Позволим себе изложение события на листе почтовой бумаги прервать вопросом: что происходило в квартире Пушкиных утром, когда почта доставила Пушкину анонимный пасквиль? Все исследователи дуэльной истории едины: прочитав письмо-диплом, Пушкин первым делом призвал жену для объяснений. После чего послал Дантесу вызов на дуэль.
Откуда известно, что он тогда объяснялся с женой? Из письма П. А. Вяземского к великому князю Михаилу Павловичу от 14 февраля 1837 года, в котором Вяземский воспроизводит события того дня, когда он получил конверт с пасквилем:
«4 ноября прошлого года моя жена вошла ко мне в кабинет с запечатанной запискою, адресованной Пушкину, которую она только что получила в двойном конверте по городской почте. Она заподозрила в ту же минуту, что здесь крылось что-нибудь оскорбительное для Пушкина. Разделяя её подозрения и воспользовавшись правом дружбы, которая связывала меня с ним, я решился распечатать конверт и нашёл в нём диплом, здесь прилагаемый. Первым моим движением было бросить бумагу в огонь, и мы с женой дали друг другу слово сохранить всё это в тайне. Вскоре мы узнали, что тайна эта далеко не была тайной для многих лиц, получивших подобные письма, и даже Пушкин не только сам получил такое же, но и два других подобных, переданных ему его друзьями, не знавшими их содержания и поставленными в такое же положение, как и мы. Эти письма привели к объяснениям супругов Пушкиных между собой и заставили невинную, в сущности, жену признаться в легкомыслии и ветрености, которые побуждали её относиться снисходительно к навязчивым ухаживаниям молодого Геккерена; она раскрыла мужу всё поведение молодого и старого Геккеренов по отношению к ней; последний старался склонить её изменить своему долгу и толкнуть её в пропасть. Пушкин был тронут её доверием, раскаянием и встревожен опасностью, которая ей угрожала, но, обладая горячим и страстным характером, не мог отнестись хладнокровно к положению, в которое он с женой был поставлен; мучимый ревностью, оскорблённый в самых нежных, сокровенных своих чувствах, в любви к своей жене, видя, что честь его задета чьей-то неизвестной рукой, он послал вызов молодому Геккерену, как единственному виновнику в его глазах, в двойной обиде, нанесённой ему в самое сердце. Необходимо при этом заметить, что как только были получены эти анонимные письма, он заподозрил в их сочинении старого Геккерена и умер с этой уверенностью. Мы так никогда и не узнали, на чём было основано это предположение, и до самой смерти Пушкина считали его недопустимым. Только неожиданный случай дал ему впоследствии некоторую долю вероятности. Но так как на этот счёт не существует никаких юридических доказательств, ни даже положительных оснований, то это предположение надо отдать на суд Божий, а не людской» (фр.).
Имея в руках реальный повод для разговора, Пушкин наконец-то смог объясниться с женой. Исповедь Натали была ужасной для него. Поклявшись в ненарушенной верности, она не стала скрывать, что влюблена в Дантеса. И тем же вечером поэт послал вызов Дантесу. Поводом послужил не «Диплом…», а признания Натальи Николаевны о преследованиях, которым она подвергалась в последние недели.
Однако в письме к Геккерну читаем: «После менее чем трёхдневных розысков я уже знал положительно, как мне поступить». Противоречие между тем, что в реальности было (вызов Дантесу отправлен вечером того же дня, когда был получен диплом), и тем, что содержит письмо барону Геккерну (о якобы «трёхдневных розысках»), свидетельствует: Пушкин меньше всего искал истину, ему был нужен формальный предлог для дуэли и только.
Однако тогда в дело примирения включился Жуковский. О результате организованной им встречи Пушкина с царём мы знаем из воспоминаний Россет. Он поведал о сцене, свидетелем которой он случайно стал в день, когда Пушкин зазвал его к себе на обед. За столом подали Пушкину письмо. Прочитав его, он обратился к старшей своей свояченице, Екатерине Николаевне: «Поздравляю, вы невеста; Дантес просит вашей руки». Та бросила салфетку и побежала к себе. Наталья Николаевна за нею. — Каков! — сказал Пушкин Россету про Дантеса.
Исполняя волю государя (об этом сначала сделает запись в дневнике, а впоследствии напишет в своих мемуарах дочь Николая I), Геккерн-младший объявил, что готов жениться на сестре Натальи Пушкиной Екатерине Гончаровой. После чего Пушкин вынужден признать своё поражение, и 17 ноября он отзывает дуэльный вызов. Вечером того же дня официально объявлено о помолвке Дантеса и Екатерины Гончаровой, свадьба будет сыграна 10 января 1837 года, и Дантес станет свояком Пушкина.
