У мира две оси: любовь и голод.
Анатоль Франс
Шаман сказал: никогда не бери подарков с рук Голода, несут они лишь несчастья. Шаман сказал: хочешь, чтобы Голод склонился перед тобой - накорми его досыта, чтобы задумался он о чем-то, кроме еды. А еще шаман сказал, что я - глупейшее существо, которое только встречалось ему...
Каждый день я хожу по вечному саду, запоминая каждое дерево, каждую травинку, каждый камень, точно зная: совсем скоро это исчезнет в безразмерном желудке Голода. Исчезнут там и звезды, и рощи, и озера, и эфемерная магия мира, питающая эту землю. И пусть сад воскресает каждый день, и новые деревья что есть силы пробиваются к солнцу, однажды Голод съест все, что здесь есть, и на месте сада раскинется пустырь - такой, как и тысяча других по всему миру...
Я не знаю, почему Голод до сих пор не сожрал меня. Каждый день, морщась от разочарования и отвращения, он шелестит: «Это снова ты, Фелиша, девчонка с невкусным сердцем» - и ускользает, чтобы доесть очередной холм. В этом саду больше не осталось ни зверей, ни птиц, но Голоду все равно. Голоду без разницы, что пожирать. Леса или города, камни или люди, птицы или звери - какая разница, если рано или поздно в его желудке окажется весь мир?..
Лишь мое невкусное сердце Голод не трогает. А он ведь так любит сердца... Просто обожает.
- Почему ты ушел сюда, в сады? - однажды спросила я его, когда он лежал в тени и грыз многовековую секвойю. - Тут же никого нет...
- Не переживай, - чудовищное лицо Голода исказилось улыбкой. - Вот доем я этот вечный сад, и вернусь к людям.
Он часто обвивал меня облезлым чешуйчатым хвостом и спрашивал, жутко улыбаясь:
- Как людям живется без их рук и ног, которые я съел, Фелиша?
Я нервно сжимала кулаки и говорила сквозь стиснутые зубы:
- У них не осталось ничего, кроме голоса. Они могут лишь просить помощи и рассказывать истории.
Голод довольно притрагивался когтем к своим тонким и длинным зубам.
- А как живут те, что остались без лиц и чувств?
- У них не осталось ничего, кроме рта. Они могут лишь есть и пить.
Голод довольно прикрывал змеиные глаза, а потом задавал последний вопрос:
- Фелиша, а расскажи, как люди живут без сердец?
И я отвечала, сдерживая слезы:
- Никак. У них не осталось ничего.
Голод отпускал меня и продолжал пожирать мир. Бедные, бедные люди... Как бы я хотела их спасти; но что могу сделать я - та, что не в силах и себе помочь?
Сколько раз я пыталась обратиться к Голоду со своей просьбой - всегда он что-то ест, а когда Голод ест, он ничего не слышит и не видит. Лишь иногда он отвлекался, чтобы протянуть мне румяный фрукт и прошелестеть:
- Попробуй, девочка. Это вернет твоему невкусному сердцу любовь к жизни.
Но я, помня наказ старого шамана, лишь мотала головой, и Голод сам съедал свой подарок. С нечеловеческим удовольствием, с голодным наслаждением, будто не ел ничего вкуснее - и наверняка он радовался, что я отказываюсь и все достается ему. Голод не злился на меня за упрямство и неблагодарность, он был довольно терпеливым, как хищник в засаде.
Единственное, что вызывало его тихий гнев - это Солнце, безропотно наблюдавшее, как черное чудовище пожирает Землю.
Оно манило и сводило его с ума...
- Никак до Солнца не дотянуться, - вздыхал Голод, глядя в небо и щуря змеиные глаза. - Когда-нибудь я съем и его, вот увидишь...
- Зачем оно тебе?
- Ну как же... Разве ты не понимаешь, какое оно аппетитное? Огромный сияющий фрукт... Сочный и сладкий... Сердце мира.
