Дома маманюшка радовалась… и с беспокойством всматривалась в ненаглядную дочушку:
- Похудела как!.. Одни глаза и остались… Бледная вон совсем.
А на пальчике Верочкином дарёное колечко заметила… Догадалась: помолвочное. Заплакала:
-Значит, всё решили… Без отцовского согласия решили, значит…
Вернулся батя с завода. Не скрыл счастья в глазах, что Верочку свою видит. А колечко тоже рассмотрел, нахмурился… Промолчал.
Верочка казалась совсем прежнею. Хлопотала с маманей у печи, расспрашивала маманюшку, как у неё хлебушек такой получается: мягкий-мягкий, – не черствеет несколько дней, и с такою корочкой румяною да хрустящей…
Потом с маманюшкой и Ольгой капусту солили на зиму, – Оля для этого из города приехала, чтоб помочь им. Маманюшка делала вид, будто не замечает, что Ольга совсем не умеет шинковать капусту… И Вера прятала усмешку в глазах: это Вам, Ольга Фёдоровна, не гимназистку Колядину за не написанное сочинение по творчеству господина Карамзина наказывать!.. Верочка радовалась, что у неё самой так славно получается капусту шинковать… И жалела классную даму: её маманюшка не успела ей показать, как это надо делать, не успела научить её. И в сиротском приюте никто не показывал, не учил, как капусту шинкуют.
Ольга Фёдоровна взглянула на бывшую свою воспитанницу:
- Как же с учёбой-то, Вера Степановна?
Верочка ловко и быстро чистила морковку. Разрезала напополам, сама с удовольствием захрустела и Ольге протянула:
-Сочная! И сладкая-сладкая… Я, пока за Андреем… За Андреем Михайловичем в больнице ухаживала, поняла, что хочу сестрою милосердия стать. А доктор тамошний, знаете, суровый такой… Родион Гурьевич, даже предложил мне учиться на курсах младших лекарей – в городе, при госпитале. Вот окончу курсы, и буду шахтёров на руднике лечить.
Маманюшка лишь головой покачала: выходит, недаром в детстве Верочка лечила и отобранного у кота-разбойника скворушку, и самого кота лечила, – после драки с такими же окрестными хулиганами… А однажды Матвеюшке разбитую коленку лечила. И Андрея Михайловича лечила, – когда отлетевшим-то молотком бровь рассекло ему… И крови не испугалась, как девчонки обычно пугаются. Будто ладошечками своими остановила кровь, – на удивление всем…
А сквозь простую весёлость замечала Глафира Ефимовна грусть-печаль в дочушкиных глазах… Словно небушко потемнело от набежавших осенних туч. Об отце в эти дни заботилась Вера больше, чем когда-либо. Спешила полотенечко чистое подать батяне, рубашки его перестирала, любимых батиных пирожков с яблоками напекла…Чувствовала мать: вовсе не затем, чтоб умилостивить отца… Просто понимает дочушка, что скоро с домом родным, с отцом и матерью расставаться ей… Увезёт её муж с собою. Что ж, это дело обычное… Но изболелась сердечком Верочка: без батюшкиного благословения замуж идёт. Как не хотелось ей батянечку огорчать!.. Только без Андрея жить не могла… И в затаённой надежде ждала, что поймёт это батюшка… Простит, что без разрешения на рудник уехала, два месяца не отходила от Андрея в больнице… За колечко на пальце простит, – что вот так, без него, всё решилось, без его разрешения стала она невестой…
В конце сентября приехал Андрей Михайлович. Глашеньке, Глафире Ефимовне, преподнёс красивый и тёплый пуховый платок, Степану Парамоновичу – дорогие городские папиросы с хорошим табаком. Степан на подарок не взглянул:
- К своему табаку привычные. И слухать я тебя не хочу: не об чём нам с тобою говорить, всё уж сказано.
- Степан! Ты ж понимаешь: мне твоё разрешение на женитьбу не требуется. Дочушку, Верочку, пожалел бы, – переживает она, что без отцовского благословения под венец со мною пойдёт.
- Значит… Значит, такою… неблагодарной выросла дочь наша, – раз без благословения родительского замуж идёт.
- Прости, Степан…
Желанного разговора и правда не получилось…
… Венчание состоялось в местном храме, недалеко от угольного рудника. А свадьбу играли – впервые! – прямо здесь, на руднике: Божией Милостью дни в Покров стояли такие светлые и тёплые, что столы свадебные решили накрыть прямо под небушком: чтоб все расселись. Столы дубовые мужики-шахтёры сколотили вмиг: авось, не последняя свадьба! Готовили в избе Катерины Алексеевны, под её строгим присмотром. У какой из шахтёрских жён выдавалась свободная минута от домашних дел, та и прибегала помочь со свадебными пирогами.
Венчание нынешнее – особенное: сразу две пары венчались. Это было решением Владимира, – чтобы им в один день с сестрицею венчаться, и здесь, на руднике, свадьбы играть: надеялся Владимир Степанович, что отойдёт сердцем батя, приедут они с маманюшкою на свадьбу, и увидит он, как счастлива сестрица Верочка с инженером Мещеряковым, простит их непослушание. О том, что две свадьбы сразу будут, бате не сказали. Рассчитывал Владимир, что на свадьбу старшего, единственного сына, отец непременно приедет. Конечно, не скрывал своего недовольства Степан Парамонович – тем, что свадьба на руднике будет, а не в родительском доме, как положено… Да всё ж смирился: чего уж… раз шахта так вошла в жизнь сына, раз дом сына здесь будет, и здесь жить ему со своею суженой...