Оказала ли серьёзное влияние на что-нибудь встреча с царём? Готовящаяся свадьба нисколько не нарушила ход событий. Дантес, без пяти минут родственник, в глазах света приобрёл ещё больше прав быть подле Натальи Николаевны. Ни для кого не секрет, что история противостояния Пушкина с Геккернами не закончилась — у неё, по общему мнению, непременно должно быть продолжение. В то же время никакой моральной поддержки ни от кого из друзей нет. Покинуть столицу дозволения тоже нет. Есть лишь растущие долги. Первый раунд Пушкин явно проиграл.
Что дальше? Дальше пауза, время, когда развиваются события, вроде бы незаметные, но усиливающие стремительное продвижение поэта к смертельному барьеру на Чёрной речке. По сути, отсрочка непременной дуэли. И это при том, что оснований «привязать» происхождение «Диплома…» к голландскому посланнику у Пушкина нет. Расследование, проведённое Бенкендорфом, связи Геккернов с «Дипломом…» не обнаружило. Справедливости ради, надо признать, что документально подтвердить «догадку» поэта не представляется возможным и сегодня. Более того, все исследователи едины во мнении, что ни старший, ни младший Геккерн пасквиль не писали.
13 января Дантес направляет Пушкину письмо, в котором «убеждал его забыть прошлое и помириться». Пушкин в ответ промолчал. Означало ли молчание Пушкина, что избранный ранее вариант дуэли, которая «подарила бы» ему минимальное наказание за любую дуэль — ссылку в родовое имение, куда он рассчитывал уехать с семьёй, перестал его устраивать?
В один из январских вечеров Наталья Николаевна рассказала мужу, что при выходе из театра услышала от шедшего позади Геккерна-старшего обращённый ей вопрос, когда же она наконец оставит Пушкина. После такого признания жены Александр Сергеевич пришёл к выводу, что у него не остаётся иного выхода, кроме повторного вызова на дуэль. 24 января он отнёс ростовщику А. П. Шишкину столовое серебро, под залог которого получил 2200 рублей. Часть этих денег пошла на оплату пистолетов, которые он выбрал в «Магазине военных вещей» Алексея Куракина на Невском проспекте, 13. Это были дуэльные пистолеты известного французского мастера-оружейника Лепажа. Забегая вперёд, можно сказать, что Дантес для дуэли позаимствовал у знакомого пистолеты немецкого оружейника Карла Ульбриха. По словам Данзаса, «пистолеты эти были совершенно схожи с пистолетами д’Аршиака».
В ночь с 25 на 26 января Пушкин пишет голландскому посланнику резкое письмо: «…Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам…»
Но дуэль как таковая, без необратимых последствий Пушкина уже не устраивала. И именно это стало причиной смертельных условий поединка. Они свидетельствовали: дело вовсе не в защите чести и достоинства. Решение принято — ему необходимо воспользоваться правом оборвать свою жизнь. Поскольку ни один другой способ не в силах скрыть факт самоубийства, дуэль со смертельным исходом единственная соответствует цели скрыть от всех добровольный уход из жизни. При этом самолюбивый интриган Жорж Дантес как никто другой подходит для реализации замысла: ведь он так или иначе втянут в круговорот событий, сложившихся вокруг первой красавицы Петербурга.
Своим намерением искать смерти Пушкин поделится только с одним близким человеком — Евпраксией Николаевной Вревской (урожд. Вульф). В те дни, когда настроение его было особенно тревожным, так совпало, у него произошло несколько встреч с тригорскими соседками.
Причиной были деловые переговоры. Начиная с осени 1836 года они в письмах и при встречах обсуждали задуманную Пушкиным продажу Михайловского. Он ничего другого не желал, как чтобы Осипова или её дочь с мужем, Вревские, стали владельцами этого имения: хотел продать им свою часть. Именно такое предложение Пушкин сделал в конце декабря П. А. Осиповой: «Я желал бы, чтобы вы были владелицей Михайловского, а я — я оставил бы за собой усадьбу с садом и десятком дворовых...»
Прасковья Александровна возражала, хотя покупка была для неё более чем выгодная: «Мне Михайловского не нужно, и, так как вы мне вроде родного сына, я желаю, чтобы вы его сохранили...»
В ходе обсуждения возник вариант, предложенный Осиповой, каким образом он может оставить за собой Михайловское без особенных затрат. Прасковья Александровна посоветовала ему заложить имение, с тем чтобы иметь возможность за счёт полученной ссуды выплатить Льву и Ольге их долю. Таким образом, Пушкин мог сделаться владельцем Михайловского, не нанося ущерба интересам брата и сестры. Умный расчёт позволял надеяться на выход из затруднительного положения. Это письмо поэт получил незадолго до приезда Евпраксии Николаевны. Позднее со слов жены Б. А. Вревский писал Сергею Львовичу, что Пушкин часами говорил с Зизи о том, как сохранить Михайловское, и мечтал на будущее лето уехать туда с женой и детьми.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—162) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 125. Молчание Пушкина не лучший симптом того состояния, в котором пребывал поэт
Эссе 126. Цель гения, воспринимающего свой языковой слух как голос целого народа
Эссе 127. Честь не стоит жизни человека
