В магазин дорогой косметики вошла женщина лет семидесяти, которую молоденькие продавщицы окрестили «княгиней». Высокая, сохранившая следы былой красоты, можно было бы сказать величественная. Точнее величественной была ее осанка, посадка головы, манеры, плавное, почти королевское движение рук.
Одежда вошедшей ее манерам не соответствовала. Норковая шуба, когда-то шикарной, теперь хоть и потертая, упорно отказывалась сочетаться с дешевыми сапогами из кожзама. Изящная сумочка, с маленьким блестящим логотипом известного бренда была изрядно вытерта. По всему было видно, что когда-то обладательница этих осколков былой роскоши знала лучшие годы. Но не всем судьба уготовила удел стареть в достатке.
Вообще эта «княгиня» казалось странной. Косметику она покупала дорогую, и в магазин приходила регулярно, каждые два-три месяца. Покупала всегда что-нибудь одно: крем, пудру или тюбик помады. Причем обслуживала ее всегда одна и та же продавщица, студентка-заочница Лара. В тот день, когда Лары не было, девушка уволилась, «княгиня» ушла, ничего не купив. Больше она в магазине не появлялась.
Заметив, что среди всех консультантов старуха выбрала Лару, девчонки над коллегой подшучивали.
- Ларка, смотри, вон идет твоя "княгиня", - весело говорит одна.
- Ларис, если она тебе наследство оставит, ты про нас не забудь, - не отстает другая.
Когда эта дама пришла в магазин в первый раз, девчонки-продавщицы прятали улыбки, а кто-то даже хихикнул. Все их клиентки были женщины модные, состоятельные, ухоженные. Что забыла в их отделе эта старуха, им было непонятно. Может, решила раз в жизни побаловать себя дорогим брендом? Главное, что бы в обморок от цен не упала.
Но управляющая магазином, а она когда-то работала в ломбарде, быстро оценила серьги странной посетительницы и говорила с ней весьма и весьма почтительно. Выслушав недоуменные вопросы девчонок, она глянула на них с высоты своих сорока пяти лет, и весомо произнесла:
- Да много вы понимаете, тоже мне, «консультанты». Вас самих надо консультировать. Да всем нам на такие и серьги еще пахать и пахать, без выходных и проходных. Тетка эта не из простых. И тут она не ошиблась.
Мария Владимировна действительно была «не из простых», родилась она в профессорской семье и с рождения жила в довольстве и неге, обожаемая родителями. Если что-то когда-то и доставляло ей какие-то неприятности, так это только математика, была Машенька гуманитарием.
Маша пела в хоре, занималась в музыкальной школе и брала еще частные уроки. Все были уверены, что Машу ждет блестящая карьера оперной певицы, ну или эстрадной. Эстрадной, это даже и лучше, нагрузка на голос меньше, а популярности больше.
К большому разочарованию Маши и ее мамы, в консерваторию она поступила только при непосредственном вмешательстве ее отца. А на третьем курсе Маша интерес к музыке потеряла. Если у других ее однокурсников были большие способности, а у некоторых даже и талант, то Марию природа одарила значительно скромнее.
Но Маша не расстраивалась, да нужна ей эта консерватория. Живи по расписанию, горло всегда береги, сквозняков бойся, а потом езди по этим гастролям. А гастроли у начинающих певиц не в Карловых Варах и Варне, а на заводах и в колхозах.
Вот Маша и бросила консерваторию в двадцать лет и вскоре вышла замуж за одного из папиных аспирантов, молодого человека перспективного и тоже из приличной семьи.
И потекла легкая и беззаботная жизнь. Зина, ее ровесница, какая-то дальняя родственница, из тех, про кого говорят «седьмая вода на киселе» приходила два раза в неделю: убирала, стирала и гладила. Готовила Маша сама, готовить она любила, а тортами своими вообще по праву гордилась.
Вставала Мария поздно, весело болтала с Зиной, иногда пила с ней вместе чай. Потом по старой памяти садилась за инструмент, потом шла по магазинам, по приятельницам. Глядь, и уже домой надо торопиться, мужа с работы встречать.
Славика Мария родила к тридцати годам, ребенка ей почему-то сначала не очень хотелось, а потом несколько лет не получалось. Вот она после рождения сына буквально растворилась в мальчике, стала той, о которой говорят «фанатичная мать». Чужим рукам Славика не доверяли, ну только если Зине, так она считай свой человек.
Слава рос и радовал маму с папой. В школе отличник, несмотря на папин статус некапризный и неизбалованный. Вместе с одноклассниками собирал металлолом и макулатуру, положением своей семьи не кичился, фирменными джинсами не хвастался.
Нет, дружил он, конечно, с теми, кого одобрили родители, ну так это и понятно. Зато мальчик был воспитанный, с днем рождения поздравлял не только родителей, бабушек, дедушек, но и Зинаиду, на руках которой вырос.
Когда после третьего курса Славик решил ехать в стройотряд, Мария была очень недовольна. Это что за глупость, кому эти трудовые подвиги нужны, мы последний кусок хлеба не доедаем, в деньгах не нуждаемся. Господи, да какая студенческая романтика? Жить в бараке, толком ни ванны, ни душа, ни нормальных условий! Супруг ее допустил в этом отношении непростительную недальновидность: пускай, говорит, едет.
Материнское сердце не обмануло ее, случилась в этом стройотряде со Славиком беда. Нет, его не ранило каким-нибудь механизмом, на него не упал кирпич, но случившееся с ним было, с точки зрения Марии Владимировны, ничуть не лучше. Славик влюбился.