Голод очень любил пожирать сердца. Очень. Можно сказать, это приносило ему самое искреннее счастье, которое он только был способен получить. Похоже, что сердца были намного вкуснее человеческой плоти и лиц.
- Никакое Солнце не аппетитное, - тихо возражала я, а монстр переводил на меня недовольный взгляд и шипел:
- Не тому судить об аппетите, кто не знает голода.
И ускользал, чтобы, мечтая о Солнце, выпить очередное озеро и сожрать несколько деревьев. Голод не мог и минуты своей жизни провести без поедания чего-либо.
* * *
Целые дни, гуляя по саду, я проводила в раздумьях. Я размышляла с каждым днем все медленнее и мучительнее, потому что боль раскаленного кольца на пальце и воспоминания о Хьюго туманили рассудок. И эти ночи... Бессонные ночи музыки. Я часто замирала на месте, смотрела в пустоту и думала - а что, если я сойду с ума? Тогда можно отдать Голоду свое лицо и жить, не чувствуя ничего.
Но отдавать что-то Голоду я не хотела. Он и так забрал у меня слишком много.
Кольцо жгло палец, память царапала душу, а я все бродила и бродила, кусала губы, шипела от боли, иногда плакала - и всегда видела перед собой улыбчивое лицо Хьюго.
«Фелиша, - говорил он. - Что бы ни случилось, я буду всегда рядом»
Теперь Хьюго так не скажет. И даже так не подумает. И уж точно рядом он не будет. А если он и рядом - так это только его призрак, моя больная фантазия и происки несчастного сердца.
«Хочешь, чтобы Голод склонился перед тобой - накорми его досыта, чтобы задумался он о чем-то, кроме еды» - так сказал шаман без сердца, и целые дни я думала: чем же еще накормить чудовище, которое само себя не может насытить?..
* * *
С приходом сумерек Голод сходил с ума. Он забирался как можно выше - то на холм, то на дерево, - и царапал когтистой лапой темнеющее небо. Наверное, оттуда можно увидеть все недоеденные города и недопитые моря... Но разве Голод смотрел по сторонам? Разве голодающий может знать что-то, кроме мучительного желания есть? С его пасти капала слюна, едкая и липкая, а бесконечное обжорство в змеиных глазах походило на пылающие головни - горящие, но не греющие. Холодный ветер разносил шипение, и весь мир съеживался от ужаса.
Иногда удача горько улыбалась Голоду, и в его пасть, как виноградины, сыпались сверкающие звезды - но это бывало так редко, что уставший Голод, спускаясь на землю, мучительно засыпал, ничуть не насытившись. Иногда в моем «невкусном» сердце рождалась жалость к нему, которую я тут же гнала прочь. Интересно, каково это - поедать звезды? Действительно ли они мягкие, как виноград? Или же они хрустят на зубах, как орехи?..
Весь мир ждал, когда его горящие глаза закроются, и когда Голод засыпал...
О, когда он засыпал, звезды разгорались ярче, оплакивая полусъеденный мир, и откуда-то выходили звери, вылетали птицы. Начинали петь цикады - очень тихо, чтобы не разбудить Голод, - и еле дышащие сады расцветали. Распускались белоснежные бутоны, чтобы к утру опасть, возвращались пересохшие родники, чтобы на рассвете исчезнуть - все в этом мире боялось Голода. В такие моменты я жалела, что не чувствую ароматы - и тогда я доставала свою тростниковую флейту и начинала играть.
Я знала много мелодий, но почему-то все до одной они были грустными: о Голоде, что бродит по миру и пожирает все на своем пути; о звездах, падающих в черную пасть чудовища; о юноше по имени Хьюго, самом смелом и добром человеке из ныне живущих; об обручальном кольце в желудке Голода, за которым я пришла в вечный сад и без которого, наверное, погибну от боли и горя. Хьюго, был бы ты со мной, моя флейта никогда бы не пела так грустно.
