Посвящается доблестному 44-му Нижегородскому драгунскому полку, русским воинам, павшим за Отечество и их родственникам
После мирной встречи 1811 года Нижегородцам стало известно, что новый командующий Кавказским корпусом генерал-лейтенант маркиз Паулуччи снова поднял старый вопрос о замене на Кавказской линии драгунских полков донскими казаками и направил военному министру соответствую-щее представление. Паулуччи просил один из драгунских полков, стоявший в Грузии, вернуть на Северный Кавказ, а другой отправить в Россию. «Но так как шеф Нижегородского драгунского полка генерал Сталь, – писал ко-мандующий – офицер отличный во всех отношениях, и по своим способ-ностям и опытности со временем может быть хорошим начальником диви-зии в Грузинском корпусе, то полагаю, что отправить в Россию следует Нарвский полк, а Нижегородский оставить на линии…»
В ожидании разрешения этого вопроса Нижегородцы находились в лагере под Гори, а один эскадрон был отправлен в Кахетию, расположившись в Караагаче и неся разъездную службу по берегам Алазани.
Однако, вопреки представлению Паулуччи, на линии было решено оста-вить Нарвский полк, а Нижегородский назначался в состав 8-й кавалерий-ской дивизии, расположенной в Житомире. Нижегородцы уже начали гото-виться к походу, но тут в имевшиеся планы вмешались обстоятельства, из-за которых этим планам не суждено было сбыться, и в результате которых Нижегородский полк остался на Кавказе еще на долгие-долгие годы – в 1812 г. началось Кахетинское восстание.
Восстанием была охвачена вся Кахетия. По деревням, где малыми команда-ми были расквартированы русские войска, повсеместно началось их истре-бление. Так, по частям, почти полностью был уничтожен Нарвский полк; сам командующий войсками в Кахетии генерал Портнягин, окруженный мятежниками в деревне Сагареджио, еле смог прорваться с остатками сво-их драгун, чтобы отступить к Тифлису. Кахетия осталась без начальника, города Телави (это тот самый город из фильма «Мимино», перепутанный телефонистками с Тель-Авивом) и Сигнахи были обложены. Телави еще кое-как отбивался, а в Сигнахи весь гарнизон был вырезан.
Тяжкая участь постигла и часть Нижегородцев, бывших как раз в это время в Сигнахи. Драгуны погибли вместе с гарнизоном, на который грузины на-пали врасплох; а офицеры пробились в церковь и заперлись там. Тут мя-тежники, чтобы не идти на открытый приступ, предприняли вероломный шаг. Один из них, по имени Давид Картвили-Швили, впущенный в церковь в качестве парламентера, заверил офицеров, что народ успокоился, и что они могут свободно вернуться в Караагач. Но как только церковная дверь была открыта, толпа ворвалась туда и все офицеры были перерезаны, под-вергшись сначала таким варварским истязаниям, о которых Паулуччи даже не смел, как он писал, докладывать государю.
Так погибли майоры Потлог и Озеров, штабс-капитан Назаренко, поручик Ермаковский, прапорщик Розен и аудитор Попов.
И через сто лет, в начале ХХ века, возле церкви, внутри ограды, все еще виден был курган, наполовину осыпавшийся от времени и непогоды, – могила русских офицеров, погибших во время кахетинского бунта.
Но из Нижегородцев, бывших в Сигнахи в тот день, погибли не все. Один офицер, поручик Янковский, и девять нижних чинов были спасены самими грузинами. Одна девушка каким-то образом провела Янковского сквозь разъяренную толпу и спрятала в отцовском марани (винном погребе) в огромном глиняном кувшине для хранения вина. Солдат также спрятали в своих домах соседние крестьяне.
Когда волнения утихли, Янковский с четырьмя рядовыми после шестине-дельных скитаний по лесам Кахетии и Карталинии, в обход дорог и занятых мятежниками селений, добрались до лагеря полка в Сураме. Через нес-колько дней пришли еще четверо спасшихся, все жестоко израненные. С ними пробирался еще пятый, рядовой Татаринцев, но он до того ослаб от ран и голода, что его вынуждены были оставить в лесу. Потом выяснилось, что его нашли местные грузины, и перевезли в Тифлис. Там он, не сумев оправиться от ран, умер в госпитале.
Так вероломство и кровавые изуверства одних спокойно уживаются с бла-городством и смелостью других. Мысль не новая; и неспокойные, а тем бо-лее военные времена, с избытком предоставляют возможности для прояв-ления и тех и других черт личности.
Трагедия в Сигнахи отняла у полка пять офицеров и 39 нижних чинов. Из числа погибших у майора Озерова остались жена и пятеро малолетних детей – правительство взяло их на свое попечение.
