Часто в драках страдал мой нос. Он указывал то в одну, то в другую сторону, как флюгер. Все зависело от того, левшой или правшей оказывался оппонент. Вскоре у меня начались проблемы с дыханием.
- Надо исправлять перегородку! - сказал на осмотре хирург Лев Ростиславович и принялся напевать, – По ту-у-ндре, по железной дороге-е!
- Дашка! Ты где бродишь?
- За бинтами на складе, - влетела в кабинет молодая полногрудая медсестра.
- А куревом почему несет?
Даша закусила губу.
Лев Ростиславович поманил медсестру пальцем и едва та подошла, ловко выхватил из оттопыренного кармана пачку Честера.
Я лег в стационар областного госпиталя на операцию по исправлению перегородки. Утром Даша выдала мне белый халат с завязками на спине, сделала укол, повела по длинному коридору в операционную. Пока я шел, начал действовать наркоз. На душе вдруг стало весело и легко. Даша показалась милейшим человеком. Линолеум обрел очень любопытный рисунок. Гул ламп стал прекрасной музыкой.
Я лег на стол и Лев Ростиславович огородил мой нос стальными вешками, а их обмотал полосой зеленого брезента. Врач взял в одну руку блестящее долото, в другую молоточек и принялся простукивать что-то внутри маленькой стройплощадки. Я замечал, что из-за брезента то и дело выныривали окровавленные инструменты, но на душе был праздник. Добрый Лев Ростиславович отдавал короткие команды: «Зажим!» «Тампон!» «Дуреха!». И мурлыкал песенку про поезд, несущийся сквозь тундру из Воркуты в Ленинград.
В какой-то момент док крикнул: «Готовь турунды!»
«Какое в сущности смешное слово - турунды, - подумал я. - Наверное, кодовое. Сейчас, мол, закончим и повеселимся. Готовь свои турунды, дуреха! Хе-хе».
Наконец, последние инструменты звякнули о поднос. Даша помогла мне встать и добраться до койки. Я мгновенно забылся сном.
Проснулся ночью. В темном окне тревожно носились снежинки. Благостное состояние куда-то испарилось. Кровь пульсировала в висках. Нос налился и напоминал на ощупь плотную картофелину. Из каждой ноздри свисал конец скрученного бинта. Боль была невыносимой. Пытаясь снизить давление, я потянул за бинт, тот поддался. Боль отступила, но ненадолго. Тогда я снова потянул, высвободив еще пару оборотов. И вновь полегчало. Мучения вскоре вернулись. И так я тянул бинты до тех пор, пока один окончательно не вывалился из ноздри. Стало гораздо легче. Приятное тепло побежало вниз по губам, согрело шею. Губы стали тяжелыми, я потрогал их. Палец увяз в жирной субстанции. Я встал, подошел к выключателю на стене. Под потолком вспыхнула лампочка. Мои руки, выключатель и обои оказались выпачканы вязкой алой краской. Я опустил голову и увидел, как на белой робе расплывается шейным платком красный след. Пульсирующими движениями кровь струилась из ноздрей, стекала по подбородку, тяжело падала на выцветший линолеум.
Я испугался, запрокинул голову и побрел по темному коридору. Кровь струилась по скулам, щекотала мочки ушей. Она добралась до спины, я чувствовал ее на лопатках, а коридор все никак не заканчивался. Наконец, я достиг дверей сестринской, где сквозь оргстекло виднелся фиолетовый свет дежурного освещения. Открыл дверь, вошел, осмотрелся. На диване спал человек в белом халате. Это была Даша. Я принялся толкать ее.
«Да в тумбе они, где уф-лампы, в ту-умбе», - повторяла она, отталкивая мою руку.
Я продолжал молча пихать ее, держа свою голову запрокинутой. Наконец, Даша обернулась, прищурилась. Застыв на мгновение, она вдруг вскочила с ногами на диван, распластавшись спиной о стену.
- От-кто?! – просипела медсестра.
Я что-то бормотал. Голова сильно кружилась.
- Бо-оже! - опомнилась Даша. - Ты вытащил турунды?! Ложись! Быстрее! Я позову дежурного! Где телефон? Какой номер?!
Я лег. Едва не вышибив оргстекло из двери, Даша, так и не вспомнив номера, убежала. Я лежал в тишине и рассматривал настенный календарь. Под цифрой «2003» была изображена коза. Вместо капусты ее рот был набит деньгами. Мне стало хорошо и спокойно. Я видел козу, фиолетовую лампу и даже себя, лежащего с улыбкой на диване.
Вдруг раздался хлопок, послышался топот. Дед в халате и лыжной шапочке подскочил ко мне, принялся осматривать нос, матеря то Дашу, то меня.
Через пять дней меня выписали.
А еще через месяц я пошел в ночной клуб. Охранник на входе отказывался пускать меня внутрь.
- Ты пьян, - говорил он.
- Нет, не пьян, - отвечал я.
Мы с ним долго повторяли эти две фразы.
Очнулся я уже в машине скорой помощи. Из носа капала кровь.
Лев Ростиславович дежурил на станции. Кажется, он не был удивлен.
- По тундре-е, по железной дороге, - напевал док, ощупывая мой нос.
- Снова турунды?
– Можно и без них. Потерпишь?
- Ага.
Врач подошел, ухватился обеими руками за мой нос и с хрустом вернул его на место.
- Где мчится поезд «Воркута-Ленинград», - пел Лев Ростиславович, снимая перчатки.