Я каждую ночь играла на флейте, как в последний раз в жизни, и каждой травинкой, каждой звездой в небе весь мир тянулся ко мне. Доверчиво и наивно звери искали моей ласки, а птицы замирали на низких ветвях, чтобы послушать музыку, ведь сами они давно разучились петь.
А потом, под рассвет, опуская флейту и вытаскивая из-за пояса нож, я убивала замерших животных. Они не убегали, не кричали, а птицы не скрывались в небе. Все вокруг меня будто ожидало своей очереди, и от этого было так жутко, как если бы я убивала детей, которые не могут дать отпор.
Сначала у меня ничего не получалось. Кровь вперемешку с моими слезами, ощипывание и потрошение... Кто бы знал, кто бы знал, что нежная и такая рассеянная Фелиша будет горбатиться над трупами, чтобы накормить ненасытное чудовище... Потом я к этому привыкла - как когда-то привыкла к одиночеству, боли, преследующим меня воспоминаниям и даже к Голоду. Человеку для всего нужно лишь время. У меня времени было если не много, то достаточно.
* * *
Голод просыпался в полдень, когда еда была готова - ее было много, но всегда недостаточно. Он накидывался на мясо, будто впервые видел его, и тошнота подкатывала к горлу от одного только вида его трапезы. Жилы, подгоревшая кожа, хрящи, хрустящие кости - все исчезало в его пасти, а он все ел и ел, не в силах наесться.
- Будешь? - Голод протягивал мне еду, и черные лапы его тряслись от нетерпения - так он хотел есть. - Будешь, Фелиша? Только попробуй - и любовь к жизни вернется в твое бесчувственное сердце...
Но я смотрела на мясо и видела трупы. Я с детства не знала ни голода, ни аппетита, и еда никогда не приносила мне счастье. Наверное, в тайне я даже завидовала Голоду. Тогда он съедал все сам, и слюна капала с его пасти.
- Ты глупая, - шептал он, давясь мясом. - Ты не знаешь, что такое вкус... Для тебя все одинаково, ты не ведаешь голода... Оттого и сердце твое невкусное, как высохшее яблоко... Ты не различишь вкуса земли от вкуса мяса, а поешь глину или человечину - и не поймешь ничего... Мне жаль тебя.
Наверное, когда-нибудь эти слова вывели бы меня из себя, но сейчас я была к своему же ужасу спокойна, будто самое страшное давно позади. Может, так оно и было.
- А мне жаль тебя, - тихо отвечала я, мрачно глядя на него. - Лучше ничего не хотеть, чем хотеть все, так и знай... Ты все равно не съешь Солнце, будешь всю свою жизнь страдать... Солнце - не звезды. Не дотянешься.
Голод это знал. Он слушал внимательно, даже медленнее ел, а потом губы, блестящие от жира, растягивались в жуткую улыбку. И не понять - человек перед тобой с обликом монстра, или монстр с лицом человека... Одно только ясно - если и есть у Голода сердце, то точно не человеческое. И, наверное, давно уже не живое.
- Ошибаешься... У меня куда больше власти в этом мире. Короли, императоры, вожди... Они - ничто. Я истинный правитель мира. И до Солнце я однажды дотянусь... Вот увидишь. Или не увидишь.
Я сжимала трясущиеся руки, и кольцо на безымянном пальце обжигало кожу. Старая боль напоминала о себе, в памяти промелькивало лицо Хьюго, и сердце начинало ныть. Все эмоции отступали, оставалась лишь усталость от прошлого.
- Голод, - еле слышно начинала я, - я хочу попросить тебя...
Но каждый раз, каждый проклятый день Голод сжирал мясо, слизывал жир, сгрызал кости, но не дослушивал меня.
- А я по-прежнему хочу есть, - отвечал он и ускользал.
Шаман был прав - пока чудовище голодно, оно не станет меня слушать, что бы я не говорила. Но что делать, если голод его бесконечен, как океан? Что способно утолить его?..
