Подмосковье. 16(29) июня 1904 г.
- Я не понимаю, Студзинский, Вы за поражение своей страны, что ли?
Студент Рзаев развернулся на тропинке и встал на пути у своего спутника, сверля его глазами. Недавний выпускник реального училища Студзинский остановился и, снисходительно усмехнувшись, сказал:
- Вы, любезный Пётр Николаевич, путаете страну и государство! Я глубоко убеждён, что страна, народ только выиграют от того, что царская авантюра в Маньчжурии потерпит крах! В данной ситуации скажу так: чем больше неудач, тем скорее грянет буря!
Рзаев недовольно поморщился. Сопровождавшая молодых людей курсистка Тоня горячо поддержала Студзинского:
- Я тоже не пойму, что Вам не нравится, господин будущий присяжный поверенный? В этой удушливой атмосфере жить больше невозможно! А наши солдаты, которых царизм сейчас гонит на убой за свои интересы, ещё быстрее прозреют и повернут оружие против истинного врага!
Рзаев примирительно поднял обе руки:
- Друзья! Я же не оправдываю эту кровавую авантюру на Востоке! Но мне кажется, не нужно переходить грань. Япония напала на нас, а не мы! Русская история, её славные страницы ведь для нас не должны быть пустым звуком. Может быть именно сейчас в боях выковывается новая элита России!
Студзинский расхохотался:
- Именно так говорил Герцен про оборону Севастополя! И попал пальцем в небо!
В этот момент раздался мощный раскат грома. Все трое вздрогнули. В пылу спора никто не заметил, как на небо набежали чёрно-лиловые тучи, сгустились сумерки, и подул резкий холодный ветер. Тёплый июньский день вдруг куда-то испарился.
- Гроза! И свовсем близко! - воскликнула Тоня.
- Пойдёмте, здесь рядом должна быть остановка с навесом! - скомандовал Рзаев.
Они торопливо зашагали в сторону просеки. Темнело на глазах.
Была середина недели, и немногие встретившиеся на пути отдыхающие в Сокольниках также торопливо шли к выходу, поглядывая на чернеющее небо.
Тоня зябко повела плечами. Студзинский мгновенно снял пиджак и, не спросив, накинул ей на плечи.
- Да не стоит... - начала было девушка, но Студзинский решительно оборвал её:
- И даже не возражайте, Антонина Ксаверьевна! Отказываться из вежливости, десять раз переспрашивать... Тьфу! Пустые условности! В свободном обществе всего этого быть не должно!
Рзаев презрительно фыркнул:
- Эдак можно далеко зайти, Николай Семёнович! Может для Вас и элементарная воспитанность, чувство такта тоже условность?
- Вот именно, - рассмеялся Студзинский, - все эти нормы, замешанные на сословном неравенстве и исходящей из этого ханжеской морали должны быть радикально пересмотрены!
- Вы извините, - возразила Антонина, - но вот Вы всё отрицаете, а сами новые гетры по последней моде, смотрю, носите!
Она кивнула вниз. Действительно, ноги молодого человека облегали новые, как только что из салона, тёмно-бежевые гетры. Они были подобраны под стать летнему загородному костюму. Студзинский пожал плечами:
- У каждого свои слабости! К тому же мы не в Европе, где заботятся о дорожном покрытии. В России даже в центр города в незащищённых ботинках выйти боязно!
- Николай Семёнович! - укоризненно воскликнул Рзаев. - Ну почему Вы всё время по стране-то прохаживаетесь?
Снова ударил гром, с неба начали падать первые тяжёлые дождевые капли.
- Так, давайте ускоримся! - тут же переключился на более земные заботы Рзаев. Молодые люди побежали к выходу из парка. Сразу за оградой стоял павильон трамвайной остановки.
- Ай, что это? - закричала вдруг девушка, схватившись за ушибленное плечо.
Её спутники не успели ответить, как сами получили по увеситстому тумаку по плечу и по голове.
- Град! - крикнул Студзинский. - Да какой...
Сверху, учащаясь, посыпались здоровенные градины размером с куриное яйцо. Это заставило всех троих бежать вдвое быстрее. Но Студзинский всё равно задержался, подняв на бегу одну из градин. По счастью, остановка была уже совсем близко.
- Вот это стихия! - задыхаясь, прошептала Тоня, взглянув на небо. - Какая ужасная гроза!
Под навесом остановки уже забилась толпа незадачливых гуляющих. Молодые люди не без труда протиснулись в укрытие и, сжавшись, глядели на побелевшую от ливня мостовую. Пелена дождя сделала почти невидимой противоположную сторону улицы. Изредка как в тумане мелькал чей-то бегущий силует с задранным на голову воротником.
