Тот разговор Даниил Ермолаевич запомнит на всю жизнь, равно как и самую первую их встречу в тюремной камере.
Был вечер. Он отдыхал на своём стареньком диванчике лениво шурша газетой. Просматривал новости не любопытства ради, а скорее по привычке. Что толку знать, когда ты уже ровным счётом никак не повлияешь на ситуацию? Да и устал он уже влиять. Схлопнулось что-то внутри после Настёнкиной смерти. Сколько же он повидал на своём веку смертей нелепых и героических! Всяких повидал. На три жизни хватит. Терял товарищей, Родину, иллюзии терял, но потеря ребёнка оказалась последней каплей, переполнившей чашу желания жить…
Нет, умирать, Скобцов, конечно же, не собирался. Но действовать уже не хотел. Так: плыть по течению. Существовать ради сына Юрия, ради Лизы. Хоть в последние месяцы после похорон они отдалились друг от друга и редко разговаривали.
- Данила, Данилушка, - позвал голос жены.
Даже вздрогнул от неожиданности. Комната тонула в вечерних сумерках. Жена стояла спиной к окну и от того лица её он не различал, только силуэт.
- Нам надо поговорить.
Он отложил газету и почему-то напрягся. Тон её спокойный ровный, не предвещающий потрясений. но почему-то внутри, где-то в животе шевельнулась тревога. Как будто жена должна сообщить нечто неприятное. Но откуда бы взяться плохим вестям, коли всё самое худшее уж наверняка случилось. Тогда зачем она подошла так неслышно?
- Что Лиза? Случилось чего? – спросил немного охрипшим голосом.
Послышался глубокий вздох, как будто она собиралась с мыслями.
- Не смогу я больше женой тебе быть Данила Ермолаич… Благословение на подстриг получила. Ты уж пойми, милый, - и снова вздох, - А поймёшь так и простить не в труд.
Ну вот и сказала. И сразу стало легче на душе. Обоим.
Скобцов резко поднялся. От неловкого движения свело поясницу. Сел. Потом встал. Шагнул к ней, хотел было обнять, но вдруг осёкся, притормозил, опустил длинные худые руки, не зная куда их деть. Монахиня.
Перед ним стояла его Лиза. Та, которую обнимал много раз, любил запах её волос, взгляд её близоруких глаз, её губы, её руки. Он думал, да нет, если честно, ему хотелось думать, что она принадлежит ему!
Но такие, как она не могут принадлежать одному человеку! И он знал это! Знал всегда! С самого первого мига их знакомства. Но предпочитал не замечать этого обстоятельства, ведь куда проще жить, по-страусиному, засовывая голову в песок.
Монахиня. Ей недавно исполнилось 40. Да при чём здесь возраст? Конечно, ни при чём. Она уже давно всё решила. И смерть Насти… Страшно подумать, что смерть ребёнка нужна была только, как толчок, как последний аргумент!
- Ты уже…, - он хотел сказать «всё решила», но вдруг передумал, ощутив, как бесполезны и пусты слова.
- Да, - подтвердила Лиза и добавила совсем уже страшное, - только так я смогу выжить.
Тогда он поспешил направить разговор в более безопасное русло.
- В какой монастырь?
- Ни в какой, - улыбнулась, весело блеснула очками и стала как будто снова ближе и от того ещё горше сделалось на душе.
- Я буду монахиней в миру. Есть такое направление в Советском союзе таковых уже много.
- То в Союзе, там и монастырей-то не осталось. Но уж во Франции мест хватает.
- Хватает, - согласилась она и тут же повторила своё, - останусь в миру. Здесь моё место, здесь я нужней.
Спорить с ней, конечно, бесполезно. Решение принято и ему остаётся только отойти в сторону.
- Есть и ещё новость.
- Ну…
- Мне понадобится твоя помощь.
- Моя?
- И твоя, и Юрина. И даже для бабушки дело найдётся.
Теперь он молчал, скрестив руки на груди и слушал её не перебивая. Она же говорила так убедительно и пылко, что оставалось удивляться тому, что вокруг ещё не сверкают молнии.
Оказывается, она сняла старый, полуразрушенный дом на Вилла де Сакс. И хочет, да-да хочет сделать из него приют для всех.
- Что значит для всех?
- Всякий нуждающийся будет принят в этом Доме, как брат или сестра! Только там нужен ремонт, полы погнили и мебель сломана.
- Позволь мне уточнить только одну деталь, - осторожно встрял Скобцов.
- А?
- Один нюанс. У тебя появились деньги?
И опять широкая улыбка в ответ.
- Деньги пожертвовал сер Вильям.
Вот так сюрприз! Про этого сера Скобцов уже кое-что слышал. Пастор англиканской церкви даёт деньги будущей православной монахине – мило!
Впрочем, неудивительно, зная Лизино умение добиваться своего.
- Так ты поможешь нам?
- Да.
16 марта 1932 года, в Париже во всю бушует весна. Цветочницы на все лады расхваливают свои корзинки с мимозами и нарциссами. А в парке возле Нотр Дам распускаются вишни. Лёгкий ветерок проникает в раскрытое окно и колышет седые пряди митрополита Евлогия. Рука с ножницами замирает над головой. Елизаветы. И вдруг с глухим стуком ножницы падают на деревянный пол.
Так положено. По чину. Трижды роняет ножницы наставник, как бы проверяя решимость подстригаемой. И трижды она поднимет ножницы и протянет обратно.
«Я выбрала свой путь, отче»
И вот падают на пол уже не ножницы, а пряди русых волос.
- Нарекаю тебя в честь Марии Египетской. Та ушла в пустыню, к зверям диким. Тебя же, дщерь, посылаю в пустыню человеческих сердец. К людям, что часто грубее и жесточе зверей. Ты будешь отдавать им душу, а они не постесняются плюнуть тебе во след. И быть тебе матерью и сестрой для всех страждущих и гонимых. Неси же свой крест достойно.
Продолжение - здесь!
Иллюстрация - фоторепродукция картины Константина Маковского "Молодая монахиня"
Начало истории - ТУТ! и 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть,6 часть, 7 часть, 8 часть, 9 часть, 10 часть, 11 часть, 12 часть, 13 часть, 14 часть, 15 часть, 16 часть
Спасибо за внимание, уважаемый читатель!