* * *
Словно ребенок, которому никогда не доставалось ни любви, ни ласки, недоеденный Голодом мир каждую ночь тянулся ко мне, наивно и доверчиво. И каждую ночь я предавала его доверие, меняя флейту на нож. Я шептала «прости» и сворачивала пестрым птицам шеи, потому что не могла иначе - честно, не могла. Огромные глаза ланей, которых я закалывала, смотрели на меня с любовью, и тощие лесные коты ни разу не поцарапали моих дрожащих рук.
Мне порой кажется, что мир все понимал. Но были вещи, которых не понимала уже я.
- Почему ты пожираешь этот сад? - однажды спросила я у Голода, когда он увлеченно грыз валун. - Это из-за того, что он вечный?
- Мне было предсказано, что здесь я умру, - очень тихо ответил Голод. - Я пришел сюда дожидаться смерти, а сам, пока жду... Не могу не есть. Как хорошо, что сад, если и погибнет, то не скоро... Может, ты моя смерть, Фелиша? Раз так, то быстрее убей меня.
Но я не была его смертью. Я пришла к Голоду лишь с просьбой вернуть кольцо, которое теперь покоилось в его желудке. И я точно знала: Голод бессмертен.
- А еще он всегда возвращается, - так говорили люди. - Сколько ни корми его, он вернется и потребует еще...
Иногда Голод все-таки покидал сад, чтобы скользнуть на улицы деревень, сгрызть дома, проглотить скот и поискать людей с сердцами. Не находит людей с сердцами - съедает лица. Не находит с лицами - сжирает конечности. Наверное, именно из своей злобы он не пожирал всех разом, заставляя людей мучиться. Но у меня не было сил для ненависти. Хьюго бы не одобрил ненависть...
Никогда еще умирающий мир и калеченые люди не были так близки, как сейчас. С каждым днем Голод отгрызает по кусочку из картины мироздания, и я знаю - я точно знаю: совсем скоро все станут бессердечными, безликими и беспомощными. Может, именно тогда Голод и сожрет нас разом... Может, тогда он и успокоится.
В одну из ночей, отложив флейту в траву и достав нож, я помедлила. Не стала ранить мир.
Все вокруг застыло. Мне показалось, что кто-то остановил время, чтобы посмотреть, как я убиваю монстра.
Трясясь от ужаса, что сейчас сделаю что-то совершенно мне чуждое, я прокралась к телу Голода и замерла над его длинной змеиной шеей. Его тело было неправильным, непонятным - и больше всего было непонятно то, как в этом змеино-зверином обличии угадывалось что-то человеческое...
Взмах. Треск. Как стекло, лезвие ножа раскололось и осыпалось, не оставив и царапины на чешуйчатой шее, и я попятилась.
- Не получится, - сонно хихикнул Голод, разлепляя полупрозрачные веки и, не успела я испугаться, как он добавил. - Я уже пытался.
Он по одному съел осколки ножа и уснул, капая слюной, а я так и осталась стоять над его телом. Неубиваемый Голод, что же принесет тебе смерть в этом саду?.. Точно не я.
Попрощавшись с воскресающими яблонями, на рассвете я покинула сад, пожелав больше никогда не встречаться с Голодом - хотя это, конечно, невозможно.
Мое высохшее, «невкусное» сердце стремилось обратно к людям.
* * *
Но у людей я не нашла покоя - призрак Хьюго, держа меня под руку, смеялся и водил по улицам городов, где сам когда-то, по его словам, бродил. И чем счастливее казался мне он, тем несчастнее чувствовала себя я. Кольцо жгло безымянный палец, и я решила к вечеру во что бы то ни стало отрезать его.
Мне было одиноко среди людей, и в каждом лице, в каждой тени и черте настоящего мне чудились голоса прошлого.
Тогда, чтобы их заглушить, я начала играть для людей на флейте. Мир потянулся ко мне, и толпа собралась вокруг, чтобы послушать чужестранку, что вернулась с запретных вечных садов. Мне было смотреть на безликих и увечных, большинство из которых давно потеряли свои сердца. Поэтому я играла, закрыв глаза.