А увидел дочушку свою в подвенечном платье, – глазам не поверил… Вместо гнева больно сжалось отцовское сердце: как же хороша она… как хороша она рядом с Мещеряковым, как светится от счастья! А он, Андрей… Будто и света не видит, лишь её одну…
Но так и не подошёл Степан Парамонович к дочке и бывшему другу. И Глафиру Ефимовну удержал, – молча брови нахмурил… Незаметно вытерла слёзы мать, да что поделаешь!
А Верочка радовалась, что видит батянечку с маманюшкою, тихонечко сжимала руку Андрея, – чтоб не тревожился он о ней…
И было всё так, как говорил он той ночью, когда они впервые остались вдвоём в его доме… Как радовалась она своему подвенечному платью и фате! Краснела от счастья, – видела, как любуется ею Андрей Михайлович… А он достал из внутреннего кармана пиджака чуть примятый, крошечный букет полевых ромашек… Вера удивлённо вскинула глаза: ромашки?.. В Покров-то!.. Лисья Балка уж прозрачной стала, – лишь на дубах ещё ласково светились пожелтевшие листья. Андрей по-мальчишески застенчиво объяснил:
- Вот. Под самым терриконом приметил. Будто свадьбы нашей ждали.
Росинками упали на ромашки Верочкины слёзы… Она бережно прижала цветы к губам, прошептала:
- Какие красивые! И… смелые.
… И распущенные Верочкины волосы пахли ромашкой. А Верочке хотелось быть такою же смелой, как эти ромашки, что Андрей отыскал для неё у террикона. И всё же изогнулась от боли девичьей в его сильных руках, заплакала. А потом гладила ладошками его плечи, касалась губами прикрытых век. И сбывшимся счастьем – таким желанным, таким долгожданным!.. – его тихие слова:
-Ромашка моя белая!..
…О том, чтобы Верочка поступила на курсы при госпитале и училась на младшего лекаря, Мещеряков и слышать не хотел. Он не представлял ни минуты своей жизни без неё. Не представлял, что она вдруг уедет… и её голосок не будет звучать ему навстречу, когда он возвращается из шахты, и родная светловолосая головка ночушкою не будет лежать на его плече. И без её тихого дыхания он просто задохнётся.
Верочка справилась со своею обидой, да и обида недолгою была: Вере больше всего нравилось быть послушною мужу…
А потом у Настеньки, жены проходчика Никиты Ермолаева, случились роды, – до срока… Никита на смене в шахте был, а Настёна, чтоб не тревожить мужа, не призналась, что накануне поскользнулась у колодца и упала… Ночью сильно потянуло внизу живота, от боли Настенька прикусывала губы… Хорошо, что светает нынче поздно, – при свете лампы не заметил Никитушка запекшейся крови на её губах. А сердцем почувствовал, обнял жену:
-Настенька!.. Не захворала ли ты, хорошая моя?
Настенька улыбнулась:
- Нет-нет, Никитушка… Всё хорошо, бывает так. Пройдёт.
Собрала своего шахтёра, до калитки, как положено, проводила… А назад, до крылечка, не дошла… Обняла руками яблоньку, прижалась к ней. Тут и заметила её Вера Степановна, молодая жена горного инженера Мещерякова – по соседству жили. Верочка тоже проводила Андрея Михайловича в шахту, а сама прихватила вёдра, выбежала к колодцу по воду, – в доме дел невпроворот…
Окликнула соседку:
- Настенька?..
Неуверенно поставила вёдра, отправилась во двор Ермолаевых, осторожно приподняла ладошками Настюшино лицо. Догадалась:
- Началось, Настюша?..
В отчаянии оглянулась на улицу. Обрадовалась: во дворе напротив заметила мальчишечку, старшего сына десятника. Павлушка смышлёным был, уже в местной горной школе учился. Вера Степановна позвала его:
- Павлушенька, поди сюда, славный мой! Запрячь сам сумеешь?
Мальчишка гордо вздёрнул нос.
- Вот и хорошо. Ты поезжай в деревню, – спросишь там повитуху Анну Егоровну, знаешь её? Скажешь, чтоб с тобою к нам ехала.
Павлушка деловито кивнул.
А пока Павлушка-то вернулся с Анною Егоровной, Вера Степановна с Настёной сами управились. Девчушечка, первая дочушка Никиты и Насти, хоть и совсем крошечною родилась, но голосистой и крепенькой. По каким-то воспоминаниям слышанного ещё в девичестве… а больше – по наитию, Верочка осторожно уложила малютку в пареные отруби, несмело улыбнулась Настёне:
- Красавицей она у вас с Никитой вырастет, увидишь.
Андрей Михайлович долго не мог поверить, что его Верочка сумела принять роды у Насти. И, когда Родион Гурьевич предложил, что он сам будет учить Веру Степановну лекарскому делу, Мещеряков согласился.
А когда крестили дочушку Ермолаевых, крёстным малютке стал Андрей Михайлович.
В летний полдень, что белел разбежавшимися у террикона ромашками, родила Верочка сына. Лишь теперь оттаяло Степаново сердце, когда внука увидел. Малютку Степаном нарекли, – и по Святцам, и по душе: так счастлива была Верочка, что приехал батянечка на крестины!..
Встретились взглядами лучшие друзья… и оба поняли, что дружба их лишь крепче стала.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Навигация по каналу «Полевые цвет
