До прихода иностранцев в нашу лингвистику каждый крестьянин знал точные истоки любого слова, так как понимал встроенные смыслы, причём понимал насквозь, до последней буквы.
Сегодня благодаря западным учёным эта связь утрачена. Этимологи просто отбирают в индоевропейском языковом массиве однокоренные, на их взгляд, слова и выстраивают цепочки от первоначального, опять же по их мнению, сло́ва. Это выглядит логично, ведь никто не отрицает существование единого праиндоевропейского языка, а искать в неславянских языках смысловые связи внутри слова бессмысленно, их там нет.
Чтобы не быть голословными возьмём пару примеров из словаря М. Фасмера, немецкого отца современной русской этимологии.
Даже сделав очень умное лицо, верного слова (этимологии) мы тут не видим. А слова под звёздочкой «*» и вовсе ненастоящие, их существование только предполагается (а их тут девять). Не честнее ли было написать: «Мы не разобрались, вот вам список похожих слов»? Хотя, по сути, именно это тут и написано.Теперь посмотрим на хворост и сковороду глазами честного исследователя.
В хворосте видим хворь и сочетание -ст. Итак, хворост — это хворые, полуживые веточки, но ещё устойчивые за счёт -ст. Такое предположение, как минимум, соответствует жизненным реалиям, поэтому будем считать, что первый слой смысла мы сняли. Смотрим на хворь. Видим на конце суффикс деятеля -р и вспоминаем устойчивое выражение «что за хворь тебя взяла?». Здесь всё тоже очевидно, напасти нападают, хвори хватают. Для рифмы правильнее было бы сказать хвосты хватают и это тоже было бы верно. У хвоста есть хват+ст, а у хвороста (хват+р+ст). Хворост — это торчащие хворые прутья, которые мы хватаем и тащим к костру.
Сковороду мы ранее уже разбирали, это съ-ко-воро-та, то есть «некая утварь, у которой есть ко-ворот», а ко-ворот, это «нечто, что вертит/воротит туда-сюда», а поскольку приставку къ-/ко-/ку- мы забыли напрочь, то в современном звучании будет простой «поворотник».
o Сковородник — это съёмная ручка для сковороды, по-другому называется чапельник. Чтобы понять, что такое чапельник, тоже надо восстановить звучание. Смысловым будет цапальник, он цепляет край сковороды. На этом фоне автоматически видна этимология слов цапля и цыплёнок, которые своим клювом цапают, цепляют кто лягушек, кто червячков. Цапать, цепать —тоже составное, оно (кроме базового -ть) содержит ц- и п-смыслы (целое пытаю), это попытка создать целостность, зацепиться.
В анализе русских слов всегда можно дойти до смыслов букв, которые объединяются, создавая новые сложные смыслы. Тут уже дело вкуса, можно остановиться на той этимологии, которая объясняет употребление слова (например, цапля — цапала, сковорода — сосъ-ко-ворот-ником), а можно растрясти слово на буквы, внутри каждого образа подобрать уместные смысловые связи, соединить буквы в слоги, посмотреть на красоту и смысл сложения, а уже потом обратно собрать и оценить всё слово.
Именно так и работает этимология русского языка. Именно так создавались слова, они складывались из буквальных атомов-смыслов, передавая максимально точный образ, формируя плоть слова, вещество (весть). Теперь, раскладывая смысл в обратную сторону, мы получаем те же атомы-смыслы. Сложили — разобрали. Русские слова раскрываются через набор образов, который был зафиксирован, чтобы передать то или иное понятие. Мы можем разобрать любое слово на составные смыслы, потому что оно изначально из них состоит.
Гибкость и тонкость русского языка обеспечиваются именно звеньями из букв, поэтому нет никакого смысла сравнивать богатство нашего языка с другими. И по большому счёту нет смысла и ориентироваться на иноязычные этимологии, ведь всё идёт от общего праязыка.
Приведём пример. Ремонт пришёл к нам из французского как «замена лошадей», и вот мы поехали вдоль французской этимологии (re-monter «снова поднимать») и приехали к латинской (монтана, монт, монс — «гора»), поехали вдоль латинской — приехали к греческой (монада, монас —«единое, неделимое»), поехали вдоль греческой — приехали к русской ну или, как говорят учёные, к праиндоевропейской этимологии (менее в смысле «уменьшенное до неделимости»). Менее в русском языке, конечно, не существует само по себе, оно связано с менять/менить через мять/мать (кому интересно родство этих корней опубликую на Дзен главу из своей новой книги «Русский словарный строй», пишите в комментариях).
И вот у нас получилось итоговое «пере-менить», что прекрасно отражает и суть современных ремонтов и первичную «замену лошадей».
Слово хорошо вросло в русский именно благодаря тому, что исходные смыслы сходятся по согласным РМНТ (ремонт) — ПРМНТ (переменить). Гласные же в слове ремонт описывают явление даже чётче («Е» — деяние, «О» — полнота свойства внутри границ). Если у первоначального заимствования было «Ъ» на конце (что вероятно), то замена лошадей шла активно, если же «Ь», то слово описывало, скорее, результат, чем само действие.
Итак, даже очевидные заимствования стоит раскладывать на русские смыслы, ибо они первичны. Смысловые сужения и искажения нас не пугают, ведь при восстановлении смысл становится точнее и объемнее, а вот с фонетическими искажениями порой приходится попотеть, они зачастую далеко уводят звучание слова от первоисточника.
Но сила звука такова, что даже искажённое звучание подвергается влиянию буквальных смыслов и может быть «переведено» с праязыка на современный. То есть с русского на русский.
В русском языке, и в древнем и в современном, вся базовая лексика раскладывается на составные смыслы, а, например, в древненемецком или в латыни — нет. Тогда какой из этих языков первичен? Какой стоит ближе к праязыку? Ответ одновременно и очевиден, и очень неудобен официальной науке, поэтому тема замалчивается.
Есть только один язык — первичный логичный прекрасный осмысленный праязык. Всё остальное — варианты его искажения. Русский в этом смысле сохранил больше других языков. Даже недавно отпочковавшиеся диалекты, украинский и белорусский, несмотря на сохранность в них некоторых исконных форм всё же весьма пестрят звуковыми искажениями, уводящими нас прочь от истинного звучания и смысла.