«Голод шагает на тонких ногах, мир-угощение он пожирает, - заунывно пела флейта. - Горы, леса и Луна в облаках... Скоро ль наестся? Да кто его знает... Сыплются звезды в раскрытую пасть, мир разъедается в бездне желудка... В лапах его - бесконечная власть. Голод - не друг для души и рассудка...»
В тот вечер я решила, что отрезать палец не буду. Я приказала себе еще немного потерпеть, ведь теперь я точно знала, чем могу накормить Голод, чтобы он насытился и выслушал мою просьбу.
* * *
Я пришла вместе с дождем. В вечных садах словно остановилось время, а Голод все ел и ел... Он, наверное, не ждал меня. И, наверное, даже удивился моему возращению.
- Снова ты, девчонка с невкусным сердцем, - пробормотал Голод и протянул мне яблоко. - Попробуй, не пожалеешь. А если и пожалеешь, то не сразу, а когда-нибудь потом...
Я покачала головой.
- Если я накормлю тебя досыта, ты выслушаешь меня? - спросила я, и чудовище заскользило прочь.
- У тебя не получится. Я давно не ел досыта. Лучше уходи, если не принесла с собой смерть.
Я еле догнала его.
- Почему ты так хочешь умереть? - спросила я, пытаясь заглянуть в его лицо. - Разве ты не ешь, чтобы жить?
Но Голод уже начал пожирать деревья, и тогда я, сев в тени и достав флейту, начала играть.
Голод замер на песне Солнца, и подкрался ближе, когда пришло время для мелодии вечного сада. Распахнув пасть, он вдыхал каждую ноту, и скоро я почувствовала пустоту. И горькую печаль - вот и все, я отдаю свой единственный талант на съедение Голоду... Разве так можно? Почему жизнь вынуждает меня отказываться от того, что я так люблю?..
У меня почти не осталось мелодий, и тогда я вспомнила людей и представила, что было бы, если б не стало Голода... Мотив вышел неожиданно веселым и искристым, и, как только флейта замолкла, Голод с удовольствием вытащил ее из моих уставших ладоней и проглотил.
Я не расстроилась. Так странно... Теперь, отдав Голоду все мелодии и песни до единой, я и представить не могла, как этот тростниковый стебель с отверстиями мог выдавать такие ноты...
Мы долго молчали, а потом Голод начал свой рассказ. Он все-таки насытился моей музыкой, и его голос показался неожиданно мягким.
- Вы, люди, считаете меня гадким и кровожадным чудовищем, и я не могу сказать, что это не так. Но, по правде сказать, когда-то я тоже был человеком - я был первым, кто пришел в этот мир, и первым, кто познал чувство голода. Оно было самым странным на тот момент из всех чувств. Оно говорило: «Утоли меня, и я помогу тебе» - и оно не обмануло. Утолив его, я становился сильнее и быстрее, и скоро мы с голодом заключили союз.
Но скоро здоровый аппетит сменился обжорством, а обжорство - ненасытностью: голод стал моим паразитом, и я понял, что стал зависим от еды. Сколько бы я ни ел, всего было мало, и скоро наслаждение от пищи стало моим страданием. Я креп и рос, умирал и перерождался с одним и тем же чувством голода, и с каждым разом нечто человеческое постепенно покидало меня. Я стал монстром, когда впервые съел человеческое сердце - мое тело изуродовалось, сквозь кожу пробилась чешуя и шерсть, и люди отвернулись от меня. Меня все бросили, но я не обиделся. И не разозлился. Единственное, что я испытывал - дикий, разъедающий голод...
Я пытал себя. Я боролся с собой. Убивал себя и перерождался с мыслью «Хватит!» - но что одно слово может сделать с сумасшедшей сущностью первобытного желания? Когда я вижу мир, я думаю лишь о том, как бы его быстрее съесть. Когда я встречаю прекрасных людей - я понемногу сжираю их, еле останавливаясь... Когда я думаю о Солнце, мое сердце - да-да, у меня тоже есть сердце - поет о том, какое Солнце, наверное, вкусное...
