Если подходить к «Домику в Коломне» сугубо механистически, то есть для её анализа сначала начертить чертёж, и потом уже его «читать», как инженеры читают чертежи машин, согласиться с логикой Брюсова про «род шутливой романтической поэмы, который, в те годы, имел особенный успех в Англии и во Франции», ничто не мешает.
Хотя, на мой взгляд, пушкинская «повесть, писанная октавами», совсем не о том. Она служит цели разрушить непроходимые границы между «большой» литературой и прозаической реальностью.
Рождался «Домик в Коломне» в окружении прежде всего «Повестей Белкина», стихотворения «Румяный критик мой...» и двух глав «Евгения Онегина». Так что жанровые признаки «Домика в Коломне», несомненно, связаны и с чисто повествовательными формами, и с принципами стихотворного повествования, определившимися в пору работы Пушкина над «Евгением Онегиным». Отсюда и название, упомянутое в письме к А. Плетнёву, где прозвучало авторское определение жанра произведения — «повесть, писанная октавами», который, конечно же, находится в зависимости от жанра «романа в стихах».
На рождённую в 1830 году (напечатанную в 1833-ем) повесть, писанную октавами, в которой всё несерьёзно, начиная с совершенно анекдотического её сюжета, можно взглянуть и как на своеобразный полемический ответ Пушкина противникам в литературной борьбе, что шла в то время. Впрочем, сразу придётся заметить, что ответ был либо не понят, либо те, кому он был адресован, сделали вид, что ничего такого они не увидели. Критики продолжили свою травлю поэта, и «Домик в Коломне» был расценен как очередное очевидное свидетельство «оскудения» таланта Пушкина. И это тоже никакая не метафора.
Павел Васильевич Анненков, на основе встреч с друзьями и современниками поэта написавший его биографию, которая легла в основу масштабного труда «Материалы к биографии Александра Сергеевича Пушкина» (1855) и книги «Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху» (1874), не обошёл тему восприятия повести современниками:
«Когда в сокращённом виде напечатана она была в «Новоселье» 1833 года, то почти всеми принята была за признак конечного падения нашего поэта. Даже в обществах старались не упоминать об ней в присутствии автора, щадя его самолюбие и покрывая снисхождением печальный факт преждевременной потери таланта. Пушкин всё это видел, но уже не сердился и молчал. Толки и мнения он предоставил тогда собственной их участи — поверке и действию времени».
Молчание Пушкина не лучший симптом того состояния, в котором пребывал поэт. Тем более, что толки и мнения преследовали его не только за «Домик в Коломне». В конце октября 1831 года вышли в свет «Повести покойного Ивана Петровича Белкина — таково их полное название, — созданные той же знаменитой «Болдинской осенью». Сбылось предсказание, сделанное им в Главе третьей «Евгения Онегина», которая писалась в 1824 году:
Друзья мои, что ж толку в этом?
Быть может, волею небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится новый бес,
И, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы…
А позже, в Главе шестой романа в стихах, которая писалась в 1826 году, он вновь затронул эту тему:
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
И я, со вздохом признаюсь,
За ней ленивей волочусь.
Повестей пять, все они небольшие по объёму, написаны в полном соответствии с теми особенностями поэтики и стилистики, какие Пушкин определил для художественной прозы: точность и краткость — вот её первые достоинства, а ещё «она требует мыслей и мыслей: без них блестящие выражения ни к чему не служат…».
Про «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», по свидетельству Белинского, «холодно принятые публикою и ещё холоднее журналами», тоже можно сказать, что они явились полемическим откликом Пушкина на основные течения современной ему русской прозы. Хотя нетрудно заметить, что мало что из написанного Александром Сергеевичем не являлось полемическим откликом на какое-нибудь произведение отечественного или зарубежного автора. Замыслы Пушкина сплошь и рядом рождены литературой.
А вот отторжение читателями историй, входящих в белкинский цикл, сегодня кажется странным, уже по той причине, что они очень занимательные. Однако в таком отношении читателей и критиков к «Повестям покойного Ивана Петровича Белкина» для самого Пушкина ничего неожиданного не было. Он даже опубликовал их анонимно, потому что не надеялся на успех, — настолько они отличались от популярной тогда романтической и дидактической прозы. Хотя в той анонимности было немало от лукавого, в определённой мере являлась она секретом Полишинеля. Изданием повестей занимался Плетнёв. И в письме к нему Пушкин просил:
«Смирдину шепнуть моё имя с тем, чтобы он перешепнул покупателям».
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—124) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 68. «Тот, кто женится на ней, будет отъявленным болваном»
Эссе 100. Ольга была не обычной наложницей барина