Маркиз Паулуччи впоследствии объявил амнистию всем кахетинцам, и Давид Картвили-Швили, лично зарезавший двух русских штаб-офицеров, остался без всякого наказания.
После такого легко доставшегося успеха в Сигнахи мятежники решили на-пасть на сам Караагач в расчете на то, что эскадроны, лишившиеся боль-шинства офицеров, не смогут удержать оборону. Но захватить Караагач врасплох им не удалось: драгуны дали дружный отпор. Вслед за этим туда стали собираться остатки наших разбитых отрядов: сначала две кабардин-ские роты, потом рота 9-го егерского полка и подполковник Степанов с ос-татками кабардинского батальона, понесшего большие потери в деревне Бодбесхеви. Там бой в объятом пламенем селении шел с утра до позднего вечера, и Степанов, потеряв нескольких офицеров и более двухсот нижних чинов убитыми, вынужден был отступить. В Бодбесхеви тогда сгорела вся канцелярия Кабардинского полка и вместе с ней подлинный рескрипт (лич-ное письмо императора) Павла I, пожалованный полку вместе с мальтий-скими знаменами.
Несмотря на относительную силу собравшегося в Караагаче отряда мятеж-ники все же смогли обложить пост и держали его в блокаде. Каждый день шли перестрелки, в одной из них смертельно был ранен прапорщик наше-го полка Петров – это была первая могила, положившая здесь начало буду-щему драгунскому кладбищу.
Караагач, гарнизон которого уже 12 дней питался одним ячменем, который был заготовлен для лошадей, был освобожден от осады с прибытием в Ка-хетию главнокомандующего с новыми войсками, что заставило мятежни-ков отступить на Иору. А Паулуччи двинулся к Телави и двумя битвами, у монастыря Самебо и Велисцихе, покончил с восстанием.
Быстрое прекращение кахетинского восстания не замедлило снова выдви-нуть вопрос о перемещении с Кавказа драгунских полков. Нарвский полк из-за больших потерь еще прежде был выведен из Грузии на линию, откуда три остальные полка – Борисоглебский, Владимирский и Таганрогский – уже ушли в Россию. Очередь была за Нижегородцами. Но в этот момент, когда наши драгуны уже были готовы к походу, и «одна нога была уже почти в стременах», в Кахетии вспыхнул новый мятеж.
Второй кахетинский бунт, оказавший огромное влияние на судьбу Ниже-городского полка, был делом происков грузинского царевича Александра. Его «пропагандисты» увлекли за собой массу простого темного люда, и вооруженные шайки опять стали появляться на Иоре и Алазани.
Карталиния (одна из областей Грузии), с находящимся в ней Тифлисом, оставалась спокойной, поэтому новый главнокомандующий Ртищев отпра-вил полковника Сталя с двумя нижегородскими эскадронами в Кахетию. Прибыв на Иору 10 мая, Сталь присоединил к себе оставшиеся без своих командиров эскадроны Потлога и Озерова, и вместе с шестью кабардин-скими ротами двинулся на Велисцихе – там стояли главные силы мятежни-ков, предводимые князьями Джорджадзе и Эристовым.
Но прежде, чем прибегнуть к оружию, Сталь попытался кончить дело мир-ным путем, для чего пригласил к себе на переговоры обоих князей, пред-водителей восставших. Они явились. Сталь принял их с должным почетом и долго беседовал с ними. В результате князья, вернувшись в свой лагерь, сразу же распустили свои партии. Так мятеж в этой части края был погашен без единого выстрела.
Тогда Сталь со всем отрядом двинулся к Сигнахи, везде восстанавливая по-рядок, обошел Телавский уезд, всю горную Кахетию, большую часть заала-занских деревень, Кварели, и 31 мая вернулся опять к Аллавердынскому монастырю. Здесь он получил известие о появлении по ту сторону Алазани лезгин, пришедших по призыву кахетинцев к ним на помощь, и теперь гро-зивших разорить тех, кто их приглашал. В одну ночь, со 2-го на 3-е июня, Сталь со всем Нижегородским полком буквально перенесся к деревне Не-пареули и своим появлением заставил лезгин поспешно удалиться в горы.
Это и были первые шаги Нижегородцев в защиту Кахетии, которая вскоре сделалась для них «родной»: Караагач надолго стал штаб-квартирой полка.
