадные чистки, в результате которых пострадали многие из тех, кто в решительный момент оказался не на той стороне, кто питал опасные иллюзии и держался за них, одержимый кто корыстью, кто идеализмом. Лес рубят, щепки летят. Печальная поговорка, но не даром она прочувствована горьким опытом народа…
А «пятая колонна», организованная Троцким в России ещё в начале сталинского правления, действует весьма исправно тут и до сей поры. В качестве ельцин-центров разного масштаба, опутавших страну и разлагающих её изнутри. Троцкий и теперь живее всех живых…
