Горек эмигрантский хлеб. Как не старайся, а здесь всем ты чужой и порой такая тоска подступает, что впору подхватиться бы, да пешком туда - в дедушкин сад, в Анапу. в прежнюю жизнь, которая теперь кажется лишь сном. Литературные салоны, Блок, любовь… Как это далеко и будто совсем небыль.
Про гибель Блога и ещё нескольких знакомых ей сообщил всезнающий Толстой. Буднично сообщил, по-деловому, но ужасно было даже не это, хотя… Ведь Блоку едва перевалило за сорок! Молод для смерти? Внутри похолодело, но лишь на миг. И отпустило, словно бы и не новость это, словно бы зналось давно.
Вконец истрепала нервы проклятая нужда. Дети вырастали из одежды быстрее, чем её успевали залатать либо перешить. Шить приходилось много. От однообразной позы ужасно ныла шея и, кажется, стремительно росла близорукость. Визит же к врачу виделся вовсе астрономической тратой. Впрочем, на себя она уже давно махнула рукой. Привыкла и к скудости пищи и к потёртому, многожды залатанному платью, и к виноватому взгляду мужа.
Даниил Ермолаевич поначалу хорохорился. Отыскал в Париже своих казаков. Стали собираться. Говорили и говорили, потом курили и снова говорили, потягивая крепкий чай. Но было уже всем понятно, что… поздно.
Поздно. Ушло их время. И той России, какую они знали больше нет и никогда не будет. Корабль уплыл, а они, смытые штормом спаслись на чужом берегу, однако никому больше нет до них дела. Сам Керенский и тот прозябает в забвении, а ведь толпы ходили за ним, в рот заглядывая!
Оставалось только доживать свой век, да писать мемуары. Да детей растить, может хоть им суждено будет вернуться в родное Отечество?
Сын Юра рос мальчиком смышлёным, вдумчивым. У него были материнские глаза и руки. И характером пошёл в мать, и рисовать любил, как Лиза. А Настёнка-егоза – вся в отца. Папина дочка.
Супружеские отношения были для Даниила Ермолаевича единственным якорем в незадавшейся судьбе. Годы испытаний сблизили супругов, как никак в один воз впряглись, одну ношу тянут. И он, видит Бог, старался – защищал и берёг, как умел, но странное дело каким –то непостижимым образом, всегда оказывался словно бы слабее жены. Словно это она, а вовсе не он, была в прошлом есаулом. И выходило что на ней всё держалось, и сам он держался только потому, что рядом была она. Руки её давно уж не белые, а покрасневшие от стирки и потрескавшиеся от чёрной работы, по волосам рассыпалась ранняя седина, но для него она, его Лиза была прежней аристократкой, перед которой временами робел и терялся. И мнилось грешным делом, что беды уж все позади, отстрадали что ли своё?
И когда в конце зимы 1926-того захворала Настёнка ничего и не ёкнуло. Ну мало ли – болеют детки.
Однако, к ночи жар усилился и малышка впала в беспамятство. Утром послали за доктором. Док из своих, из питерских по фамилии Чудров покачал головой:
- Нет, не тиф. И не скарлатина. И не дифтерит.
- Что же с ней?
- Боюсь дела плохи. На менингит похоже. Прогноз в таких случаях затруднителен.
Тем не менее выписал порошки, которые следовало давать трижды в день, прописал компрессы. Раскланялся, как-то слишком поспешно, и в глаза не смотрел.
Потянулись часы долгие и страшные.
Елизавета Юрьевна ночевала у кроватки. Настёнка в себя не приходила, бредила во сне – смеялась и лепетала что-то своё детское.
Дом погрузился в молчание. Все почему-то ходили на цыпочках и говорили шёпотом. Через неделю, больной как будто стало лучше. Девочка открыла глаза и узнала родителей, сестру и брата. Но радовались недолго – к вечеру приступы головной боли усилились и жар повторился. Порошки больше не помогали и вообще ничто не помогало, даже молитва.
Чудров выхлопотал место в Пастеровском институте и вновь поманила надежда. И вновь обманула.
Настёнки не стало 7 марта.
Многие в то время хоронили детей. Бог дал – Бог взял. Что тут скажешь? Теряя детей, находили как-то силы жить дальше. У Цветаевой Марины дочка в Москве от голода умерла. Чуковский не спас свою пятилетнюю Мурочку от туберкулёза. Но это легко рассуждать, когда больно другим, а не тебе.
И опять приходила на ум история Иова.
Жил себе человек по имени Иов. Честно жил и любил в простодушии Бога. Было у Иова семеро сынов и три дочери. И сказал Сатана – Иов любит Бога, потому что всё у него хорошо: богат и счастлив Иов, а отними у него благосостояние – и отвернётся Иов от своего Бога и проклянёт.
Тогда Бог разрешил Сатане испытать Иова, говоря, что тот и в несчастьях сохранит преданность своему Творцу.
Сатана с удовольствием начал эксперимент. В течении недолгого времени Иов лишился скота и слуг, затем один за другим погибли все его дети. Однако, Иов оказался крепким орешком. Ни разу даже не упрекнул он Бога, всё выносил стойко. Тогда Сатана усложнил задание, наслав на Иова болезнь, да такую, что люди опасаясь заражения прогнали больного Иова из города в пустыню.
- Похули Бога и умри, - посоветовала Иову жена, - Бог поступил с нами несправедливо! Ведь мы вели праведную жизнь и недостойны таких несчастий.
Но Иов и тут проявил упрямство, решив, что такого быть не может – раз Бог послал страдания, значит было за что!
Друзья сказали Иову – Господь просто ошибся, наслав на тебя кару, и ты страдаешь безвинно!
Но и это объяснение не устроило Иова. Зато он почувствовал, что имеет право хотя бы спросить у самого Бога – за что? За что же он всё-таки страдает?
И Бог ответил:
- Да, Иов, ты страдаешь безвинно. Это всего лишь испытание, Иов.
А в жизни Елизаветы Юрьевны вскоре случится ещё одна страшная потеря – Гаяна, старшая дочь погибнет в Москве при странных, до сих пор не выясненных до конца обстоятельствах.
Об этом в следующей публикации.
Продолжение- Здесь!
Иллюстрация - Париж в начале 20 века
Начало истории - ТУТ! и 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть,6 часть, 7 часть, 8 часть, 9 часть, 10 часть, 11 часть, 12 часть, 13 часть, 14 часть
Спасибо за внимание, уважаемый читатель!