*
Наступала страдная пора, хлеба созрели, и горцам стало не до «полити-ческих» вопросов; Нижегородский полк отозван был обратно в Гори. Сталь предупреждал главнокомандующего Ртищева, что затишье продлится ско-рее всего до середины сентября, когда окончится сбор винограда. Так и случилось. Осенью, когда снова объявился царевич Александр, вся Кахетия двинулась к нему навстречу, чтобы провозгласить его царем и венчать на царство по древним обычаям в стенах Аллавердынского храма. Затем на помощь к мятежникам явились тушины, пшавы, хевсуры и осетины. Они заняли всю Военно-Грузинскую дорогу, прервали сообщение с Россией и даже появлялись у ворот Тифлиса. Для защиты Тифлиса от этой опасности командованию пришлось перевести из Гори весь Нижегородский полк.
Между тем, в Кахетии военные действия шли своим чередом. После неудач под Телави, потом у Велисцихе и Шильде, царевич Александр пытался взять Сигнахскую крепость, но снова был разбит и отброшен к деревне Манави, где произошло последнее и самое «плачевное» для мятежников сражение.
Далее Сталю донесли, что царевич, покинутый всеми, прискакал в Тионеты в сопровождении только двух сподвижников; но никто не мог предполо-жить, куда он двинется дальше. Главнокомандующий Ртищев считал, что захват царевича – дело не хитрое, стоит только перекрыть все горные про-ходы, пути и переправы, а в Тионеты направить эскадрон, который успеет туда раньше, чем царевич примет какое-либо решение.
«Накрыть» все горные переходы на протяжении более ста верст силами даже целого полка – дело практически невозможное, поэтому Сталь с од-ним эскадроном двинулся вверх по Арагве, чтобы усилить посты в районе Пассанаури, а другой полуэскадрон отправил на Мухраванское поле. В Тионеты он не послал никого, считая, что в отличие от Ртищева имеет от своих лазутчиков более верные сведения о том, что царевич находится уже у пшавов. Плюс к этому Сталя, как человека в делах кавказских опытного, более интересовал слух о лезгинах и карталинских князьях, участвовавших в мятеже – он опасался, чтобы они не продолжили своих действий в самой Карталинии. Сталь отправил еще пеший эскадрон и два конных взвода в Горийский уезд с приказанием поступить в распоряжение тамошнего ко-менданта. Опасения оказались излишними: лезгины, не осмелившись нигде остановиться, кратчайшим путем ускакали в Ахалцых, а карталинские кня-зья тихо разбрелись по своим поместьям, заботясь только о том, чтобы о них ничего не узнали.
Нижегородцы рассчитывали после всего этого вернуться на свои квартиры в Сураме, но тут (опять «но тут»; как часто приходится использовать это сочетание, описывая боевую жизнь на Кавказе) случилось следующее об-стоятельство, приведшее к необходимости выступить в высшей степени трудный и тяжелый поход. Бежав из Кахетии, царевич Александр получил пристанище у хевсуров, и при такой его близости можно было даже и не думать о спокойствии в грузинских пределах. Но чтобы покончить с этим беспокойным «соседом», надо было «решиться» на экспедицию в страну, о которой говорили, что послать туда войска, все равно, что похоронить их заживо – в Хевсурию.
Действительно, «края суровее и неприступнее нет на целом Кавказе. Гра-нитные скалы, уходящие в небо, дремучие сосновые леса, бездонные про-пасти и безвыходные ущелья, до которых никогда не доходят солнечные лучи – вот величественная природная дикость этой дикой страны. И жители ее с суровыми лицами, не допускающими, кажется, даже мысли об улыбке или весельи, точно «гармонировали природе».
Для «обитателей этой страны – хевсуров – время текло своим «сурово-монотонным» порядком и в течение веков их не затрагивали никакие ис-торические события и никакой прогресс. Отгороженные от мира гранит-ными глыбами, скалами и снегами горных вершин, они жили, не меняя ничего ни в общественном устройстве, ни в домашнем быту, ни в костю-мах, ни в вооружении. Как сто и двести лет назад, так и теперь хевсур шел на брань, закованный в железо наподобие средневекового рыцаря: на го-лове шишак (особый вид шлема) с кольчужной сеткой, в рубахе, сплетен-ной из железной проволоки, со стальными налокотниками на руках, с круг-лым щитом за спиной и с прямой, времен, может быть, крестовых походов, шашкой – «калдыном» (что интересно, этимологически близкое к русскому слову «кладенец» (меч-кладенец) на поясе. Ружье в чехле из медвежьего косматого меха дополняло диковатый вид хевсура с костлявым орлиным лицом, побуревшим от солнца и ветра. У этого народа и нашел себе пристанище и поддержку своих прав на престол Кахетии и Карталинии царевич Александр».
И экспедиция в Хевсурию была решена.