Пару раз ещё громыхнуло, и дождь с градом резко прекратился, не прошло и пяти минут. Народ, осмелев, начал покидать убежище.
- Трамваи-то, интересно, не остановились? -отдышавшись, сказала Тоня.
- Вы недооцениваете технику, мадемуазель! - назидательно произнёс Студзинский. - Сейчас подойдёт, куда денется.
- Ваши гетры, надеюсь, не пострадали, Николай Семёнович? - насмешливо спросил Рзаев. - Вы же в России, берегите обувь!
- Вы, как всегда, о мелочах, Пётр Николаевич, - ничуть не смутившись, спарировал Николай, - сразу видно будущего юриста! Весь этот личный комфорт, барахло - это так, в данный момент есть - хорошо, пользуюсь! Не будет - ну и ладно! Я бы, друзья, на другое обратил внимание. Из газет, конечно, знаете - под Вафангоу опять неудача, наши драпают. Японцы не сегодня - завтра отрежут Порт-Артур от основных сил. А я вот на днях с чиновником из воинского присутствия говорил в приватной обстановке. Так вот: дезертиров уже сейчас больше 6 процентов. Случаев погромов на сборных пунктах более трёхсот. Представляете, сколько их будет на фоне неудач?
- А Вы и рады? - с неприязнью спросил Рзаев.
- Конечно! - воскликнул Студзинский. - Да как Вы не поймёте, здесь всё нужно основательно расшатать! Иначе ни о какой социальной революции можно даже не мечтать! Патриотизм, долг, прочие красивые слова - это всё господа выдумали, чтобы мужики за них умирать покорно шли. А теперь, кажется, начали понимать, что к чему.
- Николай Семёнович! - встревоженно спросила Тоня. - У Вас столько всякой информации... Скажите, революция ведь совсем скоро начнётся?
Студзинский предостерегающе поднл руку и огляделся по сторонам. Поблизости никого из посторонних не было видно. Как только закончился ливень, наступила какая-то пронзительная тишина. Даже птицы, как замолчали с началом грозы, так и не не продолжили петь. Откуда-то издали послыышался лёгкий свист. Но никто из троих не обратил на это внимания.
- Антонина Ксаверьевна, - сказал Студзинский, - я понимаю Ваше волнение, Ваши надежды. И скажу так: очень скоро будут большие перемены. Быстрее, чем некоторые, - покосился он в сторону Рзаева, - думают!
Непонятный свист, между тем, постепено нарастал. Пётр Рзаев обеспокоенно посмотрел в ту сторону, откуда раздавался этот звук, ничего не разглядел и сказал:
- Господин Студзинский! Не записывайте меня в реакционеры, не надо! Просто я не окрашиваю всё в тёмные тона! И я переживаю, да, переживаю за нашу армию! Я ненавижу существующий строй, но не считаю, что от всего нужно отрекаться. Служение народу, слышите - служение, а не разрушение всего и вся - вот в чём я вижу свой долг!
- Разлюбезнейший мой Пётр Николаевич! - снисходительно улыбнулся Студзинский. - Опыт наших отцов показывает, что это утопия. Теория малых дел, служение в земствах, да-да! А Вы ведь знаете, что на земских опять нажим пошёл! Собрания все запрещены, губернаторский контроль на местах ужесточили. Не работают Ваши малые дела, вот ведь! Поэтому разрушение и только! Нужно строить новый дом, а не ставить подпорки к этому трухлявому сараю!
Снова подул резкий ветер, и начало темнеть. Свистящий звук уже раздавался где-то совсем рядом.
- Что это? - взволнованно восклинула Тоня. - Никогда такого не слышала!
Рзаев сделал рукой успокаивающий жест:
- Антонина Ксаверьевна, не бойтесь! Просто сильная гроза! Сейчас по новой ударит, не иначе. Давайте снова спрячемся под крышей!
- Да не нужно, вон трамвай едет, - Тоня показала на выезжающий из-за поворота вагон, - а Николай Семёнович абсолютно прав! Полумерами ничего не добьёшься!
Николай одарил её благодарственной улыбкой:
- Двое против одного, Пётр Николаевич! Демократия-с! Мы в большинстве!
Рзаев развёл руками и выдвинул свой последний довод:
- Вот Вы говорите: "Разбудить стихию, разрушить!". А не боитесь, что эта стихия и Вас захлестнёт? Боюсь, она выбирать не будет, все взлетим на воздух.