Вечный голод - это бесконечная пытка, но страшнее всего не это: то, что я поглотил половину мира, сделало меня бессмертным созданием ходячего чревоугодия. Иногда... Иногда я ловлю себя на мысли, что, доев мир, я начну пожирать самого себя. Тебе не понять голода, Фелиша, - верно, когда-то я у тебя это забрал... Очень давно, наверное. И, если хочешь знать, то мне жаль - иногда именно то, что мучает нас, заставляет чувствовать себя живыми. Я бы не хотел оставаться собой, но и быть тобой, ничего не чувствующей, я тоже не пожелал бы.
Он замолчал, а потом предупредил:
- Совсем скоро я снова проголодаюсь, Фелиша, и разговаривать с тобой не стану. Голодающим, знаешь ли, не до разговоров. Зачем ты пришла сюда и почему насытила меня своим даром? - его взгляд вдруг показался поразительно ясным, и я поняла, что никогда еще не видела Голод не одержимым... голодом.
Мой голос дрогнул - наверное, потому, что я сама всем телом дрожала.
- Однажды ты съел что-то очень важное, - начала я, и Голод устало усмехнулся.
- Я съел уже половину мира. Наверняка там много чего было важного, я уже не помню... Чувство голода очень туманит разум. Если ты пришла за чьим-то съеденным сердцем - то прости, я не смогу тебе помочь, Фелиша.
Я знала. Знала, что сердца выплевывать он не может... Так откуда это разочарование?
- Ты проглотил кольцо. Вот такое, - я протянула ему ладонь с обожженными пальцами, и Голод задумался.
Запрокинув уродливую голову, он распахнул пасть и полез в нее когтистой лапой. Она исчезла в глотке по запястье, а потом по локоть, и длинное горло Голода конвульсивно задергалось, пока он наконец не вытащил лапу в слюне. Тускло сверкнуло золотое обручальное кольцо, и перед глазами потемнело. Наверное, от счастья. А может, из-за нахлынувших воспоминаний.
- Это оно, - шепнула я, пока Голод рассматривал кольцо.
- А что ты отдашь за него? - спросил наконец он, прищурив глаза. - Что-то, еще более вкусное, чем твой талант...
Что отдам? А что у меня есть?.. Простоватое лицо, тощее тело, дурацкое кольцо, которое невозможно снять... А еще...
Я вспомнила Хьюго. Его улыбку, смеющийся взгляд, светлые кудри и теплые руки, я вспомнила это и поняла - настало время отпустить его.
- Я расскажу тебе историю человека, которому принадлежало это кольцо. И ты можешь съесть ее. Мне почти не жалко. Можешь забрать все, без остатка - мои чувства к нему и воспоминания о нем, наши беседы, прикосновения, мечты...
Слишком долго я это носила в себе.
Голод устроился рядом, приоткрыв пасть, и весь мир замер. Я не умела рассказывать истории - за меня это всегда делала флейта, но все-таки я начала, и с каждым словом наступало освобождение.
- Ты не знаешь Хьюго... Ты, Голод, никогда не запоминаешь тех, кого обижаешь, но если бы ты его знал... Ты бы не посмел его тронуть. Он лучше меня, - он лучше всех, кого я знаю, - и сердце у него было настоящим, живым, самым добрым. Отчего-то он верил, что придет момент, когда появится кто-то и скажет всем: «Радуйтесь, Голода больше нет! Больше он не потревожит нас, потому что победил его смельчак, чье сияющее сердце не тронули жадность и обжорство!»
Не смейся. Хьюго правда в это верил. Он желал лучшего мира для нас, и даже хотел отправиться в вечный сад и сразиться с тобой, но ради меня не пошел. Ради меня - потому что знал, как сильно я мечтала о семье, о нашем маленьком счастье, которое мы, уж поверь, заслужили.
