Рамазан больше не заикался о поездке и резко обрывал все попытки сестры заговорить об этом. Они теперь не сидели за одним столом и не смотрели по вечерам телевизор в зале. Супруги сразу уходили к себе, а Зарема коротала время в одиночестве.
Раз в неделю звонила Карина. Девушка, как и обещала, отчитывалась ей во всём, но об отношении брата и невестки со стыдом умалчивала. Зарема почувствовала бы себя предательницей по отношению к своим родным, если бы рассказала о том, что они не хотят общаться с ней, всячески избегают её и не садятся с ней за один стол.
В своё время Карина очень удивилась, когда Зарема сообщила, что они скоро проведут свадебный мавлид и Хадижа станет женой Рамазана. Ещё тогда Карина резко высказалась против будущей невестки: она, дескать, не ровня её брату. Эти слова очень задели, даже обидели Зарему. Теперь же Карина, чувствуя по голосу девушки, что не всё так безоблачно в её доме, ещё настойчивее расспрашивала подругу. Но Зарема упорно не хотела признаваться, что Рамазан отказался везти её в Москву. Девушке было больно и стыдно, что родной брат отвернулся от неё, а Карина – чужой, в общем-то, человек, – протягивает руку помощи.
Сейчас, сидя на полке вагона, увозящего её в столицу, Зарема понимала, что всё это было спланировано хитрой тёткой Саидат и матерью Хадижи. Для них Рамазан был прекрасной кандидатурой в зятья – непьющий, некурящий, работящий владелец собственного дома, который, за неимением родителей, ни с кем не надо делить. А Зарему не брали в расчёт просто потому, что не воспринимали её всерьёз.
Последним доказательством того, что она чужая в родном доме, стало обвинение снохи. Будучи уже на седьмом месяце беременности, Хадижа объявила мужу, что Зарема наводит на неё порчу. Эту безобразную сцену нельзя было вспомнить без содрогания. Невестка бросила на стол перед Рамазаном самодельную тряпичную куколку, утыканную иголками. Зарема, ничего не понимая, переводила взгляд то на брата, то на странную игрушку, то на вопящую благим матом сноху.
- Вот, полюбуйся! Это я сегодня под нашей кроватью нашла, когда спальню убирала. Это её рук дело! – Хадижа тыкала пальцем в сторону золовки, брызжа слюной в исступлении. – Она ненавидит меня! Хочет, чтобы у меня ребенок мёртвым родился! Вот и куклу сшила, иглами проткнула! Колдует над ней, а потом в нашей спальне прячет!
Мощный удар отшвырнул Зарему к двери кухни. Резкая боль вспыхнула во лбу, на мгновение ослепив её. По лицу побежали горячие струйки. Девушка дотронулась до одной из них – пальцы окрасились алым.
Наступила оглушительная тишина. Ни Хадижа, ни сам Рамазан не ожидали, что истерика снохи приведёт к избиению золовки. Прижимая ладонь к рассечённому лбу, Зарема медленно проговорила, глядя на потрясённого брата:
- Аллах свидетель, я ничего не подкидывала, и не желаю зла ни тебе, ни твоей жене, ни тем более вашему неродившемуся ребенку.
Ту ночь она впервые провела в сарае, в отсеке для сена.
Можно ли быть одиноким в собственном доме, среди самых близких родственников?
Если бы Зарему спросили об этом год назад, она рассмеялась бы в лицо спрашивающему, – но не теперь. Одиночество съедало её. Одиночество пронизывало каждый взгляд, каждый вздох, каждое мгновение прожитого ею дня. Девушке не хотелось ни есть, ни пить. Если бы не скотина в сарае, она вообще не выходила бы из своей комнаты. Лежала бы целыми днями на кровати и, как чётки в руках, перебирала бы единственное, чего у неё никто не мог отнять, – воспоминания о тех днях, когда мама была жива и, казалось, будет жить вечно, а брат был ласков и внимателен, и в его любви не могло быть никаких сомнений… Но приторный смех снохи и хриплый властный голос брата возвращали девушку к реальности: она чужая в родном доме, изгой, уродливое подобие человека. Что её ждет впереди? Сарай со скотом, уборка дома, стирка… Вряд ли невестка с братом позволят ей возиться с их детьми после обвинений в наведении порчи. Зарема понятия не имела, откуда в их спальне взялась эта тряпичная кукла. Более того, с тех пор, как Хадижа переселилась к ним, девушка вообще не заходила в ту комнату. Тем обиднее были такие обвинения, столь же чудовищные, сколь и нелепые.
Зарема старалась не попадаться на глаза домочадцам – это было совсем не трудно. Супруги ложились и вставали поздно, а у неё из-за хозяйственных хлопот день начинался чуть ли не до рассвета. Она возила на рынок молоко и домашний сыр, основную выручку отдавала брату, а мелочь откладывала в кубышку, как и свою пенсию по инвалидности. Девушка с нетерпением ждала, когда Хадижа родит и всё встанет на свои места. Появится ребёночек, здоровенький, хорошенький, и брат с невесткой поймут, что они ошибались, что Зарема не могла навести порчу, да и откуда ей знать, как это делается? Она за ворота лишний раз боялась выйти, чтобы не стать посмешищем для жестокой детворы. Едва девушка появлялась на улице, как за ней сразу увязывалась стайка мальчишек, осыпая её обидными прозвищами или выкрикивая дразнилку:
- Обезьяна Чи-чи-чи!
Продавала кирпичи!
За веревку дёрнула
И нечаянно...
Зарема в слезах бегом возвращалась во двор. Сколько Рамазан их гонял ещё до своей женитьбы, сколько покойная мама ругалась с родителями сорванцов – всё было бесполезно.
А в доме вроде бы восстанавливался мир. Хадижу мучили отёки на ногах. По всей видимости, малыш был крупным, и снохе было всё тяжелее ходить. Видя это, Зарема, хоть родственники и не разговаривали с ней, пыталась облегчить мучения невестки. Она вставала ни свет ни заря и, после обязательной утренней дойки и выгона скота на пастбище, отправлялась на кухню, где старалась приготовить завтрак повкуснее, лишь бы брат с женой наконец простили её, пусть она и не знала, за что. И всё, кажется, шло к этому. Сноха ей уже иногда улыбалась, давала мелкие поручения. Брат держался холодно и отстранённо, но так же, как и сноха, начал хотя бы разговаривать с сестрой…
Потом у Хадижи начались схватки. Вечером Рамазан повёз её в роддом и целую ночь простоял там под дверями. Домой он вернулся ранним утром.
Первый удар пришелся прямо по лицу ничего не подозревающей Заремы и сбил девушку с ног. Кулаки брата обрушились на нее, вышибая из лёгких воздух. Всё прекратилось так же внезапно, как и началось, но через несколько мгновений в воздухе раздался свист, а её тело пронизала страшная, нестерпимая боль – Рамазан стал избивать сестру ремнём. Молча, наотмашь, не разбирая мест, не останавливаясь.
Девушка стонала, катаясь на полу, и только, когда она замерла на месте, не шевелясь, он остановился, сел рядом с распластанной в крови сестрой и заплакал:
- Она родилась такой же, как ты!.. Даже хуже, чем ты… А ты клялась, что не наводила порчу… Как мне теперь жить с двумя уродками в доме?!
Он ещё раз пнул лежащую без сознания Зарему, плюнул на неё и ушёл в свою комнату.
Продолжение следует...