- Не переживайте, друг любезный! Надо будет вовремя встать над стихией, воспарить над ней!
- Господи, что это? - закричал вдруг Рзаев.
Свистящий звук стал невыносимо громким. Что-то уже не просто засвистело - завыло на высочайшей ноте. Всем захотелось зажать уши. Резко всё вокруг потемнело. Тоня, вскрикнув, схватила Студзинского за рукав, показывая наверх. С неба неестественно быстро надвигалась огромная абсолютно чёрная туча. Свист уже бил по барабанным перепонкам совершенно нещадно. И тут же налетел вихрь. Необычный, дующий как будто со всех сторон. Над мостовой взметнулся столб пыли выше человеческого роста. Вихрь обрушился вместе с темнотой. Все трое в ужасе присели на корточки, закрыв головы руками.
Рзаев на секунду посмотрел сквозь пальцы наверх и увидел в чёрно-серой массе, накрывшей всё вокруг, трамвайный вагон, медленно поднимающийся в воздухе и плывущий прямо в их сторону. Пётр инстинктивно шарахнулся в сторону, чтобы отползти. Встать в полный рост он не решался. Падая, увидел сжавшуюся от страха, прибившуюся к земле Тоню. Рзаев молча обхватил её, и они покатились кубарем.
Огромный чёрный столб взмыл над Сокольниками. Внутри него кружились вырванные с корнем деревья, крестьянские подводы, трамвайные вагоны, обломки кровли. На лугу у Ростокино паслось стадо. Секунды - засвистело, потменело, и лишь оборвалось жалобное мычание, а стада как не бывало. Понеслась стихия дальше в Заяузье. Перемахнула через реку, и деревянный мостик, как с молока пену, сдуло. А забившийся от страха на чердак приказчик скобяной лавки на берегу клялся и божился потом, что увидел, как на несколько секунд обнажилось речное дно.
Дурной славой издавна пользовалась Анненгофская роща в Лефортово. По легенде появилась она не просто так. Въехала в свой загородный дворец в 1730 году императрица Анна Иоанновна. Осмотрела владения, всё понравилось. Только, выйдя на балкон своей опочивальни, огорчена была:
- Поле пустое... А была б тут роща - эк славно было бы!
Фаворит императрицы Эрнст Бирон тут же подсуетился. Согнали крепостных и солдат, выкопали деревья в Сокольниках и за одну ночь высадили под монаршьими окнами... Анненгоф - двор Анны. Лефортово на недолгое время стало московским Версалем.
Но не любили это место москвичи. И разбойники рощу эту облюбовали. И золотари повадились нечистоты сюда сливать... Видать судьба у Аннеггофской рощи была: "Появись, умри!". За ночь появилась, за секунды как бритвой была снята.
Спустя два дня во дворе Екатерининской больницы, где гуляли выздоравливающие пациенты, сидели Антонина Ксаверьевна, Пётр Николаевич и Николай Семёнович. Последний залечивал вывих руки и пару ушибов. А больше всего - последствия шока. Студзинского было трудно узнать. Неразговорчивый, всё время погружённый в себя.
- Да нам совсем повезло, можно сказать, - рассказывал Рзаев, - откатились в канаву вовремя. А от остановки той и щепок не осталось! Но Вы, как Вы оказались в Мытищах, друг любезный? Я Вас сначала по покойницким искал, прошу простить. Уж не думал...
Студзинский долго молчал, потом заговорил каким-то отстранённым голосом:
- Не помню. Потемнело, задуло. Подхватило. Открываю глаза, а я в яме. Вылезти долго не мог, мужики потом подошли, помогли. Оказалось, я в Мытищах, а яма - от дерева, с корнем вырванного. Так вот.
- И Вы ничего не помните? - осторожно спросила Тоня.
Николай опять долго молчал, потом посмотрел ей в глаза и сказал:
- Такое лучше не помнить!
Смерч 16(29) июня 1904 г. стал одним из самых разрушительных стихийных бедствий в Москве. Подробно это событие описано в очерке В. Гиляровского "Ураган". По-научному это был именно смерч - воронка шириной в несколько десятков метров двигалась по траектории. Можно было оказаться совсем рядом и не пострадать. Погибло несколько десятков, пострадало несколько сотен человек, разрушены и повреждены здания в юго-восточной, восточной и северо-восточной частях города. Описанный выше случай произошёл с крестьянским мальчиком из села Мытищи.
А нас егодня всё. До скорой встречи!