Но ты испортил все. Сначала напал на нашу деревню, и Хьюго еле выжил - ты забрал у него руку и ногу. Потом, через год, ты снова заявился, на этот раз скользя по вечерним улицам и вероломно охотясь за теми, кто спешил по домам... Утром на дороге я отыскала Хьюго - и был он без лица и голоса, но я чувствовала, что он по-прежнему меня любит. Я правда это чувствовала! И мне было совершенно все равно, есть у него лицо или нет - а лицо Хьюго было самым красивым на свете.
Высокие скулы, серые глаза, морщинки у бровей... Как тогда, ясно вижу. Ты, Голод, точно не знаешь, каково это - понимать, что больше никогда не увидишь лицо любимого, вместо которого отныне - пустота да полоска рта. Ты считаешь, съедать лица - это забавно, ты смеешься над своей шуткой, но даже не представляешь, как было больно просыпаться мне среди ночи, проверять, дышит ли Хьюго, и долго-долго смотреть в пустоту, где раньше были глаза, нос, губы...
В день нашей свадьбы было так солнечно, так хорошо... Спустя года я по-прежнему помню этот день до мельчайших деталей - и, поверь, я этому ни капли не рада. Хотела бы - избавилась от воспоминаний, да куда там... Они преследуют меня и медленно убивают. В тот день у меня было такое красивое платье, а наши обручальные кольца - да, вот эти два кольца! - сияли ярче солнца.
Ты, наверное, не помнишь, как появился на нашем празднике... Хьюго надел мне на палец кольцо, которое теперь ничто не свете не может снять, и тут ты начал скользить в рядах гостей - у кого лицо заберешь с голосом, у кого - сердце из груди вынешь, у кого ноги и руки сожрешь... Ты хотел и мое сердце съесть, но оно показалось тебе невкусным - и знай! Больше всего я тебя ненавижу за то, что ты оставил меня смотреть, как разрушается моя жизнь!
И вместе с сердцем Хьюго ты проглотил его кольцо. Знаешь... Лучше бы ты с самого начала съел его сердце - может, так бы я страдала меньше.
Может, именно любовь помогала ему жить - потому что без сердца и без чувств он вскоре умер на моих руках. А я, спросишь ты? А что я? Я его до сих пор люблю - и кольцо это, залог моей любви, намертво вцепилось в палец, обжигая кожу и раня сердце. Почти не сплю. Почти не ем. Почти не живу. Что это за жизнь такая - «почти»? Я пошла по твоим следам, Голод. Я сочиняла про тебя песни. Я видела все, что ты оставляешь после себя - страдания и увечья, горе и боль. Но знай, мне не было страшно.
Шаман, которого я повстречала, сказал, что любовь стала моим бременем, и лишь получив второе обручальное кольцо, я смогу отпустить свое прошлое и начать новую жизнь. Тот шаман был без сердца. Он без колебаний отправил меня в вечные сады, навстречу тебе, - но я его не виню. Я и тебя винить перестала. И себя. Я перестала искать оправдания и жаловаться на боль. Кажется, я к ней даже привыкла. Когда «почти» живешь, многое теряет смысл.
Я замолчала и свободно выдохнула. Как же хорошо...
Кольцо Хьюго выскользнуло из лапы Голода и покатилось ко мне. Взмахом исхудавшей ладони я сбросила свое, и боль отступила. Наверное, шрамы от ожогов останутся на всю жизнь, но что это значит по сравнению с...
Я моргнула, рассматривая пальцы. Странно... Откуда эти ожоги и след от кольца? Я не ношу кольца. И я точно не замужем - так откуда это? Зачем я вообще пришла сюда?
Закрыв пасть, Голод лег в траву. По его щеке вдруг покатилась слеза.
- Я забрал все, как ты и просила, - прошелестел он незнакомым голосом, - и теперь твоя боль разрывает мое сердце. Это самое прекрасное угощение, которое мне подносили, Фелиша, но никогда я еще так не жалел о том, что пожираю все без разбору... Знал бы - не тронул ни твои воспоминания, ни историю, ни ваши беседы, прикосновения и мечты... Как же больно...