То, что влюбился это, конечно, не трагедия. Влюбиться, знаете ли, тоже можно по-разному. Но нежно лелеемый мамой Славик влюбился в девушку, совершенно ему, а главное его маме, не подходившую. В отсутствии сына Мария Владимировна громко жаловалась подругам:
- Девочка из общежития. Ты представляешь! Из об-ще-жи-ти-я! А приехала из какого-то медвежьего угла. Ну, ты сравнила! У Нонкиной невестки отец председатель колхоза! Сколько, Нонна говорила, он на корпоративную квартиру дал? А у этой Оли отец электрик, а кроме нее в семье еще двое детей!
Когда Оля оказалась беременной дома разыгралась настоящая буря. Славик, какая свадьба, ты вообще о чем? А ты уверен, что это твой ребенок? И что, что вы у нас ночевали, когда мы с отцом были в санатории? Да ты знаешь, сколько парней в общаге? Да там половина университета ночует!
Мария Владимировна падала в обмороки, хваталась за сердце, грозилась умереть. Если женится Славик на Ольге, то он им не сын! Супруг ее поддержал, какая женитьба, он ему стажировку на столичном предприятии выбил, там другие возможности, перспективы. В конце концов, если эта Оля уж так его любит, то подождет. И на ребенка надо посмотреть, может, на него совсем не похож будет. Да и беременна ли она вообще?
Из Москвы Владислав вернулся только через два года, возмужавший, серьезный, молчаливый. Приехал не один, была с ним какая-то девушка. Высокая, яркая, нарядная, смелая. Это, говорит, моя невеста, дочка говорит, моего начальника, серьезного человека. Мария Владимировна даже слегка растерялась. Может, подумала она, надо было на Ольгу соглашаться.
А потом грянули девяностые. Прокатились по стране, ломая все, что когда-то казалось незыблемым, вечным, построенным на века. Оторопевшая от перемен Мария Владимировна каждый день сокрушалась о переменах, разговаривая по телефону с подругами, а потом шла на кухню плакаться Зинаиде.
Господи, ну как жить. С Александры Ивановны шубу сняли, у Петра Васильевича машину угнали, у Нонны Юрьевны квартиру ограбили. Ох, лишь бы у Славика все было хорошо.
А у Славика все было непонятно как, то ли хорошо, то ли плохо. Приезжал Славик, часы дорогие, одежда как с журнальной картинки, а сам какой-то дерганный, нервный. Ты, говорит, мама, не переживай. У меня тесть серьезный человек.
Только нашелся на этого серьезного человека тот, кто посерьезнее его оказался. Приехал как-то раз Славик к своим, и говорит, что он на деньги большие попал. Продайте, говорит, дачу и квартиру, перекрутимся, новые куплю. Продали, перекрутился Славик. Через полгода привез деньги, серьги матери изумительной красоты, и шубу такую, что дух захватывает. Веселый, довольный, смеется, все, говорит, мама, будет отлично. И вдруг замолчал на минуту и спрашивает:
- Мам, а как там Оля? Не приходила она к вам с отцом?
Обратно в Москву Владислав не доехал. Милиционер сказал, что тормоза были неисправны. Говорит, а сам глаза прячет. Странно это все, машина дорогая, новая, а тормоза неисправны. Может поломка, а может и помог кто.
Мария Владимировна волчицей выла. Супруг ее держался, а она руки себе в кровь искусала, головой об стену билась, вдвоем ее держали: муж и Зинаида. Правду люди говорят, горе выплакать надо, прокричать. Она-то выплакала, и ничего, а у ее супруга инсульт случился.
Шесть лет она за ним ухаживала, на ноги пыталась поставить. Вот все деньги-то за шесть лет и ушли. Так после его смерти она еще продала их квартирку, решила вложить все в какой-то бизнес. Думала заработать себе на старость. Да и внучка у нее где-то живет, и ей надо бы что-то оставить… А учредители деньги с людей собрали и все, ищи ветра в поле.
Что Ольга родила девочку, Мария Владимировна знала от Зинаиды. Так случилось, что почти два года жила Оля у нее. Зинаида сама ее позвала, в том, что Славка таким вырос и ее, Зинаиды вина была, она же его сызмальства наравне с родителями растила.
Пыталась Мария Владимировна с Олей поговорить, Ларочку увидеть, но та ее на порог не пустила. Так это и не удивительно, у них своя жизнь. Ларису с полутора лет другой мужчина воспитывает, она его отцом родным считает. Вы что же, говорит Ольга, ребенку всю жизнь хотите исковеркать? Сначала выкинули как щенка, а теперь внучка стала нужна.
Ушла Мария Владимировна ни с чем. Да что она может сделать, что предложить. Вот если бы как раньше, когда было у нее все, вот тогда бы появилась она на пороге в роли доброй феи, щедро рассыпая подарки. Тогда бы по-другому ее встретили. А сейчас у нее на седьмом десятке ни кола ни двора.
Марию Владимировну приютила Зинаида. Не только по доброте душевной, но отчасти и по необходимости. Дочка Зинаиды давно вышла замуж, внуки подрастали, и в квартире места для старой матери стало маловато. Зять утеплил маленький домик в дачном поселке, и две женщины жили там. Случись что, друг другу всегда помогут.
Коротали тихие вечера вдвоем, вспоминали Славика, Зинаида рассказывала новости об Ольге и Ларисе, она у них изредка бывала.
Перед Ларисиной свадьбой принесла Зинаида ей в подарок бархатную коробочку. Носи, говорит, и радуй меня старуху.
Когда Ларочка выходила замуж, в ушах ее сияли серьги удивительной красоты. Они казались ей знакомыми, но девушка не могла вспомнить, где она их видела. Выходя из дверей ЗАГСа, Лариса не заметила стоявшую среди других случайных зрителей Марию Владимировну.
Та издалека любовалась внучкой и мечтала, что может быть когда-нибудь она сможет ее обнять.