Он зажмурился и сцепил зубы, и я осторожно погладила его по лапе. Я совсем не понимала, про что он говорил, но теперь, словно освобожденная от какого-то бремени, я куда яснее видела мир вокруг. И теперь я видела, что даже Голод может страдать, словно человек.
Дождь незаметно прекратился, и брызнул солнечный свет. Мы молчали, пока Голод не выдохнул:
- И все-таки ты и есть моя смерть.
Что же мне ему сказать?.. «Я не хотела»? «Я не знаю, про что ты»? «Ты сам виноват»?
- Тогда прощай, - наконец сказала я, и Голод кивнул.
- Ступай, девчонка с невкусным сердцем. Приди к своим людям и скажи так ликующе, как только сможешь: «Радуйтесь, Голода больше нет! Больше он не потревожит нас, потому что победил его Хьюго, чье сияющее сердце не тронули жадность и обжорство!». Как же я рад, что это конец... Не думаю, что вернусь сюда снова.
Похоже, мы расставались друзьями. Голод положил голову на лапы и прикрыл глаза. Я запоздало кивнула, но тут же нахмурилась. Огляделась, но никого рядом не увидела.
- Голод...
- Чего тебе, Фелиша?..
- А кто такой Хьюго?
Я ждала долго, но ответа так и не получила. Трясущаяся лапа Голода потянулась вверх и сорвала яблоко. Дрожа всем телом, он попытался надкусить его, голодный и несчастный, но так и не смог донести до пасти - обмяк прямо у моих ног, и яблоко выкатилось из его ослабевшей ладони - вполне обычной, без когтей и чешуи...
И все-таки он был человеком.
Подняв яблоко, я надкусила его, поднялась и пошла прочь. Прийти к людям, улыбнуться и сказать: «Радуйтесь, Голода больше...»
Я замерла. Голова закружилась, тело ослабло, и я опустилась на землю. Рот переполнял... вкус? Такой... кисло-сладкий, летний и медовый... Вот, значит, какое яблоко... Вот почему его так любят. Я вдохнула поглубже и рухнула лицом в траву, нежно вороша ее ладонями.
Небо пахнет дождем, а трава - чем-то горьковато-душистым... Не помня себя, я сунула в рот травинку и прожевала ее - и правда, терпкая и горькая... Не помня себя, я начала есть траву, яблоки, кислые зеленые ягоды, кору и даже землю - и неизвестный аппетит вдруг нахлынул на меня, а сердце - живое, настоящее, совсем не высохшее сердце - застучало так, как никогда в жизни.
Я пришла в себя вечером, на закате, поедая цветы - с лепестками, стеблями, листьями и корешками. И хоть я никогда не ела ничего вкуснее и мне хотелось еще и еще, я сказала себе: «Хватит! Люди ждут радостную весть!» - и поднялась на ноги. Наверное, меня посчитают сумасшедшей - но как же быть, если чуть ли не впервые за свою жизнь я наконец почувствовала и вкусы, и ароматы... Попробовать бы деревенских пирогов и парного молока, которыми так хвалились соседи... И городских сладостей бы купить, и рыбу пожарить...
Тело стало легким, как облако, и счастье переполнило меня. «Радуйтесь, Голода больше нет!» - повторяла я себе, и мир вдруг показался таким светлым и волшебным, что я рассмеялась, неловко и ломано. Никогда я еще не была так счастлива...
- Прощай, вечный сад! Прощай, Голод! - весело крикнула я, обернувшись на запад, где остались яблоневые сады и мертвое тело.
Обернулась - и замерла.
Закатное Солнце, уплывающее за горизонт, вдруг показалось мне чудесным, восхитительным фруктом, и, очарованная алым светом, я пошла за ним.
Интересно, какое же Солнце на вкус...
Автор: Диана Федорович
Источник: https://litclubbs.ru/writers/7283-golod-pozhirayuschii-mir.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
